3. Дуэль Виктора Шкловского[391]

Два раза в неделю в студии «Всемирной литературы», то есть в «классной комнате» дома Мурузи, происходили занятия по теории прозы. Их вел Виктор Шкловский, молодой ученый, прапорщик автоброневого дивизиона. С юных лет он увлекался филологией, прошел через войну, принимал участие в Февральской революции, и Горький пригласил его рассказывать молодым переводчикам и писателям то, что он успел надумать и собрать в своеобразную теорию литературы. Это было революционно и парадоксально.

В дни занятий в дом Мурузи приходило много молодых писателей, критиков и просто людей, интересующихся литературой. В потрепанном френче, с оторванными погонами, с непокрытой бритой головой, Виктор непринужденно шагал по «классной» комнате, свободно и смело излагая потрясающие наши умы теории, казавшиеся нам неоспоримыми. Это он придумал, что стиль внушает писателю сюжет, коротко формулируя свою мысль так: «Сюжет есть явление стиля»[392]. Он объяснял нам, что такое «остранение», и доказывал, что оно является самым сильным орудием под пером прозаика. Под скальпелем его беспощадного ума раскладывались на свои составные части «Дон Кихот», «Война и мир», «Тристрам Шенди» Стерна и «Петербург» Андрея Белого. Андреем Белым он занимался с особым удовольствием, и мы все изучили досконально этого блестящего и трудного русского мыслителя и художника слова.

Сила убедительности Виктора была так велика, что никто не смел с ним спорить. У него были только сторонники, поклонники и поклонницы.

Товарищем Виктора по автоброневому дивизиону был молодой юрист и поэт Лазарь Берман, которого друзья звали Зоря. Он был неразлучен с Виктором и ввел его в среду молодых любительниц поэзии, которые вербовались тогда из буржуазной интеллигенции и всецело отдавались модным теориям. Эти девушки — их было много тогда — посещали все диспуты, бегали на все лекции, наиболее крайние теории восхищали их.

Кружок поклонниц вокруг Виктора и Зори, кроме тех, кто приходил на занятия в студии, состоял из четырех девушек. Это были три сестры: Зина, Женя, Идель и их кузина Маруся. Красивые, обеспеченные, с презрением относящиеся ко всему, что им казалось «мещанством», сочувствующие революционному движению, они не пропускали ни одного выступления Виктора, принимали его и Зорю в квартире своих родителей, в большом доме с башней, на углу Загородного проспекта и Троицкой улицы[393].

Не надо думать, что между ними были какие-то любовные отношения. Просто это была преданность, восхищение, с одной стороны, и снисходительное внимание — с другой. Но внимание, полное самолюбия и ревности.

В 1921 году объявили новую экономическую политику — нэп. На арену вышли новые герои, менее блестящие, но не менее отчаянные, чем люди первых лет революции. Ведь и эта молодежь прошла через войну. Так, в Ленинграде появилась прослойка молодых людей, которых мы с презрением называли «нэпманами»: их презирали, но они оказались необходимыми, — их пришлось впустить в свое общество. Впрочем, они вышли из него же.

Один из таких молодых людей стал бывать в доме «трех сестер» на Загородном. Он даже осмелился ухаживать за самой интересной из четверых, Марусей. Он не вел литературных разговоров, но приносил шоколад. Это трудно было стерпеть. Сюжет развивался как явление стиля, и Виктор вызвал презренного труса-нэпмана на дуэль. Но презренный трус, назовем его Бергом, принял вызов: он тоже умел стрелять.

В одну из наших встреч Виктор предупредил меня, что следующее занятие по теории прозы вряд ли состоится. Когда я стала допытываться о причине, он отослал меня к Зоре, но и Зоря отказался информировать меня. Проявив немного настойчивости, я обнаружила, что в очередной день, предназначенный для занятий, на рассвете состоится дуэль.

Выдав мне эту тайну и то, что он будет секундантом, Зоря стал расспрашивать меня, как поступить для оказания первой помощи в случае ранения.

— А врача у вас не будет?

— Нет, какой же врач.

Тогда я предложила себя в качестве врача. Друзья побеседовали в сторонке и согласились. Правда, женщины не бывали еще врачами при дуэлях, однако нигде не сказано, что этого не может быть.

Мне сообщили, что за мною заедут в пять часов утра на санитарной машине автоброневого дивизиона, чтобы отправиться на Черную речку, где состоится встреча.

У меня были сутки времени на подготовку: нужно было достать перевязочный материал из медпункта, где я работала, позаботиться о резиновом жгуте, найти себе заместителя на утро моего отсутствия.

На другой день я захватила санитарную сумку скорой помощи из своей амбулатории — я работала тогда врачом в медицинском пункте завода Сан-Галли — и обнаружила, к своему удивлению, что резинового жгута для остановки кровотечения не было. Война уже была далеко позади, и мы не следили за полнотою санитарной сумки: достаточно было йода, валерьянки и нашатырного спирта. К счастью, я вспомнила, что у меня имеется телефон Мариинской больницы, где должна быта дежурить моя знакомая врачиха. Я предупредила ее, что заеду по делу в пять часов утра, и просила приготовить мне пропуск, оставив его у дежурного в проходной.

Теперь оставалось только «обеспечить свой уход из дому», чтобы ни мама, ни брат ни о чем не догадались. С вечера я открыла крюк на дверях и сняла цепочку, а также предупредила дворничиху, что уйду из дома в половине пятого.

Несколько минут ожидания на холодной заснеженной улице, и санитарная карета подъехала к воротам. Из нее выскочил Зоря в кожаной куртке, кожаных штанах и крагах — как всегда — и сказал:

— Вы уже здесь? Поднимайтесь.

Он помог мне влезть в кузов санитарной машины, и мы покатили. Рядом со мной сидел Виктор. Мы поздоровались, он улыбнулся:

— Ага, доктор на месте. Очень хорошо.

Зоря сказал:

— Нам нужно будет заехать за Бергом и его секундантом.

Виктор промолчал, а я добавила:

— Остановимся раньше у Мариинской больницы. Мне надо зайти за жгутом.

Так мы и сделали. Водитель затормозил, и я отправилась в проходную больницы. Пропуск к дежурному врачу лежал в окошке у вахтера. Минут пять прошло, пока я растолковала дежурному врачу, — мы с ней раньше работали вместе, — для чего мне понадобился жгут. Когда я рассказала о дуэли, ее глаза загорелись любопытством.

— Из-за женщины? — спросила она.

Я подтвердила и просила ее поторопиться.

— Меня ждут на улице. Верну через два часа.

— В двенадцать часов кончается мое дежурство, — сказала она строго, — но вы мне все расскажете.

— Расскажу когда-нибудь.

От больницы мы поехали на Гагаринскую, где в полуоткрытых воротах дома нас ждали Берг и его секундант. Оба были в зимних пальто с меховыми воротниками. Молча поклонившись, они влезли в «санитарку» и заняли места в глубине. Водитель с любопытством оглядывался на них.

— Теперь на Черную речку, — скомандовал Зоря, и мы поехали.

Не скажу, чтобы мы мчались. Машина была старая, тряская, все сочленения ее жаловались на ухабы давно не чиненной петроградской мостовой. На мгновение тряска успокоилась и перестало нас подбрасывать.

— Литейный мост, — сказал Зоря вполголоса.

Я пыталась заглянуть в высокое окошко «санитарки», но ничего не увидела. Потом снова началась тряска.

— Это ведь наша дивизионная «санитарка», — пояснил Зоря. — Сколько километров ей пришлось сделать.

Действительно, где только не побывала эта машина в годы войны! Кого только она не привозила с полей сражений! Но тогда я не задумывалась над этим. Я волновалась, сумею ли сделать все, что от меня потребуется.

Вид у противников был мрачный. «А если кого-нибудь из них убьют, что будет тогда? Как выйти из положения?»

Все же я, да еще, быть может, шофер, были единственными ответственными лицами. Но я отмахнулась от этой мысли, подумав, что враги еще могут помириться.

Неожиданно водитель застопорил. Все было как в старинных романах. Машина стояла между деревьями на опушке леса. Мы вышли из нее по очереди и пошли по непримятому снегу.

— Подождите здесь, — сказал Зоря, — мы найдем подходящее место.

Уже светало, да и от снега все было бело.

На полянке, окруженной соснами, встали все герои предстоящего сражения, противники далеко друг от друга, отвернувшись. Секунданты вдвоем обсуждали условия, но так тихо, что нельзя было расслышать ничего.

Я устроилась на пне возле дерева, положив рядом с собой санитарную сумку. Водители — оказывается, их было двое, я только сейчас это увидала — вышли из кабинки и с нескрываемым любопытством разглядывали нас.

Из машины появились два револьвера системы «маузер», в деревянных кобурах. Секунданты очень долго осматривали их, потом измеряли шагами расстояние между позициями противников.

— Ну что ж, занимайте места, — объявил секундант Виктора, наиболее деловой и организованный.

Но секундант Берга внезапно воспротивился и что-то сказал Зоре на ухо.

— Ах, да. Надо предложить помириться, — вспомнил тот. — Ну, что же, товарищи, не желаете ли примириться? — необычайно вежливо сказал он светским тоном.

Виктор отвернулся, а Берг отрицательно покачал головой и стал снимать пальто. Он хотел было отдать его секунданту, но потом бросил на снег. Виктор снял куртку и не глядя кинул в сторону.

Не помню, как отсчитывали время, — помню только, как противники быстрыми шагами приближались друг к другу и Берг выстрелил первый. Выстрел был негромкий, и сейчас же за ним выстрелил Виктор. Берг пошатнулся, я быстро пошла к нему с санитарной сумкой в руках, но секундант уже стоял рядом с ним: «Ничего не надо, спасибо». Это были первые слова, которые я услышала от презренного нэпмана. У него оказался довольно приятный взволнованный голос.

Берг сделал несколько движений рукой, сгибая и разгибая локоть, как бы разминая его и пробуя его целость.

— Будем продолжать? — спросил Зоря.

Секундант Берга запротестовал. Он подошел к Зоре и что-то объяснил ему. Потом я узнала, что пуля пробила рукав пиджака и скользнула по коже. О продолжении дуэли не могло быть и речи. В том же порядке мы сели обратно в санитарную машину и вернулись в город. Первыми отвезли домой наших противников, потом Виктора, а меня высадили у Мариинской больницы, где я вернула резиновый жгут. Моя знакомая докторша принимала больных, и я глазами показала ей, что обо всем расскажу после.

Меня отвезли на завод Сан-Галли, где уже давно должен был начаться мой рабочий день.

Вечером я встретилась с моими друзьями на очередном занятии студии «Всемирной литературы». Виктор Шкловский с обычным блеском разбирал, «как сделан „Серебряный голубь“ Андрея Белого». В перерыве между двумя лекциями Зоря поблагодарил меня за помощь и, смеясь, добавил:

— А знаете, что сказал водитель? Жалкий у вас был враг. Вы бы нам сказали, мы задавили бы его между прочим.

Много лет спустя я узнала, что героиня всей этой истории была восхищена поведением Берга и вскоре вышла за него замуж. Больше она не появлялась на лекциях и диспутах.