Другу

Артуру Закгейму

Мы все получили от века в наследство

Арийское слово, иудейское детство[690],

Картины и статуи, книги и песни

И золото мудрости тысячелетней.

И странствия…

Шельда[691], полна и светла,

К широкому морю нас утром несла,

В богатую осень богатого века…

В ту осень с тобой мы расстались навеки.

Нас жизнь разлучила — какая-то малость,

Война, или как это там называлось.

Все думали — временно, все поправимо, —

А дни проходили, одетые в дымы,

Одетые смертью и громом летучим,

Одетые в сеть ограждений колючих…

И взрыта фугасами, окопами вскопана,

Земля между нами раскрылась как пропасть

И, вздыблена, словно пустыня песками, —

Барханами трупов легла между нами.

И мы на различных остались дорогах.

Мы были так стары, мы знали так много —

И все оказалось смешно и нелепо —

Мы были так юны, мы были так слепы.

И книги… и мудрость… Все было обманом.

Не золотом, а пятаком оловянным!

Ты видел Европы кровавый закат,

И смерть твои веки закрыла,

На Майне, во Франкфурте старом, лежать

Тебе в одинокой могиле.

Я даже не слышала твоего «прости»,

Когда ты задумал из жизни уйти.

Я даже не знала, неосторожный,

Что все навсегда уже невозможно!

Мне трудно поверить, что это навек,

Что день не настанет, когда

Особенно синей покажется мне

У набережной невской вода,

И в ветре балтийском, взмывающем флаг,

Пристанет большой теплоход,

И ты по мосткам торопливо сойдешь,

Как школьник, пальто наотлет…

И вместе походкой пойдем молодой.

Как в первую нашу весну,

И я покажу тебе, дорогой,

Мой дом и мою страну.

1934