16.

16.

В отсутствие Кармазя мы обсудили план наших действий. Пора обратиться в санитарную инспекцию — без нее ничего и предпринять нельзя. Если санитарная инспекция сочтет, что задымление было недопустимым, мы попросим Головко, чтобы Гипроград, корректируя свой генеральный план Червоноказачинска, проработал два варианта: восстановление заводов на прежних местах и строительство новых на других. После некоторых колебаний пришли к решению — местное начальство пока не трогать: мы их еще не знаем, и неизвестно, как оно отнесется к нашему предложению, очень возможно, что отрицательно. Одно дело, если этот вопрос поставим перед ним мы, другое дело, — если Киев, а раз откажут нам, могут упереться и дальше на том стоять.

Утром, на свежую голову, мы думали о том, что где бы мы ни ставили вопрос о переносе заводов, нас непременно будут спрашивать: а есть ли такая территория, которая отвечала бы требованиям строительства и эксплуатации заводов, и обеспечивала бы значительное уменьшение задымления города? Конечно, выбор такой площадки — дело проектного института, но было бы хорошо и нам иметь свои рекомендации. В санитарной инспекции тоже могут задать такой вопрос, и мы решили: до обращения в санинспекцию попытаться подобрать такую площадку.

— Будем подбирать площадку и посматривать, как на это реагирует Андрей Ильич, – говорит Кудсяров.

— Значит, и местное руководство будет об этом знать, — говорю я.

— Не думаю. Кармазь — человек деликатный, хотя и осуждает нас, доносить не станет.

— Доносить, конечно, не станет. И, знаете, он нас даже не осуждает, а предупреждает. Но проговориться может.

— Нет, не проговорится. Он человек осторожный: знал и не сообщил — ему же хуже будет.

По розе ветров наиболее безвредным было бы размещение заводов за разрушенным мостом через Днепр или вдоль железной дороги на Гелиополь, но эти территории — за пределами нашей схемы генерального плана, и мы не знаем, что там сейчас находится и какой там рельеф. Придется осматривать их и набрасывать схематические планы.

— На каждую из этих площадок уйдет дня два, — говорю я.

— Да, не меньше, — говорит Андрей Дмитриевич. — И надо будет где-то ночевать и что-то есть. А если будем что-то зарисовывать, то нас могут и задержать. Но все равно — обследовать надо.

— Кажется, я могу вам немного помочь, — говорит Кармазь. — Одну минутку.

Он выходит, возвращается со свернутым в трубку большим листом и подходит к столу Кудсярова. Андрей Дмитриевич освобождает стол, я приношу для Кармазя стул, и мы втроем наклоняемся над раскрученным листом, придерживая его края, чтобы он не свернулся. Перед нами светокопия схематической, без рельефа, крупномасштабной и подробной карты области с административными границами, всеми населенными пунктами, автогужевыми и железными дорогами и станциями.

— Вот смотрите, за разрушенным мостом первая станция — Скели. — Не отрывая пальца от этой станции, Кармазь поднимает голову. — Я не поддерживаю того, что вы затеваете, и даже за вас опасаюсь, но я понимаю — вас не остановишь. Затея ваша, по всему, вроде бы напрасная, но работники вы, — я же вижу, — старательные, добросовестные — почему же не помочь? — Кармазь передвигает палец. — Вот вторая станция — Байрачная. Между этими станциями — гладкая, как скатерть, степь. Ее размеры такие, что там можно разместить больше заводов, чем есть в Червоноказачинске. — Кармазь стал описывать достоинства этой территории. — Значит, железная дорога есть. Шоссе с твердым покрытием немного не доходит до станции Скели — вот оно сворачивает под железной дорогой. Недалеко Днепр — значит, воды сколько угодно. Близко огромные разветвленные балки — их хватит на много лет под отвалы шлака и под шлаконакопители. Лучшей территории под промышленные предприятия не найдете.

— А как ездить на работу?

— А как ездили до войны? Трамвай не справлялся, основная масса народа ездила рабочими поездами. Так и будет ездить, только в противоположном направлении. Расстояние почти такое же. До войны поездка занимала, — смотря где вставать, — от семи до двадцати трех минут. А до станции Скели — минут пятнадцать, до Байрачной — минут двадцать пять. По шоссе можно организовать автобусное движение.

— А как сейчас туда добраться?

— На машине никак не доберетесь — разрушен мост. Возле него есть лодочная переправа, но до переправы пешком, после переправы пешком, да в оба конца, да там походить — за день не управитесь. Через временный деревянный мост идут грузовые поезда, а пошли ли пассажирские — не знаю. Но можно позвонить на вокзал, в справочную. Если пассажирские пошли — доедете как раз до станции Байрачной.

— Андрей Ильич, а есть ли подходящая площадка где-нибудь здесь? — Я провел пальцем по железной дороге на Гелиополь.

— Нет. Здесь знаете какой рельеф? Вверх-вниз, вверх-вниз, гора-балка, гора-балка... И так на десятки километров. Заводы здесь не построишь. Подходящая территория есть только по Великоотаровскому шоссе.

— Какое шоссе?

— Великоотарiвське — шлях до райцентру Великi Отари. — Кармазь провел пальцем по улице, а потом — дороге, ведущей из старого города на восток и проходящей недалеко от вокзала под железнодорожным мостом. — Территория здесь большая, ровная и недалеко от города. Там до войны был гражданский аэродром, но и для заводов места хватит.

— Ни к чему сюда заводы переносить, — я показал на розу ветров. — Восточные ветры будут задымлять старый город. Они почти такие же частые, как и те, что дуют от разрушенных заводов.

— Значит, вам остается только одна площадка — между станциями Скели и Байрачная, да она и самая лучшая. А других подходящих больше нет, — сказал Кармазь. — Дался вам этот перенос!

Мы и сами уже поняли, что другой подходящей площадки не найдется. Поблагодарив Кармазя за помощь, мы решили завтра же отправиться на рекомендованную им площадку, а сейчас сходить на базар за продуктами на дорогу.

— Да зачем вам на базаре куплять продукты? — удивился Кармазь. — Возьмите в столовой сухой паек на завтра. Все так делают, когда ездят в командировку.

— Вот спасибо! — сказал Кудсяров. — А мы и не знали, и когда знакомились с городом ходили голодные. И вы берете сухой паек, когда ездите в командировку?

— Нет. У меня семья, я карточки беру домой и столовой не пользуюсь.

— Не могу понять Андрея Ильича, — говорит по дороге в столовую Кудсяров. — И не одобряет и в то же время помогает.

— Если наше предложение отклонят, он скажет: «Я их предупреждал», — говорю я. — Если примут, скажет: «Я им помогал».

— Такая предусмотрительность? А может тут другое? Живет в балке, через которую периодически тянет заводским дымом, а у него девчурка, которую он любит, — это заметно, — и ему хочется, чтобы девчурка дышала свежим воздухом, и он в глубине души за то, чтобы заводы перенесли, но боится даже сказать об этом открыто. «За постановку вопросов головы не летели?» — так, кажется, он нам сказал? Может быть, в этом и дело? А, Петр Григорьевич?

— Может быть и так. Кто его знает!

— А впрочем, чужая душа — потемки.

Еще было утро, когда товарный поезд, на котором мы при его отходе благополучно пристроились, остановился на станции Байрачная. Мы начали с того, что позавтракали, обошли, поглядывая по сторонам, вокруг станции, немного прошли в сторону, противоположную той, в которую нам следовало направиться, — ничто не остановило наше внимание – и вдоль пути пошли к станции Скели. Становилось жарко. Над землей дрожал воздух. Здесь все было так, как сказал Кармазь. Нашли мы и чудовищно огромные разветвленные балки. Хотелось пить, но попили мы только на станции Скели. Возле рухнувшего моста высокие скалы, местами поросшие лесом, видны вверх по течению Днепра до его поворота. Впечатление портят четыре группы бараков на обоих берегах по одну и другую сторону от моста. Возле бараков дымят печи под навесом, висит белье, бегают дети. Переправились в Успеновку, остались последние километров десять, считай уже дома.

Андрей Дмитриевич созвонился с главным санитарным врачом города — Юлией Герасимовной Панченко. Она будет нас ждать сразу после перерыва. Позднее позвонил Прохоров и на то же время пригласил Андрея Дмитриевича к председателю облисполкома. Мы решили не откладывать встречу с санитарным врачом, и туда пошел я. Маленький домик с маленькими окнами. За письменным столом, занявшим чуть ли не половину комнаты, сидит женщина лет сорока. У нее усталый вид, и, может быть, она нездорова: все одеты по-летнему легко, она кутается в оренбургский платок.

Я спросил, как сильно задымлялись жилые районы. Юлия Герасимовна меня поправила — правильнее не задымлялись, а загазовывались: дым уходит вверх, а твердые частицы выпадают и, оседая, разносятся ветром на большие расстояния. От них исходит резкий неприятный запах — это газы. Дышать воздухом, отравленным такими газами, очень неприятно, а главное — вредно: страдают дыхательные пути и легкие, а некоторых людей еще и тошнит.

Учет заболеваний от загазованности и обследование живущих в загазованной зоне не проводились, но при вскрытии умерших жителей бараков, расположенных вблизи заводов, в легких обнаруживали что-то вроде ржавчины.

Если не считать временных поселков, то ближе всего к металлургическим заводам Соцгород. Он и загазовывался больше всех. Сильно загазовывалась Успеновка, но не вся сразу, — она очень большая, – а то там, то там — куда дул ветер. Газом тянуло по балкам, но доставалось и Успеновской горе: ее так плотно накрывал серый туман, иногда с цветными оттенками, что она вообще не была видна ни с Днепра, ни из старого города. Нередко тянуло газом и по Ласкавой балке. А старый город почти не загазовывался.

— Намного ли загазованность превышала допустимую?

— Конечно, намного, но дело в том, что у нас еще нет норм, перед войной над ними только работали.

— А как долго длилась загазованность?

— Обычно — несколько часов, но бывало, что и несколько дней.

— Юлия Герасимовна, а как вы отнесетесь к предложению, чтобы заводы не восстанавливать, а строить в другом месте?

— Это было бы прекрасно. Но разве это возможно?

— А почему невозможно? Ведь заводы почти полностью разрушены.

— А у вас уже есть предложение, где строить заводы?

Если руководствоваться розой ветров, самая подходящая по нашему мнению площадка — между станциями Скели и Байрачной. Насколько мы понимаем, эта площадка соответствует и другим требованиям для размещения здесь заводов.

— Вы и ваш начальник, наверное, люди здесь новые?

— Да, мы здесь со второй половины апреля. А что?

— Дело в том, что сначала заводы хотели разместить на той площадке, о которой вы говорите. Из всех вариантов этот считался самым лучшим. Вы об этом знали?

— Не знали. Я об этом впервые слышу. А почему отказались от этой площадки? Юлия Герасимовна несколько секунд смотрит на меня молча.

— По военно-стратегическим соображениям, — говорит она.

— Военно-стратегическим?! А в чем они заключались?

— В том, что эти заводы должны размещаться только на левом берегу Днепра.

— А как же... — начал я и осекся. Юлия Герасимовна молча ждала продолжения, и я спросил: — А как же нас уверяли, что будем бить врага только на его территории?

— Петр Григорьевич, давайте считать ваш вопрос риторическим.

— Согласен. Теперь этот вопрос, действительно, риторический: какое военно-стратегическое значение имеет размещение заводов, когда наша победа не за горами?

— Наверное, вы правы, но решать этот вопрос не нам с вами.

— Но мы можем, даже обязаны его поставить.

— Вы уже говорили об этом с кем-либо из нашего руководства?

— Без вашей поддержки нечего и думать о постановке этого вопроса. Поэтому я сейчас и нахожусь у вас.

— Понимаете, в чем ваша трудность: у нас нет формальных оснований ставить этот вопрос. Дело в том, что санитарные разрывы между этими заводами и жилыми районами, за исключением Соцгорода и примыкающего к нему кусочка Успеновки, выдержаны.

— Как выдержаны?!

— Они несовершенны, эти нормы разрывов — не учитывают направления ветров.

— Но ведь людям, живущим в загазованных районах, от этого не легче!

— Конечно, не легче. Да и город будет развиваться в загазованном районе — в Успеновке. Знаете что? Давайте обсудим этот вопрос в нашей областной инспекции.

— Пожалуйста.

— Я договорюсь и вам позвоню.