18.

18.

Общественная жизнь в школе была бурной. На общих собраниях выбирали учком, редколлегию школьной стенгазеты, несколько комиссий. Никто нам кандидатов не называл. Сами выдвигали, обсуждали, спорили, а однажды, уже после выборов, подрались. Голосование было открытое. Все выбранные органы работали. Каждая группа выбирала редколлегию своей стенгазеты (наша называлась «Наш факел»), свои комиссии и корреспондента школьной стенгазеты, в обязанности которого входило собирать заметки и принимать участие в заседаниях редколлегии с правом совещательного голоса. В работе редколлегии принимала участие всеми уважаемая и любимая учительница русского языка и литературы, но и она имела только совещательный голос, хотя фактически, благодаря своему авторитету, руководила работой редколлегии. Школьная стенгазета выходила часто, была большой, длиной доходила до 4—5 метров, и настолько интересной, что в тот день, когда ее вывешивали, протолпиться к ней было очень трудно. Когда я учился в 4-й и 5-й группе, нам член редколлегии представлялся недосягаемой величиной.

В четвертой группе у нас было задание — написать стихотворение к годовщине Октябрьской революции. Я написал:

В день Октябрьской революции

Будем мы ходить по улицам,

Лозунги читать,

Всех с победой поздравлять.

Припев: Бились, бились, —

Все буржуи покорились.

Потом сочиняли стихотворения к годовщине смерти Ленина. Вспоминая свое стихотворение на эту тему, могу сказать, что оно было идеологически выдержано, соответствовало законам стихосложения, но настолько нелепо, что привести его не решаюсь. Наверное, я и тогда смутно чувствовал его нелепость, потому что не стал сочинять стихи к двадцатилетию революции пятого года и удивился таланту своего друга Изи Колосовича, так закончившего стихотворение:

Через двенадцать лет случилося событие,

И встали все под знамя Октября.

В шестой группе по собственной инициативе я стал писать стихи из школьной жизни, и их помещали в школьную стенгазету. Почти все они забылись. Помню начало стихотворения — подражание Некрасову.

У дверей учительской

Вот учительская дверь.

На большой перемене

Тут вся школа с каким-то испугом,

Кто по делу, кто просто от лени,

Протолпиться спешит друг за другом.

Протолкнувшись к двери, ткнут туда головой

И скорее назад, до свидания!

Так глубоко довольны собой,

Что подумаешь — в том их призванье.

А бывает и так, что большою толпой

Наблюдаем другую картину:

Вот идет ученик, он поник головой,

Он нарушил сейчас дисциплину...

Стихотворения подписывал псевдонимом Стихобрехатель. Избирался корреспондентом, а потом и членом редколлегии школьной стенгазеты, помогал ее оформлять и поместил в ней два или три рисунка из школьной жизни, но только не карикатуры — они у меня никогда не получались.

Лишь в нашей группе 7-б выходили рукописные газеты на четырех тетрадных страницах. Сначала появилась «Наша газета», она выходила раз в неделю, и ее главным редактором был я. Мы пародировали структуру и содержание настоящих газет применительно к жизни нашей группы. Газета пользовалась большой популярностью. Потом появилась вторая такая же газета «Наши герои». Ее редактором был Изя Колосович. Между газетами сразу же развернулась конкуренция. «Наша газета» имела больший успех, но один из номеров «Наших героев» нас превзошел. В нем была карикатура. «Наша газета» в развернутом виде стоит на тоненьких ножках и тоненькой ручкой открывает дверь, на которой нарисованы два нуля. Сверху — надпись: «Куда идет «Наша газета»». Внизу — подпись: «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила». Но вся эта по сути дела игра не мешала нам с Изей оставаться большими друзьями.

Звонок на большую перемену, выходим из класса, соученик со мной заговаривает, я его перебиваю:

— Пошли в буфет.

— Я не буду сегодня завтракать, я купил билет на вечер.

Горячий завтрак стоил 14 копеек, билет на школьный вечер — 10.

Билетов всегда не хватало. Сначала — короткая пьеса, и только раз она нам не понравилась — «Главная улица» Демьяна Бедного. После пьесы — большой концерт, иногда — в двух отделениях. Артисты — разных жанров. Когда я начал ходить в школу, самыми популярными нашими певцами были ученицы старших групп Клава Шульженко и Соловьева (имя ее забыл). Возник свой джаз. Тогда он назывался Джазбанд. В самодеятельности я участия не принимал. На первое выступление джаза откликнулся в стенгазете. Стихотворение начиналось так:

Собралась в школе банда

Под названием Джазбанда,

Все играет, все трещит,

По всей школе шум стоит.

И так заканчивалось:

Что вечер здесь или здесь ад?

Давайте гривенник назад!

Но мне ль джазбанд перекричать?

И буду лучше я молчать.

Когда вышла стенгазета, один участник джаза взял меня «за грудки»:

— Ты за что на наш джаз нападаешь?!.. Его сразу окружили:

— Дурак! Ты что, — шуток не понимаешь?

Спортивных костюмов не было ни у кого, их и не требовали. В чем приходили, в том и занимались физкультурой. Только наша летняя обувь годилась и для спорта — кожаные тапочки на шнурках, они и назывались — спортсменки. В такой обуви ходили и многие взрослые. В каждой группе волейбольная команда и две гандбольных из учеников 7-х групп.

Я знал, что у меня неблагополучно со здоровьем и порою это чувствовал, но болеть не хотелось, и я помалкивал. Весной 25-го года Лиза при содействии Веры возила меня в клинический городок на обследование, и на какое-то время меня уложили в постель. Диагнозом я не интересовался, в постели читал, нудился и рвался в школу. С тех пор меня оберегали от физических перегрузок, не разрешали кататься на велосипеде и на коньках. На уроках физкультуры меня ограничивали в упражнениях. Делаем упражнение, вдруг: «Петя, тебе хватит, отдохни». Некоторые упражнения вовсе не делал. Спортом занимался. Был чемпионом в школе в беге на 100 метров, но на большие дистанции меня не пускали. Ходил на лыжах. Они хороши тем, что устал – можно постоять без напряжения. Очень любил греблю и научился хорошо грести. В гребле, как на лыжах: устал — суши весла и отдыхай. Любил, конечно, и плавать, но долго и быстро не мог: уставал и задыхался.