8.

8.

Поезд шел через Ворожбу, на станцию Белополье прибыл поздним вечером. Недалеко от станции, — Марийка говорила минут тридцать-сорок ходьбы, — село, в котором она родилась. Там и сейчас живет ее отец. Поезд стоит и неизвестно, когда отправится. Хорошо бы познакомиться с Игнатом Корнеевичем. Мы все стоим. Слышно как один за другим проходят поезда на Ворожбу. Наш поезд ежедневный, можно встать, а завтра продолжить путь, но не ночью же искать село, а в селе будить людей и спрашивать где живет Стежок, — а потом будить старика. Если поезд простоит до рассвета, тогда пойду, но поезд отправился затемно. Вторую ночь поезд простоял где-то между Нежиным и Киевом, и снова было слышно, как мимо нас в сторону Киева проходят поезда. В Киев прибыли ранним утром.

Когда приезжаешь куда-либо впервые или после долгого отсутствия, запоминаются если не весь первый день, то первые часы пребывания. В Киеве я был давно — в начале сентября 36-го года, когда восстанавливался в институте. Сейчас конец марта или начало апреля — точно не помню. Весна опаздывает, как пассажирский поезд в военное время: и в Харькове, и в Киеве — зима, только в Киеве снега больше и он белее, значит, выпал недавно. Мороз чуть-чуть, воздух мягкий, приятно дышать. Вышел на привокзальную площадь — заработало радио: бой кремлевских часов и «Союз нерушимый...» — шесть утра. Не спеша пошел к центру. Я знал, что Крещатик почти полностью разрушен, ожидал встретить, как в Харькове, много разрушенных и сожженных домов и в других местах, но не встретил нигде. Город уцелел. С бульвара Шевченко свернул на Владимирскую. Хотелось есть. Против оперы, в одном из маленьких домиков, зажатых между многоэтажными домами, — частная закусочная. Она уже открыта. Зашел, сел за столик, посмотрел в прейскурант: соблазнительные, давно забытые блюда, и цены на них, по сравнению с ценами в харьковских лавчонках, хоть и не для ежедневного посещения, но доступны. Заказал домашнюю колбасу с тушеной капустой. Огляделся: кроме меня только один посетитель, тарелка у него уже пустая, пьет чай с пирожком. Еще раз взглянул в прейскурант и обмер: цены указаны за 100 грамм, а мне показалось — за килограмм. Ну и влип! Съедаю заказанное, плачу больше восемнадцати рублей, ухожу, не утолив голод, и иду на ближайший базар. За крытым Бессарабским рынком на прилавках торгуют горячей пищей, съедаю миску украинского борща, — это недорого, — чувствую, что сыт, и отправляюсь дальше. На Крещатике справа и слева сплошь разрушенные дома. Такая точная бомбежка — дом за домом? Нет, конечно. Дома взорваны. На широких тротуарах в завалах расчищены тропинки, по ним и ходят. Посредине улицы — узкоколейка, по ней женщины толкают вагонетки, наполненные обломками. В начале Крещатика, в его узкой части, справа и слева, дома уцелели. Цел и почтамт. На нем — вывески учреждений и среди них — наркомата коммунального хозяйства, значит он — на старом месте. Еще рано, я иду дальше и нигде не вижу ни разрушенных, ни сожженных домов.

В отделе кадров наркомата предъявляю телеграмму Табулевича.

— Присядьте, пожалуйста. Табулевича сейчас нет. Вы, наверное, знаете, что вопросы архитектуры вне нашего ведения — образовано управление по делам архитектуры при Совете министров. Мы сейчас оформим вам туда направление.

Пока печаталось это направление я получил талоны в столовую на три дня и направление в дом приезжих.

— Табулевич должен быть во второй половине дня. Сами к нему зайдете или о вас доложить?

— Пожалуйста, доложите и поблагодарите его за меня.

Управление по делам архитектуры находится на Владимирской улице у Софийского собора в небольшом белом двухэтажном доме. Одни его окна обращены на улицу, другие вместе с крыльцом выходят на подворье собора, и, чтобы попасть в управление, надо сначала через калитку войти в это большое подворье. В доме малолюдно и тихо. На втором этаже в пустой комнате начальник управления, сидя на широком подоконнике, принимает посетителей. Даю ему только что полученное направление. Вопросы: где и когда окончил институт, работал ли по специальности?

— По специальности еще не работал. Работал на Урале на промышленном строительстве прорабом, а потом конструктором в проектном бюро заводского ОКСа.

— Ну что ж, и этот опыт пригодится. А как попали в наркомат коммунального хозяйства?

— Осенью еще в Харьков писал Табулевичу, получил вызов, но только сейчас удалось освободиться.

— Ну, спасибо Табулевичу — архитекторы нам очень нужны. Даю записку Турусова. Вот сейчас и решится моя судьба.

— Ну, что ж, Сергею Николаевичу я, конечно, в просьбе не откажу. Да вы и сами имеете право устраиваться без нас — это не назначение после окончания института. Но я вам не советую оставаться в Харькове. Там, как и в Киеве, архитекторов соберется много, и вам, начинающим, трудно рассчитывать на самостоятельную работу. А что значит долго работать подручным? Можете так привыкнуть, что потом уже сами не решитесь работать самостоятельно. Я знаю такие случаи. Вам надо ехать туда, где работы непочатый край, а архитекторов раз, два и обчелся, а то и вовсе нет. Могу вам рекомендовать Сталино, Ворошиловград, Червоноказачинск, Николаев — там мы сейчас организуем областные отделы.

— Я хотел бы на проектную работу.

— Я вас понимаю и желание ваше одобряю, но тут такое дело: сначала надо создать проектные организации, в которых работать, а их, считайте, еще нет. Ох, извините, вам ведь сесть негде. Может, сядете на соседний подоконник?

— Спасибо, но как-то неудобно разговаривать на таком расстоянии. Я лучше постою. Вы, пожалуйста, не беспокойтесь.

— Ну, как хотите. Знаете, я объехал Украину, и почти всюду — такие страшные разрушения!.. Даже говорить о них больно. Вы сейчас из Харькова?

— Из Харькова.

— Видели, как сильно он пострадал?

— Видел.

— А по сравнению с другими промышленными городами Харьков еще ничего. И вот, представьте, предстоит разработать проекты восстановления, реконструкции и дальнейшего развития всех этих городов и поселков, а в них — каждого объекта, представляете, — каждого объекта жилищно-гражданского строительства. О промышленном строительстве я сейчас не говорю — это статья особая. Каков объем работ! Разве с ними смогут справиться считанные центральные институты? Да никогда в жизни! Надо в каждой области создавать свои проектные организации. Они должны быть широкого профиля, разрабатывали бы проекты и планировки, и восстановления, реконструкции и нового строительства жилых и гражданских зданий. Без этого не обойтись. Создадите такую проектную организацию и идите туда работать — дело хорошее. Встретите препятствия — я вам помогу, обещаю твердо, можете не сомневаться.

— Если у вас есть время, я просил бы вас охарактеризовать те города, в которых вы рекомендуете мне работать.

— Они отличаются природными условиями, характером промышленности, наличием высших учебных заведений и учреждений культуры, но вряд ли надо вам об этом рассказывать — вы, я думаю, об этих городах все это и сами знаете. Вот этими отличиями и руководствуйтесь при выборе города, если решите в каком-нибудь из них работать, а значит и жить. Что у них сейчас общего, так это разрушения, но это не критерий для выбора.

— Как не критерий? Ведь чем больше разрушений, тем больше для нас работы!

Конечно. Но я предложил вам на выбор именно те города, в которых больше всего разрушений, и, сказав, что разрушения — не критерий для выбора, я имел в виду выбор между этими городами. Где-то разрушений немного больше, где-то меньше, по-моему, для нас с вами это существенного значения не имеет. Но везде они производят удручающее впечатление. Донбасс, можно сказать, весь разрушен. В Червоноказачинске я не насчитал и десяти уцелевших капитальных зданий. Нигде не тронуты только одноэтажные малоценные домики и бараки. Правда, в Червоноказачинской области уцелел город Гелиополь, но там, собственно говоря, и не было ничего такого, кроме некоторых предприятий, что стоило бы уничтожать. Другое дело — Обильненск. Я был там до войны — очень приятный и уютный был городок, а теперь шел по улицам и казалось мне, что это Помпеи. Но вот что удивительно: идешь среди обгоревших стен, а чувствуется прежний аромат, присущий именно этому городку. Я слишком мало там пробыл, — всего один день, — чтобы понять, в чем тут дело, но хочется, чтобы при его восстановлении этот аромат не загубили. И, представляете, на всю область ни одного архитектора.

Там такого могут натворить!

Обильненск — портовый город, и по ассоциации я спросил:

— А Николаев?

— А я вам назвал и Николаев? Да, мы сейчас организуем областной отдел в Николаеве, и если он вас чем-то привлекает, то — пожалуйста, возражений нет, но учтите: город сохранился, значит, — большого строительства там в ближайшее время не ждите. Организуем мы сейчас областной отдел и в Виннице. Мягкий климат, красивая природа, Южный Буг, богатство плодов земных — все это прекрасно, но Винница не относится к промышленным центрам, а объем жилищно-гражданского строительства будет, конечно, зависеть от промышленного строительства.

— А другие города?

— Другие? В Одессе и Днепропетровске отделы сформированы, правда, как и в Харькове, они еще не укомплектованы, но я вам не советовал бы туда ехать по той же причине, по какой не советую оставаться в Харькове.

— А другие области? Начальник управления улыбнулся, наверное, подумав обо мне — до чего же он дотошный!

Наши отделы будут в каждой области, но другие областные центры — подстать Виннице — примерно такие же по величине, а то и меньше, со слабо развитой промышленностью, ну, значит, и с небольшим объемом строительства. Выбирайте сами, ни принуждать, ни ограничивать ваш выбор я не буду. И не торопитесь — хорошо обдумайте. Вы где-нибудь остановились?

— В наркомхозе получил направление в дом приезжих.

— А где он?

— На Пироговской.

— А, это в центре. А как с питанием?

— Получил талоны в столовую на три дня.

— Я вам сейчас добавлю. — Порывшись в портфеле, вынул оттуда пачку талонов, отсчитал и, протягивая мне, сказал: — На семь дней. Пересчитайте, пожалуйста. И на днях зайдите, пожалуйста, в нашу канцелярию, только не сегодня и не завтра, — видите какой у нас бивуак, — и распишитесь в получении. — Он раскрыл блокнот и, пробормотав «Горелов», что-то записал. — Так вот, не торопитесь и приходите дней через десять. Талоны кончатся, есть будет нечего, тогда и придете.

— Спасибо. Меня еще просили передать вам письмо. — Я протянул конверт, в котором было вложено письмо или заявление, — я не читал, — Гуляшова.

— Хм... Даже в конверте. — Он разорвал и прочел. — Вот и прекрасно — еще один главный архитектор города.

— Что ему написать?

— Мы сами ему напишем. А вам спасибо.

Из Софийского подворья направился в столовую, а оттуда — в дом приезжих. Столовую не помню, хотя бывал в ней три раза в день. Кажется, она занимала помещение ресторана в гостинице «Киев». По дороге старался разобраться в своих впечатлениях и мыслях после посещения управления. Встречая в жизни самых разных начальников, избегаю, во избежание неприятных сюрпризов, угадывать, что собой представляет очередной. Разговаривая с начальником управления по делам архитектуры, я чувствовал, что это человек порядочный и интеллигентный, сдержанный и вежливый, может быть даже деликатный, знающий и опытный и притом полный хлопот и забот. Что-то в нем вызывает сочувствие. Конечно, усталость. Но что-то и еще. Малость затурканный? Может быть. Нет, не то: он испытывает какой-то гнет. Что гнетет — откуда мне знать? Почему я это чувствую — сказать не могу. Но чувствую. По выражению глаз? Может быть.

В том, что он мне сказал о Харькове, а после — об Одессе и Днепропетровске, есть резон. Он, конечно, заботится об организации областных отделов, а не обо мне, но он, по-видимому, правильно определил, где таким, как я, сейчас лучше работать. Кажется, это тот случай, когда совпадают интересы мои и его, а, выражаясь высоким стилем, личные и общественные. Ну, так что? А не спеши: впереди десять дней, и тут есть над чем подумать. Жаль, — с Марийкой не посоветуешься. Правда, за эти дни можно и в Харьков съездить. Но зачем? Ведь не скажу я им о той причине, по которой мне лучше в Харькове не жить. Боишься? Может быть, пуганая ворона и куста боится, но боюсь. Значит, решать самому.