15.
15.
Утром по дороге в столовую делимся впечатлениями о вчерашней экскурсии. Андрей Дмитриевич говорит:
— Есть бывший уездный город Староказачинск, есть бывшее волостное село Успеновка, есть хутор Лихий, есть недостроенный и сожженный Соцгород, много поселков с индивидуальными домиками, а еще больше — так называемых временных, застроенных бараками. Все это называется городом Червоноказачинском, но города, как такового, нет, его еще предстоит создать. Представляете, какая это огромная работа?
— Зато какая интересная!
— Рад это слышать. А как вы представляете себе эту работу? Ведь это не только проектирование. Чтобы проектировать надо решить что, где и как проектировать. Это большая организационная и направляющая работа, и ею должны заниматься архитекторы. Вот и давайте займемся этим делом. Не возражаете?
— Согласен. До создания проектной организации.
Андрей Дмитриевич засмеялся. Я продолжал:
— Во-первых, для меня проектирование — самая интересная и существенная часть работы по созданию или реконструкции города.
— Ну, если есть во-первых, то должно быть и во-вторых.
— А во-вторых, есть проектно-планировочные работы, например, — генеральный план города или поселка. Они и создаются для того, чтобы определить, где и какими должны быть конкретные объекты. А иначе чем руководствоваться? Указаниями начальства? Смешно!
— Все это так. Но пока проектной организации нет, такими делами придется заниматься нам.
— А я и не возражаю.
— А теперь предположим: генеральный план Червоноказачинска откорректирован и утвержден. Как он должен осуществляться: самотеком или под контролем?
— Под контролем главного архитектора города. Но мне кажется, что эта работа — не творческая.
— Ошибаетесь: еще какая творческая! Генплан до тонкостей, до мелочей не разработаешь. Вот тут и начинается постоянная, — успевай только поворачиваться, — творческая работа.
— А вам приходилось этим заниматься?
— Непосредственно — нет, но приходилось воплощать в проекты интересные идеи по застройке города.
— Ага: осуществлять в проектах!
— А дать идею — разве это не творчество?
— Творчество, конечно. Но лучше осуществлять свою идею.
— Это, конечно, лучше всего, но...
Но тут нам подали какую-то еду и мы за нее принялись. На крыльце стоял инженер облкоммунхоза милый старичок Антонин Карлович Стрейчек.
Когда мы подошли к крыльцу, он, улыбаясь нам, продекламировал:
— Мы с Тамарой ходим парой, ходим парой мы с Тамарой.
Мы засмеялись. Андрей Дмитриевич вошел в дом, а я задержался. Стрейчек — чех, родившийся и проживший жизнь на Украине, и староказачинский старожил. От него я получил первые сведения об истории города. Сначала здесь, на территории нынешнего Червоноказачинска, возникло село и вскоре, в отдалении от него, хутор Лихий, заселявшиеся запорожскими казаками. Первым в селе поселился казак Нехай, и село называлось Нехаївка. После постройки в селе церкви во имя успения святой Богородицы его переименовали в Успеновку. Казак по прозвищу Ласкавый поселился на краю балки, и за балкой закрепилось название Ласкава.
— И по-русски балку называют Ласкава, а не Ласковая.
— Значит, казак Ласкавый и был первым поселенцем поселка Ласкавого?
— Нет. Ласкавый жил хоть и на краю балки, но в Успеновке, а поселок Ласкавый стал застраиваться после гражданской войны.
Возле моторостроительного завода балку пересекает дорога, и недалеко от нее, на склоне балки видны какие-то сожженные здания.
— А! Это — хутор Затишный Кут. Там до революции была построена колония глухонемых ведомства императрицы Марии Федоровны.
— В такой колонии, наверное, была и церковь?
— А как же! Но ее не стало еще лет за десять-двенадцать до войны.
— А в городе сохранилась ли хоть одна церковь?
— Нет. В Успеновке пока еще стоит, не знаю — действующая или нет, — а в городе снесли и собор, и все церкви. При немцах две церкви открыли, одну — в бывшей кирхе, другую — в большом магазине возле базара. Их пока не трогают.
— А кирха была одна?
— Была еще в пригороде — в Шенвизе.
— Schцn Wies? Прекрасный луг? А где это?
— Как ехать на вокзал, за мостом. Там была немецкая колония.
— Там, где теперь заводы?
— Да, со стороны загородной рощи. Теперь там от луга и следа не осталось, а был он когда-то, действительно, прекрасным.
Обо всем этом и еще о многом я узнал от Антонина Карловича раньше, а сейчас он говорит:
— Что это вчера вас обоих целый день не было видно?
— Мы знакомились с городом.
— Далеко ходили?
— Прошли по разрушенным металлургическим заводам, побывали в ближайших к ним поселках, добрались до полуострова, который за заводами, издали видели хутор Лихий.
— В самом хуторе не были? Не знаете — он уцелел?
— В хуторе не были. Среди зелени видны крыши. Судя по всему — уцелел. Ведь уцелела Успеновка!
— Давно я там не был. Прекрасное было место!
— Вы там жили?
— Не один раз. Снимал дачу, перевозил туда на летние каникулы семью, а сам приезжал на воскресенье и проводил там отпуск.
— А как добирались?
— Пароходом. Там был причал. Можно было и лошадьми, но уж очень далеко и дорого. А началось строительство заводов — какая уж там дача!
— Ну почему? Хутор далеко от заводов.
— Как сказать. Строительство начали с бараков, а это уже ближе. И пошло: приходили компаниями, часто пьяными, обносили сады, огороды, дачки, тащили белье с веревок и все, что попадалось под руку, гонялись за домашней птицей, хулиганили, дрались с хуторянами, когда они защищали свое добро... Потом настал голод — какая уж там дача!.. Потом задымили заводы, в балку стали сливать шлаки, через балку и залив потянуло газом... Да что говорить!
— Антонин Карлович вынул карманные часы, посмотрел на них и вздохнул. — Как ни приятно с вами поговорить, а пора за работу.
Одинаковые впечатления от заводских руин привели Кудсярова и меня к одинаковому выводу: по существу заводы придется строить заново, и может быть это проще осуществить на новом месте.
— Такой вывод одними впечатлениями не обоснуешь, — говорит Андрей Дмитриевич, — а других обоснований у нас пока нет.
— Если санитарная инспекция подтвердит, что город сильно задымляется, — возражаю я, — разве это не достаточное обоснование?
— Для нас с вами вполне достаточное, но, можете не сомневаться, нас обязательно спросят: какая разница в стоимости восстановления заводов на старых местах и строительства новых на других?
— Какая б разница ни была, здоровье населения дороже.
Так думаем мы с вами и, надеюсь, санитарные врачи. Наша обязанность — поднять этот вопрос. Решать его будем не мы, и без данных о разнице в стоимости лучше не соваться — его и рассматривать не станут — вот в чем дело. А выполнить сравнительный анализ вариантов строительства нам с вами не под силу. Для этого нужно привлечь специализированный институт, например, Гипромез.
— Лучше Гипроград. Для города лучше. Гипромез, боюсь, решение всех вопросов подчинит промышленности.
Тут вы правы. Ну, а Гипроград, если ему потребуется, может привлечь к этой работе, — сам или через правительство, — тот же Гипромез. — Кудсяров вдруг засмеялся. — Мы рассуждаем так, будто в наших руках возможность привлечь к нашей работе любой институт.
А еще, Петр Григорьевич, придется учитывать и сроки строительства на старой и новой площадках.
— Ну, уж нет! До того, как введут в эксплуатацию заводы, — в любом месте, — война останется в прошлом, нам ничего не будет угрожать и сроки строительства утратят былую актуальность — будут считаться и с другими факторами.
— Логично и для меня убедительно. Но у нас и так привыкли к темпам, к «Даешь! Хоть кровь из носа»... Боюсь, что эта привычка еще долго будет держаться.
С утра Кармазь листал какие-то бумаги, делал пометки, что-то записывал — и все это молча, если не считать телефонных разговоров. Чтобы ему не мешать, я пересел к Кудсярову, и разговаривали мы тихо. Вдруг мы заметили, что Кармазь пристально на нас смотрит, и замолчали.
— Вы что же, товарищи, — спросил Кармазь, — хотите поднять вопрос о переносе металлургических заводов?
— У нас для этого еще нет достаточных оснований, — ответил Кудсяров. — Вот обсуждаем, как их получить, если они есть.
— Храбрые вы ребята.
— Да какая тут храбрость? — спросил я. — Заводы полностью разрушены, их все равно придется строить заново.
— Не полностью. Фундаменты целы? Стены сожженных зданий целы? Многие заводские трубы целы? Подземные коммуникации целы? Дороги целы? Подъездные пути целы? Временные поселки целы? Так только газеты пишут: заводы полностью разрушены. И еще учтите вот что. Заводы кончили строить в предвоенные годы, да и то не все еще построили. Люди старались, вложили столько труда, и вдруг оказывается — все это напрасно — надо на другом месте начинать сначала. Это как понять?
— Заводы задымляли город, — сказал я.
— Так уж и задымляли! Не весь город и не всегда. Вы и в санинспекции хотите говорить о переносе заводов?
— Хотим получить данные о задымлении города, — ответил Кудсяров.
— Не слыхал я о таких данных.
— Андрей Ильич, а вы читали письмо Калинина архитекторам?
— Читал. Конечно, надо стараться, чтобы наши города стали лучше, чем были, но в пределах разумного. А переносить такую махину! Ну, поднимете вы этот вопрос — решать его не Калинин будет, сами понимаете. Рискованное дело затеваете.
— Да в чем риск-то? — спросил Кудсяров. — Ну, поднимем этот вопрос. Наше предложение или примут, или отклонят — только и всего.
— Храбрые вы ребята. У меня к вам просьба. Если меня будут спрашивать, скажите, что я поехал на второй подъем и до конца рабочего дня вряд ли успею вернуться. — Он направился к двери, остановился и повернулся к нам. — Что же вы думаете: за постановку вопросов головы не летели? Еще как!
— Андрей Ильич, а вы участвовали в обследовании заводов? — спросил Кудсяров.
— Заводов? Не участвовал. Этим занимались представители разрушенных заводов, их наркоматов и проектных институтов. Я возглавлял комиссию по обследованию коммунального хозяйства.
— А не знаете где материалы по обследованию заводов?
— Наверное, в наркоматах или в проектных институтах.
— А в Червоноказачинске их нет?
— Не знаю. Может быть в облплане. Да вы спросите у Прохорова.