16.

16.

Кончаем разбивку мастерских. Мимо проходят начальник ОКС’а и еще кто-то низкий, плотный, смуглый, похожий на цыгана, по описанию — директор.

— Директор? — спрашиваю у геодезиста.

— Он самый. Гуляшов о нем сказал: хозяйственник хороший, но характер!.. — И покрутил головой.

Вдруг они поворачивают к нам.

— Новый прораб Горелов, архитектор, — говорит Андрей Корнеевич.

— Который заводские склады строит?

— Он самый.

— Ты почему со строительства складов ушел? — не поздоровавшись, спрашивает меня директор.

— Делаем разбивку мастерских.

— Я тебя спрашиваю: почему ушел со строительства складов?

— Так ведь земляные работы надо до морозов выполнить.

— Ты что, вопроса не понимаешь? Кто тебе разрешил уйти со строительства складов?

— Может быть, и в уборную отпрашиваться? Директор побагровел.

— Ты как разговариваешь?! — взорвался он.

— Спокойно разговариваю, вежливо, не кричу, но говорю то, что думаю. Это вам не нравится?

Снова пауза.

— Где ты такого взял?! — закричал он на Андрея Корнеевича. — Весь завод склады дожидается, а он здесь прохлаждается — разбивка ему понадобилась. Твои мастерские могут подождать!

Теперь взорвался я:

— Не прохлаждаюсь, а работаю! Я отвечаю за порученные мне объекты, за них с меня и спрашивайте. А когда на каком объекте находиться, лучше знать мне, а не вам! Вы когда ездите в Челябинск, в горком, еще куда — что, завод останавливается?

— Ты посмотри на него! — кричит директор начальнику ОКС’а. — Где ты откопал такого умника? Он лучше меня знает какой объект строить раньше, какой позже. А я вам говорю: ваши мастерские могут подождать!

— Так ведь леса на стропила все равно нет, — отвечает Андрей Корнеевич, и я соображаю: директор о сегментных фермах не знает. — А Горелов работник толковый. Это вы на него напрасно...

— Там и без стропил работы хватает! — перебивает директор. — Я сам посмотрю, как он склады строит, этот твой толковый работник. Пошли. Тьфу ты, с вами забудешь куда шел!

— Да на строительство цеха.

— Познакомились? — спрашивает геодезист. — В былое время такого начальника можно было за деньги показывать. — Старик вздыхает. — А теперь разве он один такой? Теперь пошла такая мода. А чего удивляться-то? Хам, он и есть хам.

Вечером Андрей Корнеевич говорит мне:

— Ты это хорошо придумал.

— Вы о чем?

— Да я говорю за обноску из проволоки — никто не позарится. А мастерские нам, Григорьич, во как нужны! — он проводит ребром ладони по своему горлу. — Директор все откладывает и откладывает, и никак ему не втемяшишь, что без мастерских ему же и хуже: строим не для ОКС’а, а строительная база вся на соплях, то одно, то другое выходит из строя. Чинишь, чинишь... А то, что он кричал на тебя, — не обращай внимания: он на всех кричит. Привыкай.

На подмостках плотник мотнул головой в сторону и сказал:

— Вон директор стоит.

Директор стоял недалеко от склада и молча, как мне показалось, его оглядывал. Ну, и пусть стоит. Понадоблюсь — позовет.

— Иди к директору, — говорит плотник. — Видать, это он тебя глазами шукает. Ты тут главный, а он только с главными разговаривает.

Когда я спустился и нехотя, — ничего хорошего не ждал, — пошел к директору — он двинулся навстречу и, к моему удивлению, поздоровался. Потом пошел вдоль склада, время от времени повторяя «Так... так... так...» Я шел за ним молча и злился и на него, и на себя, и на весь свет.

— Постой, постой! — вдруг воскликнул он. — Как это у тебя кладка держится без перемычек?

— Почему без перемычек? Подойдите ближе. Вот они, перемычки — железокирпичные. В Донбассе их много в старых зданиях.

— Я не строитель, не обращал внимания. — Он двинулся дальше. — Да-а... Перекрытия делаете, крыши нет, пойдут дожди...

— А что? Лучше бы...

— Не лучше! Это я не тебе — ты тут ни при чем. Это я нашим снабженцам скажу пару теплых слов... Так говоришь, надо земляные работы до морозов выполнить? Под мастерские? Конечно, надо. Скажу, чтобы башкиров тебе прислали.

— Лучше бы экскаватор.

— Он в ремонте, до морозов можешь и не дождаться. Ну, я пошел. — Он подал руку, пожал, повернулся и быстро ушел.

Вечером спрашиваю у Гуляшова:

— Не знаете — кто наш директор по образованию?

— Академик. — Гуляшов улыбается. — В промакадемии учился.

Вошел начальник ОКС’а.

— Завтра, Григорьич, получишь бригаду землекопов. Неужели лед тронулся, господа присяжные заседатели? Говорят, директор с тобой за ручку прощался?

— Прощался.

— Знаешь, что это значит? Это вроде как условное обозначение: извинялся, что прошлый раз ни за что тебя облаял. Я тебе верно говорю, не первый год с ним работаю. Это тебе и Алексей Николаевич подтвердит.

— Что верно, то верно.

Когда б ни пришел на площадку мастерских — землекопы сидят, а, увидев меня, встают и копают.

Смотрю на результаты работы — дело, хоть и медленно, но движется, и я молчу. Однажды еще издали увидел: все стоят на коленях, а если точнее, то — сидят на ногах, подложив ватник, в одну сторону головами и молятся. Вдалеке стоят зеваки. Остановился и я — не хочу их потревожить. Перехватило дыхание. Бросить бы все к чертям собачьим и бежать куда глаза глядят. В старину хоть в монастырь можно было уйти... Окончив молитву, отряхнули ватники, одели и взялись за лопаты. Только подошел — один старик спрашивает:

— Начальник, почему не кричишь?

— А что я должен кричать?

— Давай, давай! Работать надо, а не сидеть. Быстро надо. Сейчас быстро не надо?

— Надо успеть до морозов, а то потом придется ломами долбить. — Взмахнул руками, как бы долбя ломом.

— Ломами плохо.

— А мороз скоро будет?

Старик посмотрел на хмурое небо, помолчал.

— Аллах знает.

Сидящими теперь я их видел редко, и когда сидели, то при моем появлении уже не вставали. Раз спросил:

— А вы хоть отдыхаете?

Ответили сразу несколько голосов, заглушая друг друга, но я разобрал: отдыхают, благодарят меня непонятно за что.

— Тянет меня на площадку мастерских, — говорит Андрей Корнеевич. — Ох, и хочется, чтобы поскорей. А у тебя, Григорьич, и башкиры шевелятся. Раскрой секрет.

— Их бы, Андрей Корнеевич, поощрить как-нибудь, а на них только кричат, но они такие же люди, как и мы с вами.

— Ты им чего пообещал?

— Ничего я не обещал.

— Ладно, чего-нибудь придумаем. Много их умирает. Спросишь — откуда знаю? А гробы где делают?

На строительстве складов начальник ОКС’а бывал далеко не каждый день, но не было дня, чтобы он не заглянул на площадку мастерских — чувствовалось его нетерпение. Когда стал виден конец земляных работ, я предложил не дожидаться их окончания и начать кладку фундаментов. Андрей Корнеевич это одобрил. Но настала пора устанавливать фермы на складах, и он предложил, чтобы я от складов на мастерские не отлучался — кладкой фундаментов он займется сам.

Краном-укосиной поднимаем по две соединенные обрешеткой половины ферм, плотники их устанавливают и сплачивают с другой парой. Кровельщики, взбираясь по обрешетке, покрывают рубероидом верхушку крыши и двигаются дальше за плотниками. Затем плотники пойдут второй раз вдоль крыши, заполняя в ее нижней части пустоты между обрешеткой заготовленными, подогнанными и пронумерованными досками, и кровельщики закончат покрытие. Крыша выглядит полуциркульной, на самом деле это — многогранник. Наверное, и крыша и процесс ее сооружения — зрелище непривычное, потому что проходящие мимо останавливаются, смотрят, переговариваются.

— Эй, Матвеич, ангар для самолетов сооружаешь? — раздается снизу.

— Кончай скорей курсы летчиков, а то опоздаешь, — откликается плотник.

Я не обращал внимания на посетителей — было не до них. Но вот, — плотники и кровельщики шли по второму разу, заканчивая свою работу, — глянул вниз и увидел стоявших рядом Андрея Корнеевича и директора. Директор поднял руку, помахал и поманил пальцем.

— Сам придумал? — спросил он, кивая на крышу.

— Нет, не придумал, а применил. Вместе с Андреем Корнеевичем и одним плотником — он когда-то делал такие фермы.

— А где видел?

— В институте на доске во время лекции по деревянным конструкциям.

— А когда вы начали делать эти фермы? Пока я вспоминал когда начали, ответил Андрей Корнеевич.

— А почему молчал? Что ты секреты устраиваешь?

— Не было уверенности, что удастся выполнить, — зачем же заранее говорить?

— Вот! — Директор повернулся к Андрею Корнеевичу. — Инициатива, и не боится рисковать. То, что нужно! — Потом повернулся ко мне. — Ну, иди — тебя там ждут.

Дня через два Гуляшов познакомил меня с приказом: меня перевели в проектное бюро на должность старшего конструктора с сохранением прежнего оклада.

— Алексей Николаевич, я — архитектор, а не конструктор.

А вы можете разграничить — где кончается архитектор и начинается конструктор? После вашей сегментной фермы странно слышать об этом. И потом: вы можете себе представить, чтобы сейчас у нас где-нибудь архитекторы работали по специальности? Ну, разве что в промышленном проектировании, да и там, — я уверен, — их используют, но с ними, как архитекторами, вряд ли считаются. Поработали прорабом, поработаете конструктором — вам же на пользу.

— Андрей Корнеевич! Чего это вдруг вы решили от меня избавиться?

— Избавиться? Об этом и думать не моги. Ты теперь будешь нашей палочкой-выручалочкой. Как где что застопорится — мы к тебе на поклон: выручай, Григорьич, ищи выход из положения. А по проекту строить — дело нехитрое. Это наш директор правильно надумал.

Никто не счел нужным не только спросить моего согласия — даже поговорить со мной предварительно. Будто я крепостной. Никакая война не может оправдать такого обращения с людьми. Мы все крепостные — и башкиры и я. Чей я крепостной? Директора? И так меня замутило, что не мог я работать весь день. Сколько было крику: сталинская забота о живом человеке! Со злостью думалось — вот это и есть сталинская забота о полуживом человеке.