13.
13.
— Ехать так ехать! — сказал Пекса, и мы, обсудив разные варианты, остановились на Таджикистане. Там должна строиться гидроэлектростанция. Мы знаем, что в Средней Азии идет борьба с басмачами, о, нас это не смущает: бои — в пустынях и горах, но не в городах же. И стройка, конечно, будет охраняться. Читаем в газетах об успешных боях с басмачами и о подвигах краснопалочников. Кто они такие? Услышал, как об этом спросила Галя.
— А ты сама сообрази, — ответил отец. — По составным частям этого слова.
— Ну, — красно... Это понятно: на стороне красных. А палочники? Неужели они воюют палками? Неужели ружей не хватает? Отец с Сережей переглянулись и усмехнулись.
— Чего вы смеетесь?
— По-видимому, оружие им не доверяют, — говорит отец.
— Не доверяют?
— Наверное, переходят на сторону басмачей, вот и не доверяют, — говорит Сережа. — Ты обратила внимание на фамилии этих героев с палками? Все — местное население.
У Гали растерянный вид, у меня, возможно, тоже. Если так настроено местное население, даже какая-то его часть, опасно везде. Желание ехать в Таджикистан у меня не пропало, но друзей я об этом, конечно, предупредил, и мы без колебаний решили: стройка обязательно будет охраняться, и опасности для нас нет.
— И потом, — сказал Токочка, — лучше погибнуть в горном ущелье, чем под машиной на харьковской улице.
Мы засмеялись, остались после занятий, написали письмо в Таджикистан, не помню — куда именно, и договорились — до получения ответа не сообщать об этом дома. Но обманывать мы не привыкли, а дома, конечно, интересовались, куда мы собираемся ехать... Потом мы говорили друг другу: «Такое было, такое было!.. Ну, ничего... Может быть, и привыкнут к этой мысли. Время еще есть».
О том, что мы собираемся на стройку, я сказал Байдученко в присутствии Рубана. Они застыли, молча глядя на меня, а потом, как по команде, перевели взгляд на Изъяна.
— Я никуда не еду, — сказал Изъян.
— Мы знаем это, — ответил Рубан, и они снова стали смотреть на меня.
— Юные романтики, — сказал Рубан, задумчиво улыбаясь, и его взгляд, уставившийся теперь в пространство, был необычный — грустный и какой-то мечтательный, что ли.
— Да-а... Были когда-то и мы... романтиками, — сказал Байдученко. — Пойдем покурим?
— Пошли. Рабочий день кончался, и когда мы уходили, Рубан обратился к Байдученко:
— Зайдем в погребок?
Да не мешает. Почему-то их взволновало наше желание уехать на стройку, и не будут они ни уговаривать нас остаться, ни препятствовать нашей поездке — это ясно, и это хорошо. Следующий рабочий день начался с разговоров о нашей предполагаемой поездке. Удивились, услышав, что мы собираемся в Таджикистан. Почему именно Таджикистан?.. Чем он нас привлек?.. Что мы о нем знаем?
— Там в горах будут строить гидроэлектростанцию.
— Но ведь не только там!
— Хорошее сочетание: интересная работа в экзотической обстановке.
— Ах, черт возьми! — вырвалось у Байдученко. — Губа не дура! — Он засмеялся, засмеялся и Рубан. — А знаете ли вы какая там сейчас экзотика? Гражданская война. И как всякая гражданская война — жестокая, беспощадная.
— Борьба с бандами басмачей — это еще не гражданская война, — сказал Изъян.
— Не вмер Данила — болячка задавила, — ответил Рубан.
— Но ведь стройку будут охранять, — сказал я.
— Охраняемая экзотика, — сказал Рубан. — Веселая будет жизнь.
— А как у вас дома относятся к Таджикистану? — спросил Байдученко. — Или вы еще дома не говорили?
— Сказали. Относятся, к сожалению, так: и слышать не хотят.
— Так как же вы поедете? Не считаясь с переживаниями ваших семей?
— Нет, так мы не поедем. Если наши семьи не смирятся с Таджикистаном, подготовим другой вариант.
— А какой, если не секрет?
— Мы еще не решили.
— А Таджикистан подготовили?
— Ну, мы послали туда письмо.
— От себя?
— Да, от нас троих.
— Ни-и-чего у вас не получится.
— Почему?
— Потому, что вы получили назначение к нам и пока не отработаете положенный срок, никто не имеет права принять вас на работу.
— А я думаю, что если соблюдение этого предписания и контролируется, то не очень, — сказал Рубан. — По знакомству его нарушают сплошь да рядом. А вот вас вряд ли возьмут: в случае чего — неприятности будут, а кто вы для них, чтобы из-за вас рисковать?
— И неужели мы никуда не сможем поехать?
Они помолчали, глядя друг на друга, и заулыбались.
— А почему бы ребятам ни поехать, если есть такое желание? — сказал Рубан. — Конечно, не в Среднюю Азию. — Когда же и поездить, как не сейчас? Потом увязнут: институт, армия, семья — уже не поездишь. А в случае чего — вернутся домой. Кто им запретит?
— Это так, — сказал Байдученко. — А как у вас дома? Возражают только против Таджикистана или, вообще, против отъезда из дому?
— Вообще, чтобы поехали на стройку, не возражают. У меня дома так: мужчины не возражают, женщины предпочли бы, чтобы мы никуда не ездили.
— Ну, это обычная история. Если вы, действительно, хотите поехать... Хотите? Или это так, разговоры?
— Нет, хотим. Это твердо.
— Тогда слушайте сюда, как говорят в Одессе. Напишите в ВЭО, в отдел кадров, или в управление — как оно там называется, — это мы узнаем. Пишите как есть: оканчиваете такой-то техникум по такой-то специальности, с такого-то времени работаете у нас по назначению, но имеете желание поработать на строительстве... Ну, сами решите, где бы вы хотели работать. И будьте уверены — поедете.
— Поедете, можете не сомневаться, — подтвердил Рубан. — В Сибирь, на Урал, на Дальний Восток, Кольский полуостров... На юг не поедете: туда все хотят. Это вас не смущает?
— Нет, не смущает.
— Из Харькова куда-нибудь туда вас с удовольствием отправят, а вот оттуда в Харьков — не надейтесь.
— Не пугай, — сказал Байдученко. — Когда захотят, тогда и вернутся. Что же, мы их не возьмем?
— Возьмем, конечно.
Вызвал в коридор Токочку, рассказал о разговоре с Байдученко и Рубаном. Токочка был мрачным и качал головой.
— Я не смогу поехать. Не отпускают. Никуда. Все против, даже брат. А раньше он меня поддерживал.
— А причина?
— В такое время надо держаться вместе. Мало ли что. Словом, — сиди и не рыпайся.
— Смирился?
— А что делать? Нельзя же с ними не считаться.
В техникуме, услышав мою информацию, Пекса сказал:
— Плохо дело. Нет, совет, конечно, правильный, могли бы и сами допереть. Но я-то не в ВЭО, а ты — не в моем ведомстве. Значит, и писать отдельно и ехать отдельно... Но я все равно поеду. А ты?
— Поеду. Но давай подумаем: что можно сделать, чтобы поехать вместе?
Сколько мы ни думали, с кем только ни советовались, ничего придумать не смогли. Не писать же в ВСНХ или Совнарком! Больше им делать нечего, как переписываться с нами. Из Таджикистана и то не отвечают.
Отец попросил, чтобы я показал ему мое письмо в ВЭО, а прочитав, сказал:
— Ты просишь направить на любую стройку. Можешь угодить туда, куда Макар телят не гонял, не рад будешь, что напросился. Ты сначала запроси — есть ли возможность поехать на стройку и если есть, то куда, получишь ответ — можно будет выбирать.
— А что мы знаем об этих стройках, чтобы можно было выбирать? — спросил Сережа.
— Условия, я думаю, везде одинаковые, — ответил отец. — Но хоть климат можно будет выбрать.
Никакого климата я не страшился. Но понимал, что все эти хлопоты и волнения могут оказаться напрасными, если свидетельства об окончании техникума направят по месту назначения, и сказал об этом.
— Напрасно ты так считаешь, — сказал Сережа. — Напросишься на стройку — туда и направят твое свидетельство.
— Тем более надо сначала послать запрос, — сказал отец. Запрос, так запрос. Послал запрос.