8.

8.

Сдали зачеты. Марийка закончила проект и уехала. Не спеша крашу свой. Заходит Удав и, увидев меня, широко улыбается.

— Вот хорошо, что ты не успел к первой выставке. Охота съездить на родину — заправиться. Не защитишь ли и мой курсовой? Чего ты смеешься?

— Удавчик, я уже взялся защищать проект Марии Стежок. Попроси кого-нибудь другого.

— Это ты молодец, что взялся ее проект защитить, — она девушка хорошая. Ну, тем более — где два проекта, там и три. Даже веселее. Идем — я познакомлю тебя с проектом. А другие — ну их! Еще что-нибудь напутают.

Он на отделении жилищно-гражданского строительства, и проекта его я не видел.

— Ты лучше попроси кого-нибудь, у кого такой же проект.

— Такой же проект нельзя: у кого-то лучше, у кого-то хуже — неудобно получается. А ты — лицо беспристрастное — то, что нужно.

— Ну, тогда попроси кого-нибудь, кто работал рядом с тобой и знает твой проект.

— Пойди найди. — Удав вздыхает. — Они проекты защитили и гуляют. А те, кто еще чухается, хоть бы свои защитили. А ты говоришь!.. Идем, идем! Да ты человек или милиционер? Долго тебя упрашивать?

Выставили проекты. Пришла комиссия, осмотрела, некоторым задали вопросы, и нас попросили удалиться. Не знаю зачем с нами Света — она защитила проект на первой выставке, а сейчас чуть приоткрыла дверь, подсматривает и подслушивает. Кто-то изнутри дверь прихлопнул, Света нагнулась, то посмотрит в замочную скважину одним глазом, то приложит к ней ухо и комментирует. Прошло какое-то время.

— Петя, иди сюда, — зовет она меня. — Обсуждают твою Полтаву. Турусов говорит — дырчатая планировка. Да иди же, иди.

— Не стоит.

— Разве тебе не интересно?

— Не хочу подслушивать.

— Фи, подумаешь!

Наконец, стали вызывать и долго не задерживали. Когда я вошел — сразу же увидел на одном из своих больших подрамников пятерку и рядом — надпись «В альбом». Я засмеялся.

— Радуешься, что осчастливили? — спросил Турусов. Чувствую, что краснею. Отвечаю, глядя на Турусова:

— Представил себе размер альбома. Засмеялись многие.

— Вот пристроим еще одно крыло, и в нем будет постоянная выставка лучших студенческих работ, — говорит заведующий кафедрой. — Вопросов к вам нет, а по мелочам, — он почему-то опустил глаза, — говорить не будем. Поздравляю вас с очень хорошим проектом и желаю таких же успехов и после окончания института.

— И тебя можно поздравить? — спрашивает Турусов Чепуренко.

— А как же! — отвечает заведующий кафедрой. — Успех ученика это и успех его руководителя.

К моему удивлению Чепуренко краснеет и хмурится одновременно, явно хочет что-то сказать, но сдерживается.

— Я рад, я рад, — вдруг говорит Белореченко, обнимая меня за плечи. — Пригласите, пожалуйста… э... Стежко, — говорит мне завкафедрой.

— Стежко больна и просила меня, если вы разрешите, ответить на возможные вопросы, — произнес я заранее приготовленную фразу.

Стало тихо. Комиссия переглядывается. Кто-то спросил:

— Грипп?

— Грипп.

— Кто ее руководитель? — спрашивает завкафедрой.

— Я, — отвечает Чепуренко и добавляет: Я думаю ее проект можно оценить и в отсутствие автора.

— Да мы его уже оценили, — говорит завкафедрой.

Мы подходим к Марийкиному проекту, я вижу выставленную четверку и благополучно отвечаю на пару вопросов.

— Прошу вас, — обращается ко мне завкафедрой, — пригласите Чимченко.

Значит, переходят к проектам паркачей. Долго придется ждать пока дойдет очередь до Удава. Но вот приглашают Буракова. Вижу удивленные лица и не могу сдержать улыбку.

— Подрабатываешь защитой чужих проектов? — спрашивает Турусов.

— Разве можно брать с больных?

— Грипп?

— Грипп, — отвечаю, разводя руками и вздыхая.

— Ну, и эпидемия, — говорит кто-то. — А вы как, держитесь?

— А я гриппом никогда не болею. Посыпались вопросы.

— Как вам это удается?

— Невосприимчивость к гриппу?

— Профилактика. Вся наша семья не болеет.

— Профилактика?!

— Какая же профилактика, если не секрет?

— Водка с перцем, — усмехаясь, говорит Турусов.

— Нет, не водка, а кальцекс.

— Кальцекс?!

— Кальцекс? Кальцекс грипп не лечит, а только смягчает течение болезни.

— Вообще от гриппа нет лекарств.

— Кальцекс грипп не лечит, — говорю я, — но от гриппа предохраняет. Это не мое открытие, а опытного врача, он еще когда-то был земским.

Я не выдумывал, еще подростком слышал наставления Кучерова: узнали об эпидемии гриппа — начинайте принимать кальцекс и принимайте пока эпидемия не пройдет. Мы так и делали и гриппом не болели. Родственники и знакомые сначала отнеслись к этому совету скептически, но, переболев гриппом в тяжелой форме, стали следовать этому совету и гриппом болеть перестали.

— А как фамилия доктора? — спрашивает Белореченко.

— Кучеров.

— Кучеров? Я знал одного доктора с такой фамилией. Он жил на... крутится в голове название улицы... недалеко от Змиевской... Одноэтажный дом из красного кирпича с двумя крыльцами на улицу.

— Он и сейчас там живет.

— А! Так это врач матерый, я бы ему доверился.

— Ну, хорошо. А как, когда, сколько принимать — помните? — спрашивает кто-то. — Подождите, мы запишем.

— И в самом деле, — говорит другой. — Риска никакого, кальцекс, кажется, безвреден. Надо попробовать.

Записали. Заведующий кафедрой говорит:

— Давайте-ка вспомним на чем мы остановились.

— На проекте Буракова.

— А! Совершенно верно. А почему Бураков, — завкафедрой обращается ко мне, — поручил защищать свой проект именно вам? Вы же с ним на разных отделениях.

— Вот на этот вопрос я ответить не берусь.

— А на другие вопросы беретесь?

— Постараюсь. С проектом я знаком.

И с проектом Удава обошлось благополучно.

Соученицы у меня бывали запросто, особенно летом, но о Марийке доме не знали. Пришла телеграмма с извещением о ее приезде, и, как всегда, — никаких вопросов. Но сколько можно молчать? И, встретив Марийку, сообщил, что мы женимся. О ней расспросили и пригласили к нам с ее сестрами, живущими в Харькове.

— Это что же, — будет сбор всех частей?

— Нет, не беспокойся, — ответил Сережа. — Смотрин не устраиваем и сбора не будет. Но надо же познакомиться.

— Майоровым и Резниковым сам скажешь? — спрашивает Галя.

— Кто раньше их увидит — тот и скажет. Это не секрет, но специально извещать не надо.

— Галя помчится к Майоровым — вот и случай, чтобы сказать, — говорит Сережа. Мы посмеялись.

— Ладно уж! — говорит Галя. — До прихода твоей Марийки не пойду. Ну, вы подумайте! Я собиралась к Наде, а теперь выходит — и к ней не пойдешь: сказать нельзя, а не сказать — обидится. Дожилась — из дома и носа никуда не высунешь.

— Сбора не будет, — подтвердила Лиза. — Будет чай с чем Бог послал, только и всего.

Дипломные проекты и никаких лекций. Мы с Марийкой тихо смылись в ЗАГС, предъявили паспорта, написали заявление, что-то заплатили, где-то расписались и получили брачное свидетельство — все это за пятнадцать-двадцать минут. Вернулись в институт, хотели поработать, но не тут-то было. Наша женитьба — для многих неожиданность, поднялся гвалт. Чтобы не мешать другим работать, мы вышли в коридор, и там гвалт продолжался еще долго. Вечером пошли на Сирохинскую, пришла и Марийкина сестра Зина.

Работаем с утра до вечера, часто прихватывая воскресенья, и ни на что другое времени нет: на градостроительном отделении для получения диплома надо защитить два проекта: генеральный план города и общественное здание. Мы с Марийкой как жили, так и живем порознь, пока. После того, как брата забрали в армию, ей не хотелось оставаться одной в проходной комнате да еще тратить время на топку печки, и с наступлением холодов она перебралась к Зине. Скоро распределение, тогда и решим, где и как устраиваться. Наверное, как и в прошлом году, будет мало мест по специальности, — мало где сейчас нужны архитекторы, — и многих отправят на стройки. Еще и распределения нет, а у нас в институте представители наркомата боеприпасов вербуют выпускников на свое строительство где-то на севере и востоке. Завербовалось человек десять, если не больше, а из моих друзей — Геня Журавлевский с женой-соученицей и Женя Курченко. Женя так мне объяснил, почему завербовался:

— Нам с Настенькой хочется жить своей семьей, а тут — пожалуйста: получи квартиру и бронь от службы в армии. Никакой стряпни я не боюсь, в Нальчике убедился — не святые горшки лепят. А достанется ли мне место архитектора — это еще большой вопрос.

Нам с Маришкой тоже хочется жить отдельно, своей семьей, но работать архитекторами. Ради этого мы тоже готовы уехать из Харькова. А сейчас надо гнать дипломные проекты, и было бы расточительством времени ежедневно прерывать работу, чтобы ездить домой обедать. И все же мы частенько ездим, — иногда днем, больше — вечером, — обедать на Сирохинскую, а Лиза снабжает меня завтраками на двоих. Изредка ходим в ближайшую к институту столовую в доме врача — вкусно, но для нас дорого. Запомнились такие непременные строчки в меню этой столовой, отпечатанные на машинке:

Борщ со сметаной 2.00

Борщ без сметаны 1.80

Вечер. Тихо звучащая музыка обрывается — Москва передает последние известия. Кто слушает, кто не слушает. После известий — выступление Кафтанова, председателя Государственного комитета по делам высшей школы на тему что-то вроде — итоги первого семестра и задачи второго. Все, как по команде, положили карандаши, и наступила тишина. Сначала — ничего интересного, ну, прямо — из газетных передовиц. Потом — об уровне дисциплины с конкретными примерами из жизни московского университета имени Ломоносова, Ленинградского педагогического института имени Герцена — это уже интересно. И вдруг мы слышим: «Особенно неблагополучно с дисциплиной в Харьковском институте инженеров коммунального строительства, дошло до того, что студент пятого курса архитектурного факультета Григорий Добней на вопрос декана, почему он на десять дней опоздал на занятия, нахально ответил, что он женился». Взрыв смеха. Женя Курченко и еще несколько студентов срываются с места, мчатся в радиоузел и застают там такую картину: Сережа Лисиченко крутится возле аппаратуры, а перед микрофоном, развалясь, сидит Сеня Рубель и читает с листа, держа его перед собой.

И дома, и Майоровы относились к Марийке доброжелательно и с симпатией. Вначале это можно было объяснить тем, что она моя жена, но вскоре я порадовался, убедившись, что она сама вызывает такое к себе отношение. Марийка к ним привыкла, а с Галей, Ниной, а потом и Федей они уже говорили друг другу ты. Юлина Нина сказала мне, когда мы были одни:

— Знаешь, Марийка производит впечатление какой-то незащищенной. Ее, наверное, легко обидеть. — И строгим голосом: — Ты смотри — береги ее. — И снова обычным тоном: — Она хорошая.