27 января 1929. Воскресенье

Вчера Юрий вернулся из Союза в 3 часа. Я проснулась. Спросила, с кем был? С Мамченко и Поплавским, у Notre Dame. И я подумала: бродил по ночному Парижу с интересными ему людьми после литературного вечера, провел время в интересных разговорах и спорах. И возвращается домой: жалкая комнатушка, больная и беременная жена, которая не хочет слушать никаких рассуждений об искусстве и только, только спит и на все огрызается… — что его не тянет домой. Он только лег и вдруг заговорил. Начал говорить то, чего я уже давно ждала.

— Мне так холодно, Ира, и так одиноко вот последнее время. Ты от меня куда-то отошла далеко-далеко. Я почувствовал, что у тебя есть семья, а вот у меня семьи нету. Я стал тебе каким-то ненужным и совсем чужим. Ты сейчас много чувствуешь и много переживаешь, а мы с тобой никогда не говорим об этом. Я знаю, ты говоришь с мамой… Во многом он прав, но что же делать? Что же делать?