23 мая 1927. Понедельник

Вчера я в первый раз почувствовала себя совсем здоровой. Мы с Юрием ходили в лес. Попали под дождь и град, закутались оба в его плащ, стали под густой липой и смеялись. Потом расстелили этот плащ на более сухом месте, сидели, валялись. Было хорошо, как давно уже не было. Юрий стал опять прежним, и, вернее, не Юрий, а я; и поцелуи были какие-то прежние, и что-то новое было во всем этом. Почувствовала, что счастье будет, Юрий тут, Юрий близкий, Юрий любит. И еще почувствовала: здорова. Лес после дождя был такой красивый, и так хорошо пахло; и совсем я не устала, не смотрела неподвижно в одну точку, и не было трудно — лень как-то — говорить, произносить слова. И даже вдруг побежала, полным ходом, по поляне, вырываясь и увертываясь от Юрия. В голове вихрем: здорова!

Стало окончательно ясно, что все мои госпитальные мысли о Юрии, когда мне казалось, что он стал каким-то другим, что между нами нет и не будет прежней близости — все это не что иное, как кошмар диабетика. Вчерашний день меня в этом окончательно убедил. Боже, как все это было глупо! А ведь и Юрий нечто вроде этого испытывал, только более здраво смотрел на дело. Как-то вечером мы сидели в моей комнате у окна, где нас из той комнаты не видно, Юрий на сундуке, я на окне. Он тихонько гладил мне колено, потом вдруг отдернул руку и откинулся. В лесу он мне сказал: «Знаешь, Ирина, раньше, когда я тебя вот так трогал, ласкал, у меня никогда не было такого чувства, что это дурно, как будто я самого себя трогал. А тут вдруг мне показалось, что тебе это может быть неприятно. Даже как-то неловко стало». А вчера мы были самыми близкими, как во время экзаменов.

Однако я совсем не поправляюсь. В госпиталь езжу каждое утро, несколько волнуюсь. Прихожу сегодня — Marcelle в палате нет, стала делать себе анализ. Сначала на сахар. Хоть и плохо я в этих реакциях разбиралась, но во время кипяченья поняла, что сахар еще есть. Marcelle сказала, как и вчера. Мало.

Начала делать на «acetone»[66], и такая бестолковая, до сих пор не запомню, из какого пузырька капать надо. Так и сейчас не знаю. Приходила сестра — показала. Как и вчера, этой гадости уже нет. Так что, с этой стороны ничего плохого нет. Пошла взвешиваться, похудела на 250 гр. Немного, при моих скачках, но все-таки. С нетерпением жду завтрашнего утра — поехать в госпиталь, сделать анализ, взвеситься. Вообще я теперь живу от утра до утра, и по-прежнему центром всего является мое здоровье. Боже мой, каким прекрасным мне вчера показался мир, когда я почувствовала, что здорова. Пусть это не верно, не точно, но ведь это значит, что я поправляюсь, ведь это в первый раз, за сколько месяцев, я себя так почувствовала.

Я помню, в госпитале лежала одна больная, лежала уже два месяца; у нее был страшно вздут живот, и на ноге — твердая шишка. И вот однажды пришел доктор, проткнул одну из шишек, вставил трубку с кишкой и из нее вытекло, не помню, 15 или 20 литров жидкости. И все. И через несколько дней она выписалась. Боже, как она радовалась! Смеется, хлопает в ладоши, а руки такие слабые, как плети, и всех целует, плачет… Так вот, и у меня настроение близкое к этому. Сегодня же немножко не то, но вчера! Как хорошо было вчера. Ведь сколько месяцев — считая с января, когда причина была неизвестна. Что-то будет завтра? А в среду консультация.