18 октября 1931. Воскресенье

Юрий ушел к Кельбериным — завтра Л<идия> Д<авыдовна> уезжает на некоторое время в Константинополь! Ко мне: «Ну, а от тебя что передать?» И все. Как будто я тоже не могла бы пойти. Ну, да это мелочь.

Хуже, что вообще бывают моменты, когда из-за пустого повода (статья Делевского, напр<имер>, о науке и морали) мы начинаем ожесточенно и нехорошо спорить, спорить, ради самого процесса спора, даже не спора, а ради одной возможности наговорить друг другу гадостей…

Юрий опять выбран председателем Союза. Не хотел, но, видимо, уговорили. А мне теперь это совсем все равно, пусть делает, что хочет. Кельберин как-то сказал:

— Я вообще не представляю себе, как можно ссориться с Юр<ием> Борис<овичем>?

А я, откровенно говоря, не представляю, как можно с ним не ссориться. У него совершенно невозможный тон в разговорах. Для него собеседник — всегда болван, к которому даже и относиться серьезно не стоит, или — авторитет, который что ни скажет, все очень умно, потому что «и я так же думаю». Его классическая фраза: «Я с вами не совсем согласен» означает: «Вы — совершенный идиот», и надо быть, действительно, идиотом, чтобы этого не видеть. Теперь он обворожительный гостиный кавалер, «Charmant»[263], творец крылатых и острых mots[264], которые всегда вызывают восторженный смех и порхают по Монпарнассу. Он очень умен — в этом его основной недостаток и несчастье. Он на голову выше всех, кого я знаю. Это делает его одиноким. У него много почитателей и покровителей, но нет друзей. «Друзей» в том смысле, как я это слово понимаю, а не в том, какое значение он ему придает. А друзей-то у него пропасть, внешне он никогда не остается один. Но внутренне он очень одинок, и временами это его сильно мучает. Я ему не помощь и не могу быть его другом. У меня во всю мою жизнь не было ни одного друга, даже внешнего. Юрий весь в общении. Ему нужны люди, общество, разговоры, споры, социальные проблемы. В нем слишком много скепсиса, чтобы обратиться к частному. Я не знаю, может ли у него быть с кем-нибудь такой разговор «по душам», который бывает, может быть, только раз в жизни (а в моей жизни ни разу, должно быть)? Не знаю. Он не сможет так подойти к человеку, он любит людей, а не человека. В обществе он незаменим, в семье часто бывает невыносим. До сих пор не может сказать хозяину, что у нас стул сломан. А почему? А потому, что это разговор неприятный, тут и поругаться надо, и вообще можно испортить отношения. Это очень характерно. Недаром же у него со всеми наилучшие отношения, и с ним даже невозможно ссориться. Дурного мнения о нем он как-то не замечает или не хочет замечать.