8 октября 1929. Вторник

Вчера мы читали друг другу записи из дневников — от 5 сентября. Юрий много не хочет понять и настойчиво упрекает меня в грубом непонимании. Он пишет: «Половая жизнь с Ирой — моей собственной женой — этически невозможна». Я поправила — «физически».

Он упрекает меня в том, что я не могу жить половой жизнью, оговариваясь, что «никого в этом нельзя винить», но, все-таки настаивая на том, что я жестока, что я не понимаю, как это для него мучительно и вредно, что ему и доктор сказал и т. д. Он прочел мою запись от 5.IX и ничего не понял, начал мне объяснять, что значит «эта комедия со вставанием» и «бессонные ночи». Да, я это уже тысячу раз от него слышу. Я отлично знаю, что я всему виной, разве я не знаю, как это ему мучительно! Это — мой физический недостаток, и тем более жутко мне об этом говорить. Меня Мамочка давно к доктору посылает, и она права. Юрий отнесся с нехорошей иронией:

— Я не знаю, нужно ли было м<ада>м Голубковой идти к доктору или нет, знаю только, что они на этой почве разошлись…

А я вижу, как на моих глазах заколебалась даже Станюкович… На эту тему можно было бы очень много писать, что Юрий и делает, а я не могу. А вообще я не знаю, повлияла ли как-нибудь в хорошую сторону наша вчерашняя попытка быть опять откровенными? Пожалуй, все-таки — нет.