19 июля 1935. Пятница

От Бога спасенья не жди!

За боль огневую в груди,

За то, что у воли подрезаны крылья,

За сладкое и неживое бессилье,

За то, что теперь не поймешь,

Где правда, где ложь.

За все неживые, пустые года.

За испепеляющее «никогда».

За трудное страшное слово: «уйди».

За все, что тебя стережет впереди, —

Спасенья, — прощенья — не жди!

Юрий принял все эти слова на свой счет, понял их по-своему и пережил настоящее, большое горе. Днем мы были на итальянской выставке[343], он был даже не мрачный, а тихий и даже ушел к себе в кабинет и рыдал, как ребенок.

— Милая, у меня большое горе. Я понял все. Случилось то, чего я больше всего боялся. Ты ни в чем не виновата. Ведь ты его любишь. И теперь всему, всему конец…

Когда же, наконец, я поняла, в чем дело, и объяснила, что слова «никогда» и «уйду» относятся не к нему, он сразу мне поверил, понял и понемножку пришел в себя.

Бедный, бедный Юрий!