13 октября 1934. Суббота

Правда, я же сама все время провоцирую Юрия, а потом сама же и обижаюсь.

Идет интересная картина в синема. Папа-Коля зайдет вечером, а я не люблю оставлять Игоря с Мамочкой, да еще, когда она одна. В синема идти отказываюсь. Но убеждаю Юрия идти одного, раз вдвоем нельзя. Он очень скоро соглашается, очень долго одевается и уходит. И ведь в голову не пришло сказать: «Ты пойди, а я останусь с Игорем». А мне, конечно, обидно. Хотя к таким обидам пора привыкнуть. Ведь это уже 6 лет, как все время повторяется то же самое. Я только обижаюсь и молчу, а вот как-то недавно за все шесть лет выговорила. Юрий был искренно поражен, недоумевал и сердился.

— Так это из-за меня ты так стала жить, никуда не ходишь?! Вот так здорово!

После этой сцены дня три не разговаривали. Повод к этому был такой. К нашим иногда приходит один доктор из Африки с женой-болгаркой, с дочкой 3-х лет. Сидят долго и на девочку, конечно, смотреть жалко. И вот Юрий страшно возмущался матерью: какая же она мать, которая так поступает с ребенком, что она не может ради ребенка отказать себе в удовольствии и т. д. На это я возразила, что не могу так ее обвинять: молодая женщина столько лет прожила где-то в Африканской глуши, где и белых-то не было, ясно, что, приехав в Париж, ей хочется людей повидать; и если уж обвинять, то в равной степени и отца. Он обязан устроить жене жизнь так, чтобы она имела возможность отдыхать от работы и принадлежать самой себе, а если это невозможно, должен сам оставаться с ребенком, давать возможность жене уходить. Тут Юрий вскочил на своего конька, начал с того, что материнство — это отказ от себя, в этом радость матери и есть и т. д. А мне эти лекции уже достаточно осточертели, и я, конечно, высказала все за 6 лет.