28 марта 1927. Понедельник

Вчера был день — третий большой день в моей жизни. Одним днем ошиблась: 28-е сегодня, а это число у нас знаменательное.

Было так. Мы уговорились, что если будет хорошая погода — он придет ко мне, и мы пойдем гулять; если же дождь, я к 6-ти приду к нему. Я ждала его до 2 1/2 вопреки уговору, пошла к нему. Была у меня такая тайная мысль — разойтись в дороге, чтобы он пришел к нам без меня, а то он все откладывает этот момент. А отношения надо выяснить, они становятся уже мучительными. В субботу, поздно вечером, мы сидели в маленьком кафе в Медоне и много говорили на эту тему. Я показывала Мамочкину записку, передавала разговоры с Па-пой-Колей. Отношения настолько запутались и усложнились, что становилось тяжело.

Прихожу к Юрию — конечно, дома нет. Взялась за книгу, но заниматься не могла. Дошла до Канта — так трудно показалось и так не соответствовало моменту, что бросила занятия. После шести часов нервы так натянулись, что я уже ничего не могла делать. Ходила по комнате, убирала на комоде, корчилась на кровати. Мучительно ловила шаги на лестнице. Потом начала вслух читать Блока, II том — это всегда действует успокоительно. Ловила шаги, и когда они приближались к двери, становилось мучительно страшно. Почему? Юрий пришел в 8, радостный, возбужденный. «Ирина, все сделано. Теперь ты моя!» Прыгает, как ребенок, как два месяца тому назад. Подробно передал мне все, что произошло дома. Все хорошо, все выяснено. Многое они там говорили, и плакали, и жаловались — одним словом, все, как полагается. Юрий страшно доволен, радуется, как младенец. М<ожет> б<ыть>, его даже несколько обидело и удивило мое спокойствие. А я была, действительно, в это время уже совсем спокойна. Только тихо улыбалась на его восторги. Несомненно, этот день имеет больше значения для него, чем для меня. Он был действующим лицом, а не я, и для него больше разъяснилось. Я тоже страшно рада, только я не умею выражать свою радость. Мне просто становится хорошо, тихо и хорошо. Это при такой большой и значительной радости. А вот, если я сдам экзамены, т. е. радость будет по существу мельче — меньше, чем радость любви, — я, вероятно, смогу прыгать на кровати и опрокидывать стулья… А тут — тихо, ласково, нежно. Страсть превращается в нежность… Прихожу домой. Оба — счастливые и нежные. Мамочка начинает говорить о Юрке, о том, как он ей нравится, какой он славный, умный, тонкий и т. д. Папа-Коля что-то шутит, но вижу, что и он очень взволнован. А сама я — даже не ждала — осталась совершенно спокойной. Испытывала что-то вроде неловкости. Прижалась к Мамочке и только улыбалась. А она говорила о том, что она счастлива за меня. И правда, она была счастлива. Должно быть, все ее страхи и сомнения относительно моей любви — прошли.

Господи!

Сегодня получила письмо от Лели. Очень интересное. Хочется скорее показать его Юрию и скорее ответить. Но только до экзаменов не буду. А экзамены с 5 по 14 апреля. Я совсем не готова. На что-то рассчитываю, на что? По конституционному праву — надежда на Обоймакова, он мне расскажет всю программу. По философии права — думаю достать Левины записки, наверно, там меньше и проще.

А сейчас — приниматься за Канта? А если я, ну как есть, ничего не понимаю в его категорическом императиве? А если мне сейчас совсем не до этого.

И у меня и у Юрия одна мечта — скорее.