14 декабря 1926. Вторник

Вчерашний вечер все-таки надо отметить. Когда-нибудь мы оба его вспомним.

На лекциях мы оба были спокойны. Ничего не слушали, писали стихи, но были спокойны. Потом заседание, на кот<-ором> говорили чепуху. Едем с Юрием. Дорогой я чувствую, что уже совсем не спокойна. Сидим, он держит мою руку. Вагон пустой. «Юрий, говори, — у меня сейчас какой-то необъяснимый порыв нежности к тебе», — и, помолчав, — и, может быть, не только нежности». На Michel-Ange пересадка. «Ирина, ответь, если сможешь, когда у тебя чувство было полнее, тогда или теперь?» «Теперь».

От Porte de St. Cloud шли пешком. Это было глупо. Оба мы чувствовали себя плохо, поздно. Но настаивать па трамвае я не могла, ведь мне так хотелось идти с ним пешком. Дорогой я почувствовала какой-то странный намек на страсть. Это в первый раз. Скрывать я не стала. Потом говорю: «Юрий, ты не испугаешься, если я завтра приду к тебе?» Не помню, по какому поводу кем-то было уронено слово: благоразумие. «А вот, — говорит, — когда ты не будешь владеть собой, тогда я буду благоразумен». «А ну тебя с таким благоразумием!» «Ну вот!» — смеется. Нервы напряжены до последней степени, хочется много и бестолково говорить. Предупреждаю: «Юрий, это может кончиться слезами». «Да я уж вижу, девчонка». Но кончилось не так. Около avenue de Bellevue вдруг решила идти его провожать и направилась туда. Он, конечно, запротестовал. Т. к. я была совершенно бессильна, он легко отвел меня в сторону. Это было поводом, чтобы все обратить в ссору. Дальше мы шли и ссорились. «Ты воспользовался тем, что ты сильнее». Потом не хотела закрыть шею, он тоже расстегнул воротник. Я распахнула пальто. Он, действительно, рассердился. В голосе его я почувствовала какие-то новые, но такие близкие и милые нотки. Мне стала понятна психология бабы: «Не бьет, значит, не любит». Мне захотелось, чтобы он по-настоящему стал сердиться, выругал бы меня! Должно быть, все это очень скверно, совершенно перестаю быть человеком. Но и неизбежно. Перебеситься уж только бы скорее, да приняться за занятия! А то и зачеты скоро, а у меня такое впечатление, что год еще не начался.

Конечно, помирились. Но, как никогда, тяжело было прощаться. Для меня сейчас ничего больше не существует, кроме моей любви. Вероятно, все это очень мерзко со стороны.