4 июня 1929. Вторник

Не эта, а прошлая ночь была отчасти трагической, отчасти комической. Я давно ждала этого. Когда-нибудь надо же было начать, ведь для мужчины такое долгое воздержание, несомненно, вредно. Я этот вопрос всегда обходила, а Юрий говорил шутками, но за шутками этими было много горечи. Казалось, надо было начинать второй раз брачную жизнь — так я от всего этого отвыкла, и на этот раз я волновалась гораздо больше, у меня был страх, как у девушки. Сначала я вылезла из кровати, залезла на кресло и разрыдалась. Мне все казалось ужасным. И твердила себе: «Не могу», и была даже какая-то обида на Юрия, и жалко его страшно. Потом, после долгих слез и долгих разговоров победила жалость. Вот и все. А подробности — ну их! Хотя было много интересных слов. А мне хотелось безумно, до боли, до отчаяния только одного — спать.

Игорь с пятницы не прибавил ни одного грамма. Смесь я варю, должно быть, очень плохо, масло плавает на поверхности, когда, по-моему, оно должно настолько перекипячивать-ся, что жир пропадает. Надо кипятить его 5 минут, а я больше 4-х никогда не могу, — оно начинает подгорать. А с этого, должно быть, у него и болит живот. Иногда очень много срыгивает, ходит очень твердым, кричит. И главное — это вес! Написать что ли Власенко или уже подождать до пятницы?

Время нет совершенно. С тех пор, как он лежит незапеленутым, пеленки надо менять, по крайней мере, каждые полчаса. Сушить негде. Встаю в 5 ч<асов> 45 м<инут>, ложусь никак не раньше 11 ч<асов> 30 м<инут>. Ужасно хочу спать.