28 декабря. 1928. Пятница. 8 ч<асов>

А я все-таки думаю, что скоро мне отсюда не выбраться, несмотря на все хорошие слова врачей и поздравления соседок, что в сегодняшнем анализе у меня будет много ацетонов и даже, может быть, немножко сахару, и что будут меня выдерживать до нуля. А уж очень бы хотелось Новый год встретить дома. Как я вчера Мамочку обрадовала, а теперь боюсь, что преждевременно. Сегодняшний день едва ли внесет какие-либо существенные изменения — докторов, наверное, не будет, только вот анализ интересен и может погубить все дело.

А я чувствую, что лежанье мне уж в прок нейдет: я теряю аппетит, худею мало-помалу, побледнела. Все-таки такой образ жизни совершенно ненормален, особенно в моем положении.

Давно не писала, потому что хорошего ничего не было. В субботу увеличили впрыскивание до 5-ти, так на этом и держат. В понедельник чуть было не вылетела, уже и карту мою взяли подписывать, а этот черт собачий Безансен заупрямился и не пускает. Так вот и лежу до сих пор и сколько еще буду лежать — неизвестно.

Вечером под Новый Год написала стихотворение — очень паршивое, но чего же еще можно ждать от белой палаты и жалобных, больных, кричащих старушек. Вот оно.

С Новым годом, с новым счастьем.

Сон, полумрак и покой.

Ходит бесшумно сиделка.

Слиться спешит с часовой

Злая минутная стрелка.

Год задувает огни.

Неравноценные дни.

Неравномерные части.

— Новый, тревожный, верни

Мне мое старое счастье.