Вступление в войну Америки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вступление в войну Америки

Значение Февральской революции при самом её начале во внешнеполитическом смысле измеряется прежде всего вступлением в войну Северной Америки. Это вступление, которого так домогались и Англия и Франция, осуществилось в апреле 1917 г. под прямым влиянием русской Февральской революции, как об этом торжественно сообщало само североамериканское правительство, мотивируя в Конгрессе необходимость сойти с позиции нейтралитета. Какие бы предположения ни делать о том, что вашингтонское правительство и без того вступило бы в войну, ясно было для всех нас, кто был близок к дипломатическим переговорам Френсиса, посла Соединённых Штатов в Петрограде, с Милюковым, что последние сомнения Северной Америки по этому вопросу рассеялись, как только в России разразилась революция.

Как я уже упоминал в моих предшествующих записках, ещё в 1915 г. Соединённые Штаты в замаскированной форме нащупывали в России почву для «нового курса» правительства, но внутригосударственная обстановка в России была тогда, при Горемыкине в качестве главы правительства, совершенно неудовлетворительной для начала «нового курса», а Сазонов не обладал должным историческим калибром, для того чтобы осуществить тогдашние, весьма скромные по сравнению с периодом Февральской революции, пожелания вашингтонского правительства. В дипломатическом ведомстве были прекрасно осведомлены о том, какое сильное оружие имели в своих руках противники вступления Америки в войну в лице реакционной России, которая своим участием в «освободительной» войне Антанты против тевтонского милитаризма лишала убедительности идеологическую аргументацию в пользу войны.

Американские германофилы в ответ на агитацию антантофилов неизменно указывали на присутствие полусамодержавной России в стане врагов Германии и её союзников, чтобы доказать, что война ведётся не для «идеологических» гуманитарных целей, а во имя хищнических империалистических интересов Англии, Франции и России. На общественное мнение Соединённых Штатов, играющее такую роль в политике, это, несомненно, производило настолько неотразимое впечатление, что, несмотря на могущество военной партии, она до Февральской революции не могла одолеть своих противников. Надо к тому же указать и на совершенную историческую новизну такого грандиозного предприятия, как вступление Соединённых Штатов в войну, в основе своей вполне европейскую, на противоречие этой войны дипломатическим традициям Соединённых Штатов (доктрина Монро), чтобы понять, какое ошеломляющее впечатление произвела на общественное мнение самых широких кругов Северной Америки Февральская революция в России. Американский посол Френсис сам относился к ней с неподдельным энтузиазмом и, как видно из приводимого мною выше разговора его с И.Я. Коростовцом в самые дни февральского переворота, переоценивал и её «бескровность», и её государственное значение внутри страны и на фронте.

Должен сказать, что Милюков, согласно принятой им вполне сознательно политике, не только не разубеждал Френсиса, так же как и Палеолога и Бьюкенена, в чудодейственном значении Февральской революции для продолжения войны, но всячески подливал масла в огонь, найдя во Френсисе собеседника, безусловно, доверчивого и даже преисполненного энтузиазма. Милюков очень часто, как раз в марте и апреле 1917 г., с самым искренним удовлетворением принимал Френсиса, и оба расставались друг с другом очень неохотно, так как Френсис, обрадованный неожиданным ходом дел в России, растягивал свои беседы с Милюковым далеко за обычные пределы милюковских приёмов. В этом отношении милюковская тактика достигла блестящих результатов в связи, конечно, и с тем, что неустойчивость солдатских масс ещё не проявилась в такой катастрофической форме, как это было позже, начиная с мая месяца.

Можно смело сказать, что, затянись выступление Америки, оно под влиянием начавшегося позже разложения русского фронта могло бы устрашить среднего гражданина Соединённых Штатов и, может быть, вовсе не состоялось бы. Здесь же вступление Америки совершалось под свежим впечатлением триумфа Февральской революции, которая, по общему мнению всех главных дипломатических представителей в Петрограде — Палеолога, Бьюкенена, Карлотти и других, должна была дать новые силы русской армии для продолжения войны и доведения её до победного конца. Практичные янки были, конечно, как я указывал выше в связи с телеграммой Панамериканской ассоциации прессы в адрес Милюкова, мало осведомлены в русских делах и считали, помимо всяких идеологических предпосылок, прикрывавших и реальную заинтересованность Америки в победе Антанты, что после Февральской революции, устранявшей опасность сепаратного мира России с Германией и, по их мнению, усиливавшей внутреннюю и внешнюю мощь Русского государства, их вступление в войну будет безопасно и во всех отношениях выгодно.

Вступление Америки отнюдь не носило в это время характера «спасения союзников», который оно приняло после выхода России из войны. Наоборот, оно было продиктовано совершенно иными настроениями, а именно искренней верой в самое благоприятное значение Февральской революции для России вообще и для её участия в мировой войне в частности. Это вступление совершилось добровольно и при энтузиазме широких масс Североамериканской республики. Френсис в своих разговорах и письменных сношениях с Милюковым не только приветствовал Февральскую революцию, но и выражал надежду, что после войны Россия и Соединённые Штаты по-прежнему останутся в самом тесном сотрудничестве, если не больше.

Таким образом, если Февральская революция объективно, помимо воли её авторов, привела Россию к выходу из войны, то она ввела в войну Соединённые Штаты, что в дальнейшем спасло союзников и послужило конечной причиной германского разгрома. Как бы ни относиться к милюковской тактике затушёвывания всех симптомов разложения фронта, но вступление Соединённых Штатов в войну зависело в известной мере от сердечного тона бесед Милюкова с Френсисом и его систематического «намагничивания», которым так любовно занимался Милюков.