Общество служащих в роли громоотвода

Общество служащих в роли громоотвода

Безусловно, новым во внутриведомственных отношениях были отношения среднего и младшего персонала министерства со старшим, что символически выражалось в деятельности исполкома Общества служащих МИД. Исполком, как я сказал выше, не состоял из младших служащих, как раз наоборот, скорее там преобладали высшие чины министерства, но они попали туда по избранию всех служащих, и было равноправие всех членов исполкома, куда входили (таков был избирательный лозунг) представители всех отделов. Это было, так сказать, «министерство в министерстве», державшее себя очень тактично, несмотря на некоторую горячность и властный темперамент нашего товарища председателя — вице-директора Экономического департамента князя Л.В. Урусова, впоследствии ставшего председателем.

Никаких политических разделений на партии в комитете Общества МИД, который я для краткости буду именовать исполкомом, не было, и для меня было ясно, что официальное начальство, то есть товарищи министра, с ним определённо считалось. Можно даже утверждать, что для многих исполком сделался трамплином в их служебной карьере. Не случайно, что Урусов был назначен при Терещенко управляющим Экономическим департаментом после «отпуска» за границу ученика Струве Н.Н. Нордмана, директора департамента, несмотря на то что подготовка Урусова была в экономическом отношении поверхностна, а сам Терещенко недолюбливал Урусова. Не случайно, что председатель исполкома А.М. Петряев стал вторым товарищем министра после ухода Нольде (как я объяснял в предшествующих записках, второй товарищ министра заведовал прежде всего личным составом министерства, а симпатии служащих в этот момент играли несомненную роль). Член нашего исполкома В.И. Некрасов, числившийся в списках министерства, но не занимавший там никакой должности ко времени Февральской революции, получил должность начальника Среднеазиатского отдела, игравшего всегда большую политическую роль в министерстве. С.Г. Богоявленский (член исполкома), занимавший ранее небольшую по прежнему масштабу должность консула в Болгарии и находившийся не у дел в начале 1917 г., летом того же года был произведён в начальники Отдела печати — должность во всех дипломатических ведомствах мира весьма влиятельная. Вот самые яркие примеры, не говоря уже о менее существенных передвижениях остальных членов исполкома. Здесь я привожу только назначения на должности директоров департаментов, им равные или же выше, как с Петряевым.

Наконец, про себя скажу, что моя роль в комитете Общества в качестве секретаря была достаточно активна, я по своему положению в министерстве и Обществе служащих был абсолютно в курсе всего, что делалось и там, и здесь, и хотя за весь период существования Временного правительства моё официальное положение начальника Международно-правового отдела не изменилось, после ухода из ведомства Нольде и за неприбытием Мандельштама, а также ввиду отсутствия в составе президиума министерства (т.е. министра и двух его товарищей) лиц с юридическими знаниями мой авторитет возрос настолько, что Нератов по поручению Терещенко вызвал меня для окончательного решения вопроса о назначении заместителя Нольде.

Назначение А.М. Петряева товарищем министра состоялось после того, как я дал Терещенко и Нератову полный список всех лиц, занимавшихся международным правом, в научной сфере или же в практическом его применении, с краткой характеристикой их научных трудов или же государственных заслуг, и когда по обстоятельном обсуждении они все по разным причинам оказались неподходящими. Конечно, кандидатура Петряева имелась у них в виду на тот случай, если бы Нольде не удалось заместить международником, но показательно, что оба наших высших чина министерства внимательно расспрашивали меня о положении Петряева среди служащих и его авторитет среди них имел большое значение для назначения его на должность. Условия, при которых вступил в министерство Терещенко, заставили его относиться к служащим, их мнениям и настроениям особенно внимательно, совершенно иначе, чем Милюков, управлявший по форме совсем как царский министр.

Чем же занимался наш исполком и каково было отношение к нему служебного персонала и высшего начальства? Компетенция исполкома была по уставу Общества служащих крайне неопределённа, как неопределённы были и назначение и цель самого Общества. Хотя в уставе и говорилось об «улучшении материальных, моральных и технических условий службы» чинов МИД, но, конечно, не это составляло главный предмет деятельности исполкома. Инстинкт самосохранения, пробудившийся в дни февральского переворота у служебной массы, заставлял прежде всего «самоорганизовываться». Самоорганизация служащих министерства и явилась в конце концов первейшей заботой исполкома. Как выразился один из членов исполкома Колемин (впоследствии 1-й секретарь посольства в Париже в эпоху Колчака и Деникина), «надо сначала пушку зарядить, а потом уже стрелять». Куда стрелять, было в этот момент не вполне ясно самим членам исполкома, но уж во всяком случае не против Милюкова и Временного правительства.

Ни одной оппозиционной речи монархического характера в это время не было произнесено ни в исполкоме, ни в многочисленных собраниях Общества. Эта самоорганизация без оппозиционных целей в эпоху Милюкова, однако, была естественным предохранительным клапаном, и наше начальство, так же как и сам Милюков, смотрело на это вполне благосклонно. Что же касается деятельности исполкома, то здесь надо сказать, что уход Милюкова произвёл резкую перемену. В эпоху Милюкова комитет наблюдал и организовывал Общество служащих, борясь с некоторыми, довольно, впрочем, скромными, анархическими течениями левого толка на личной почве; в эпоху Терещенко комитет фактически становится величиной политически действенной и постепенно, по мере развития событий, оказывает всё большее и большее влияние на жизнь и даже политику ведомства. Во время Милюкова исполкому пришлось помимо чисто организационной работы (проведение устава, напечатанного, между прочим, за счёт и в типографии министерства) охранять начальство, то есть Февральскую революцию, от «друзей» этой революции, от недовольных элементов министерства, а такие, естественно, имеются в каждом учреждении.

Были они и у нас. Недовольство это, конечно, носило чисто личный характер и никакого отношения к Февральской революции не имело. Разные элементы объединились вместе и желали «нового режима» в министерстве, то есть сведения счетов за прошлое. Исполком, избранный Обществом, был достаточно авторитетным учреждением, чтобы не допустить превращения министерства в Совдеп. Консервативная в этом отношении политика исполкома в действительности охраняла здесь Февральскую революцию, так как в противном случае Милюкову и его ближайшим сотрудникам пришлось бы принять на себя удар, приходившийся теперь на исполком. Эта громоотводная роль нашего исполкома со столь революционным названием и благонадёжным настроением была, несомненно, полезна, так как он не мешал ни Милюкову, ни Терещенко работать, а иногда очень существенно помогал. Надо к тому же сказать, что служащие министерства, несмотря на все их наличные или предполагаемые дипломатические добродетели, были тысячами уз связаны со всем тем, что совершалось в России, и все свои сомнения и тревоги о человечестве не могли скрывать. Общество с его исполкомом и общими собраниями было тем естественным каналом, куда эти тревоги и волнения направлялись.