Утверждение республиканского этикета

Утверждение республиканского этикета

В отношении самого себя и моего теперь уже Международно-правового отдела (так была переименована наша прежняя Юрисконсультская часть) должен сказать следующее. Работы у меня существенно прибавилось в связи с тем, что Нольде, вовлечённый в самый водоворот политики, уже совсем не вникал в дела юридического характера, хотя они не раз были связаны с чистой политикой, к тому же образование Правового департамента, порученного в его административной части Доливо-Добровольскому, заставляло меня заниматься всем, что Нольде в качестве директора II Департамента прежде разрешал сам, не прибегая к помощи Юрисконсультской части. Однако работать стало легче, так как я в своей сфере получил полную самостоятельность и нисколько не был связан фиктивным начальством, каким был М.И. Догель, после переворота то ездивший в Казань, то приезжавший в Петроград, но ни при Милюкове, ни при Терещенко уже совсем никакого отношения не имевший к нашему ведомству.

Как и прежде, в моём отделе была бездна текущих запросов из-за границы и вопросов других частей ведомства. Были и новые запросы тех, для кого неясна была Февральская революция и кто старался через меня нащупать новое министерское направление. Из дел политического характера отмечу прежде всего дела Временного правительства, прежнего Совета министров. Эти дела, попавшие теперь в руки В.Д. Набокова (в качестве управляющего делами Временного правительства), по форме совершенно переменились, так как к тому, что прежде делал Совет министров, прибавились дела, разрешавшиеся раньше лично самим царём. Соединение компетенции правительственной и верховной власти — отличительная черта всей деятельности Временного правительства. Укажу, например, на то, что даже дела, шедшие раньше по канцелярии прошений на высочайшее имя, теперь разрешались Временным правительством, и приблизительно на каждом втором заседании в ведомости дел Временного правительства фигурировали невольно вызывавшие улыбку страницы всякого рода неудобозвучавших фамилий, о перемене которых их носители просили теперь уже не царя, а правительство.

С другой стороны, законодательные функции Совета министров по ст. 87 Основных законов теперь, за отсутствием законодательных органов и самих Основных законов, стали неотъемлемой частью обязанностей Временного правительства. Если к этому прибавить, что неудержимо начиналась перестройка всей правовой и административной жизни страны, то станет ясно, что Временное правительство было не просто Советом министров, правившим Россией в это исключительное время, оно не только заменяло собой монарха с его многосложными функциями, но и законодательствовало и управляло, нередко вникая в такие детали внутреннего управления, которые обычно разрешаются губернатором. Я уже не говорю о всех тех бесчисленных партийных и общественных обязанностях каждого из членов правительства, которые не сократились, а возрастали. Когда мне пришлось знакомиться с первыми делами Временного правительства, то у меня, знакомого с делами царского Совета министров, волосы вставали дыбом при мысли, что взвалило на себя это правительство. Это было «временнодержавие» в полном смысле слова, ничем не связанное юридически (но всем — фактически) неограниченное полновластие Временного правительства.

В одном только отношении у Временного правительства был помощник. Я говорю о небольшом численно органе — Юридическом совещании, которое рассматривало предварительно дела Временного правительства с юридической стороны. Это была чрезвычайно плодотворная инстанция, очень облегчавшая его работу. Но, во-первых, не все дела, даже чисто юридического характера, попадали туда, как, например, вышеотмеченный проект Керенского об «исключительных положениях и административной высылке», не попавший почему-то в Юридическое совещание, а во-вторых, заключения Юридического совещания носили чисто формальный характер. В этой связи отмечу, например, что вопросы о русском национальном флаге, государственном гербе, личном имуществе Николая II обсуждались предварительно в Юридическом совещании, но по целому ряду проектов, где юридический характер распоряжений правительства имел подсобное значение, оно должно было рассматривать вопрос по существу. Без Юридического совещания, действовавшего вплоть до октябрьского переворота, Временное правительство просто не справилось бы технически с текущей работой. Тем не менее даже при этом совещании, облегчавшем его работу, но не разгружавшем Временное правительство, компетенция последнего была огромна, и неудивительно, что вопрос об эмигрантах и прочие самые злободневные вопросы просто ускользали из правительственных сетей. Вникнуть во всё было не в человеческих силах, и целые отрасли государственного управления оставались в совершенной тени. Ниже я приведу пример, как поляки форменным образом надули Временное правительство, возвратив себе незаметно Холмскую губернию, и когда я, бывший в этот момент в Крыму в кратковременном отпуске, обратил на это внимание Терещенко, а тот — всего Временного правительства, то правительство не могло прийти в себя от изумления. Ни при Милюкове, ни во второй период Временного правительства объём его работы, увы, так и не сократился.

Как я отмечал выше, превращая Юрисконсультскую часть в Международно-правовой отдел Правового департамента, Нольде в объяснительной записке, поданной по этому предмету П.Н. Милюкову, особенно подчеркнул «международно-политический» характер отдела. Неудивительно, что при той широте компетенции отдела и той роли, которую Нольде предполагал ему отвести, вопрос о «форме правления» Временного правительства, привлекавший такое внимание иностранцев, попал и ко мне. Вот как это произошло.

Дипломатические перемещения заграничного свойства (князь Кудашев назначался в Пекин, освобождалось место посла в Мадриде, куда сначала был назначен наш посланник в Стокгольме Неклюдов, а затем, после его отказа, — Михаил Александрович Стахович; кроме того, К.Н. Гулькевич из Христиании переводился посланником в Стокгольм) требовали составления текста верительных грамот от Временного правительства, а также определения этикета по приёму представителей Временного правительства. Составление этих грамот находилось по традиции ведомства во II Департаменте, то есть при Временном правительстве из-за отсутствия А.Н. Мандельштама оказалось в руках у А.А. Доливо-Добровольского. Составлялись грамоты по определённому шаблону и в стереотипных выражениях. Когда впервые встал этот вопрос, Доливо-Добровольский в панике, ему свойственной, прибежал ко мне за советом, как поступить, прося письменного заключения нашего отдела, так как это вопрос «юридический». Мне нетрудно было увидеть, что Доливо-Добровольский, как бывалый человек и опытный чиновник, в таком вопросе не хотел рисковать своей карьерой и искал того, кто мог бы взять на себя ответственность.

Уклоняться я не мог и не хотел, речь шла о том, можно ли было «царские» верительные грамоты оставить в прежнем виде, поставив только вместо монарха Временное правительство. Эти грамоты составлялись и составляются всегда от имени главы государства, а не правительства. Отсюда возникал первый вопрос: кто при Временном правительстве считался у нас главой государства? Я дал заключение в том смысле, что глава государства — князь Г.Е. Львов как председатель Временного правительства и грамоты должны писаться от его имени (как позже писались от имени А.Ф. Керенского). Но если князь Львов являлся главой государства, то, спрашивается, можно ли было приравнять его положение в стране и правительстве к положению монарха? Очевидно, нет, принимая во внимание, что оставление в силе монархических форм этикета после Николая II могло быть понято как предрешение неминуемого восстановления монархии в России, причём правление Временного правительства неизбежно носило бы тогда характер «междуцарствия».

Поставленный на чисто юридическую почву, вопрос мог быть решён по-разному в зависимости от того, на чём сделать ударение — на неопределённости формы правления в России в настоящий момент или на падении монархии как решительной перемене всех государственных форм прежней России. Практически же вопрос шёл о том, должен ли князь Львов (а потом Керенский) писать к монархам Европы «mon frere»[47], как пишут монархи в официальной переписке, и в частности в верительных грамотах, или же «mon ami»[48], как пишут президенты республик. Оговорюсь, что и в монархических странах бывают случаи, когда послы и посланники посылаются не монархом, а, скажем, во время малолетства монарха, регентом государства. В этом случае, однако, монархическая форма правления в государстве остаётся вне сомнения, и регент, действующий от имени малолетнего монарха, пишет всегда «mon frere» другим монархам и вообще пользуется положением монарха. Это, так сказать, квазимонарх, его «местоблюститель». Но можно ли было князя Львова после всех известных нам условий отречения Николая II и вел. кн. Михаила Александровича приравнять к положению такого регента государства?

Приходилось решать вопрос не о том, что будет потом в России — республика или монархия, а что есть в настоящий момент, и никаких оттяжек тут быть не могло. Должен по совести сказать, что я помянул недобрым словом и Нольде, и Набокова, составлявших макиавеллистический манифест Михаила Александровича, так как было очевидно, что этот манифест поставил вопрос о форме правления в зависимость от обстоятельств, и я прекрасно понимал, что тот или иной этикет, монархический или республиканский, при приёме послов Временного правительства будет понят именно как предрешение вопроса о форме правления в России.

В результате обзора всех главных актов «воцарения» Временного правительства я в обширном письменном заключении, подписанном мною, пришёл к выводу, что положение председателя Временного правительства должно в этикетном смысле быть приравнено к положению президента республики, но никак не к положению монарха или квазимонарха, каким является регент государства. Моё заключение было представлено Милюкову, и он его утвердил. Нольде тоже был очень доволен этим «республиканским» решением вопроса и считал его единственно возможным. Таким образом, Россия фактически в международном обиходе оказалась вычеркнутой из списка монархических государств, и это обстоятельство было отмечено в отзывах заграничной прессы по случаю сообщений о приёмах послов Временного правительства. Установившийся «республиканский» шаблон для дипломатических представителей Временного правительства, утверждённый Милюковым, остался неизменным и после его замены, при Терещенко. И когда в сентябре 1917 г., во времена Керенского, была официально провозглашена республика, дабы «положить конец нынешней неопределённости государственного строя России», то получилось, что в международных отношениях мы уже давно стали на республиканскую ногу и в этом смысле ничего не изменилось.

Доливо-Добровольский в тот момент, когда я ему вручил моё заключение, изумился моему «мужеству» и не без коварства заметил, что будто бы я рискую своей карьерой в случае возвращения монархии и сжигаю свои корабли. На это я ответил, что не я сжигаю корабли, а он со своими эмигрантами. Каюсь, я никогда не думал, что мои слова так скоро сбудутся.