О себе. Цель этих записок
О себе. Цель этих записок
Настоящие беглые заметки охватывают период времени от конца августа 1914 г., когда я был приглашён на службу в министерство иностранных дел, до 28 февраля 1917 г., когда пало царское правительство и наше министерство перешло к первому министру иностранных дел, поставленному революцией, — П.Н. Милюкову.
В министерстве мне пришлось последовательно занимать должности секретаря Юрисконсультской части (при начальнике её профессоре бароне Б.Э. Нольде, впоследствии директоре II Департамента и товарище министра), помощника начальника Юрисконсультской части, затем начальника Международно-правового отдела с возложением обязанностей юрисконсульта МИД и члена Высшего призового суда от того же министерства.
На моей обязанности лежал, между прочим, доклад министру по делам Совета министров, отнесённым к ведению Юрисконсультской части и хранившимся в ней, что заставляло меня быть всегда в курсе не только внешней, но и внутренней политики царского правительства. Если к этому прибавить постоянное участие моё в качестве представителя ведомства в многочисленных междуведомственных комиссиях по разным вопросам юридического и политического характера, связанным с войной, как-то: в комиссии по вопросам морской войны, по вопросу о положении неприятельских подданных, обследованию германских и австро-венгерских торгово-промышленных предприятий, по немецкому землевладению в России, комитете по борьбе с немецким засильем, по привилегированным категориям неприятельских подданных и военнопленных (славян, румын, армян, эльзасцев, итальянцев и др.), русско-польской комиссии 1917 г. и т.д., — то у меня не могло не оказаться достаточно ясного и полного представления о политике различных ведомств в связи с мировой войной.
Наконец, моё служебное положение в Юрисконсультской части, созданной только по штатам 1914 г., принятым по настоянию Государственной думы, и образованной за несколько недель до моего поступления на службу, ввиду новизны этой части и некоторой неопределённости её компетенции, а также крайне напряжённой работы ведомства, вызывавшей ежедневно к жизни ряд сложных и совершенно новых юридических и международно-правовых вопросов, также принуждало меня участвовать в разрешении их во всех отделах и департаментах МИД, знать хорошо всех действующих лиц и близко изучить внешнюю политику того времени в её многосложных ответвлениях.
Моё личное положение в дипломатическом ведомстве обусловливалось также ещё одним обстоятельством. Помимо того, что мои официальные обязанности открывали мне доступ во все отделы, мой дядя, бывший товарищ министра при Извольском и затем царский посол в Константинополе, Н.В. Чарыков (брат моей матери, урождённой Чарыковой), хотя и назначенный в 1912 г. в Сенат, тем не менее продолжал оставаться в списках министерства и во время войны несколько раз в придворных кругах выставлялся кандидатом на пост министра иностранных дел. Это обстоятельство было для меня и благоприятно, — так как делало меня «своим» уже по одному этому признаку (как известно, МИД представлял из себя всегда крайне замкнутую касту), не говоря уже о том, что многие личные друзья Чарыкова в ведомстве переносили симпатии и на меня самого, — и в то же время несколько неблагоприятно, так как появление моего дяди у власти было бы для некоторых немаловажных чинов нежелательно. Несмотря на это привходящее обстоятельство, приучившее меня с первых шагов службы к большей осторожности в личных отношениях, объективная обстановка моей службы была такой, что мне волей-неволей пришлось подробно и обстоятельно вникнуть во все тайны дипломатической «кухни» и завязать тесные отношения со всеми сколько-нибудь влиятельными лицами министерства.
В петербургском обществе у меня также были, как у коренного петербуржца (я кончил Тенишевское училище и Петербургский университет), связи достаточно обширные, дополняемые широкими общественными и литературными знакомствами моего покойного отца (писателя Н.Г. Гарина-Михайловского), рассеянными по всей России. В IV Государственной думе у меня были родственники, что опять-таки в это исключительное время давало мне возможность близко наблюдать и думские настроения.
Это довольно своеобразное личное положение, как в отношении правительства, так и общества, в тот момент, когда произошло столкновение между ними обоими, открывало передо мной поле наблюдения настолько необычное, что у меня явилась потребность составления настоящих заметок, представляющих, как я указал выше, только беглые записи очевидца. Высшая петербургская бюрократия и русское общество, не полностью, но всё же достаточно ярко отражаемое Государственной думой, жили в эти исторические годы собственной жизнью, по-своему переживая события мировой войны под общим куполом обветшавшей государственности великодержавной империи, не в силах справиться со страшным, всем очевидным недугом династии, не в силах предотвратить столь давно предвиденную и предсказанную катастрофу. Могли ли эти две силы — русское общество и петербургская бюрократия — найти во время величайшей в истории войны общий язык и спасти страну и народ — на этот вопрос может ответить только обстоятельное изучение всех исторических событий эпохи. Помочь этому изучению — вот цель моих записок.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Об этих записках
Об этих записках Стихи можно заучивать наизусть. Так я и делала — во внутренней тюрьме Ленинградского КГБ, в «Крестах», на этапе. Даже сейчас, в ссылке, я больше надеюсь на свою память, чем на удачу: 7 экземпляров «Книги разлук» было у меня изъято! Вспомнила, восстановила —
О, как ты эффектна при этих свечах!
О, как ты эффектна при этих свечах! О, как ты эффектна при этих свечах! Смотреть на тебя смешно… Ты слушаешь песни о странных вещах, А я пью твое вино. Я пил слишком быстро. Выпил до дна. Ты решила, что это обман. Но пойми — для новой бутылки вина Нужен новый стакан. Минуты
38. «– На этих сумрачных утесах…»
38. «– На этих сумрачных утесах…» – На этих сумрачных утесах Угрозой дышит все немой. Дитя, оставь пастуший посох, Вернися вниз, живи со мной! Там так спокойно, так отрадно Дары красавицы-весны, Цветы долин, ручей прохладный Улыбкой дня озарены! – О мать, пусть грозно
95. С этих пор…
95. С этих пор… Уйди, уйди подальше От этой суеты. С тобой твои напевы И тихие мечты. С тобой живая песня, А в песне целый мир. Еще какого гостя Ты станешь ждать на пир? О милый, нет богатства Прекрасней твоего. Люби себя и песню И больше ничего. 23 апреля
Ах, этих губ калейдоскоп…
Ах, этих губ калейдоскоп… Ах, этих губ калейдоскоп — То утра свет, то сумрак ночи, Сирени цвет, вишнёвый сок… Схожу с ума, нет больше мочи. Ну, разве можно устоять, Вдыхая запах дивной розы? Должны же Вы меня понять: Не выдержать такой мне дозы. Желанья мне не превозмочь
Результаты этих лет
Результаты этих лет Внимание братьев Гримм к древней немецкой поэзии и языку в кассельский период соответствовало духу времени и отвечало их патриотическому настрою. Якоб так характеризовал это десятилетие: «Мои труды продолжались, после освобождения Германии и
Ф. И. ИОРДАН[10] ИЗ «ЗАПИСОК»
Ф. И. ИОРДАН[10] ИЗ «ЗАПИСОК» …Во время моего пребывания в Риме туда приехал наша знаменитость Николай Васильевич Гоголь; люди, знавшие его и читавшие его сочинения, были вне себя от восторга и искали случая увидать его за обедом или за ужином, но его несообщительная натура
Из записок радистов
Из записок радистов 1Навсегда останется в моей памяти день 23 апреля, день, когда мы вступили в Берлин. Город пылал. Рушились горящие здания, В воздухе проносились огромные головешки. Наступила ночь, но мы едва заметили это. Всё было озарено пламенем пожаров и окутано густым
Зоэ, последняя из этих дам
Зоэ, последняя из этих дам Портрет Людовика XVIII, который оставила нам история, далеко не похож на портрет Адониса. Вид короля, с тучным телом, которое кажется прикованным к креслу, в черных, доходящих до бедер гетрах, с лицом старой куклы под редкими седыми волосами,
Мантра 25 Осознанная цель – это поставленная цель
Мантра 25 Осознанная цель – это поставленная цель Такие вещи не происходят в одночасье, но после длительной практики я приобрел опыт и начал чувствовать себя намного комфортнее перед публикой. Вообще говоря, выступления даже начали мне нравиться. Когда я получил
Из «Записок революционера» 1
Из «Записок революционера» 1 1 Записки, С. 141-143.…У меня стали зарождаться географические обобщения, вскоре всецело захватившие меня. Путешествия по Сибири убедили меня, что горные цепи, как они значились тогда на картах, нанесены совершенно фантастически и не дают
Из «Записок революционера» 1
Из «Записок революционера» 1 1 Записки, С. 143-150.… Кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения. Он будет жаждать повторения. Ему досадно будет, что подобное счастье выпадает на долю немногим…В то время в
Из «Записок революционера» 1
Из «Записок революционера» 1 1 Записки, С. 245-262.В Северном море ревела буря, когда мы подходили к берегам Англии, но я с удовольствием приветствовал непогоду. Меня радовала борьба нашего парохода с яростными волнами. Целыми часами просиживал я на форштевене, обдаваемый
«В‹олкон›ский заключен сам в себе, не в себе…»
«В‹олкон›ский заключен сам в себе, не в себе…» В‹олкон›ский заключен сам в себе, не в себе – в мире. (Тоже? одиночная камера, – с бесконечно-раздвинутыми стенами.) Эгоист – породы Гёте. Ему нужны не люди – собеседники (сейчас – не собеседники: слушатели,