В войну
В войну
«Девочка моя, как ты провела день?» Во время обеда Жак, Сюзанна и Кики ждали, что отец будет их по очереди расспрашивать за столом. Пьер Куарэ поговорил со старшими, потом повернулся к Франсуазе, которая этого момента всегда боялась. Она начинала что-то мямлить, разговор быстро обрывался под смешки присутствующих по поводу ее тщетных попыток сладить с не желавшими слушаться словами. Ее мысли, однако, были молниеносны: ей требовалось сто уст и столько же глаз и ушей, чтобы не упустить ни одного впечатления.
Она чувствовала, что ей чего-то недоставало, ощущала необходимость писать, чтобы объяснить действительность. Инстинктивно Франсуаза, молчавшая поневоле, постигала значения слов, одержимая жаждой общения. В самом деле, это единственное, что оправдывало для нее существование, которое родители часто наполняли смыслом, свободно и легко высказываясь на разные темы.
Глубокой зимой 1941/42 года в Лион, расположенный в тылу, стекались люди, бежавшие с оккупированных территорий, и среди них деятели литературы и журналисты. Владимир д’Ормессон из «Фигаро», Эмиль Генрио из «Тан модерн»[84], Чарльз Моррас из «Аксьон франсэз» — они становятся местными знаменитостями, частыми гостями местной интеллигенции.
Мари Куарэ, которая обожает устраивать салоны (у себя на бульваре Малешерб она приглашала по пятьдесят человек), царствует теперь в Кур-Моран. В Лионе собралось небольшое светское общество парижан.
Здесь историк Жак Шастене, сотрудники Генеральной энергетической компании, Жан Кауфман, директор завода Совель в Вийёрбане, который выпускает электрические кузова для вывоза мусора. Удивительный человек, Ж. К. (как его все зовут) работал вместе с Пьером (его он, в свою очередь, называет П. К.). Во многом это его ученик, он также любит смешные истории, трубку и дружеские пирушки. Анри де Реми отправил его подальше от Парижа, поскольку он еврей, что не мешает ему часто приезжать в столицу под видом эльзасца.
Любители вместе пошутить и повеселиться, Куарэ и Кауфман мужественно прятали у себя евреев. Двое спасенных ими пожилых евреев, пересекших демаркационную линию в тележке для сена и намеревавшихся отправиться в Алжир, спрятались во Франции у Куарэ. Один случай Мари Куарэ запомнила на всю жизнь. Немецкий солдат ошибся этажом и позвонил в дверь. Она ответила ему очень вежливо и, закрыв дверь, едва не упала в обморок.
«Было много бомбежек, — рассказывает Франсуаза Саган. — Мы никогда не ходили в бомбоубежище, потому что мать считала, что это бесполезно, но однажды бомбили настолько сильно, что мы спустились в подвал вместе со всеми. Я помню, что мама только что сделала себе укладку. Стены дрожали, с потолка откалывались и разбивались куски штукатурки, а мы спокойно играли в карты, ничего не боясь. Когда мы вернулись наверх, мама внезапно вскрикнула: в кухне сидела мышь!»
Жак Куарэ, воспитанник колледжа иезуитов, гордился своим положением руководителя сопротивленцев. Но он любил поспать и с трудом поднимался даже от воя сирены. Его сестра Сюзанна, имевшая способности к рисованию, посещала Школу изящных искусств и дружила с мальчиком из богемы, Жаком Деффореем. Конечно, никто тогда и не думал, что однажды он станет одним из основателей сети магазинов «Каррефур». Они поженятся в Сен-Марселене в августе 1946 года. Франсуаза присутствовала на свадьбе. «Я запомнил ее — девочка держалась очень естественно и непринужденно», — говорит Жак Деффорей, который принял несколько лет спустя Франсуазу и Веронику Кампьон в своем доме в стиле рококо в Ножен-сюр-Марн.
Франсуаза, у которой была своя комната в просторной квартире в Кур-Моран с окнами на Рону, чувствовала себя, несмотря ни на что, стесненно, ей хотелось бегать и прыгать, как на даче. Маленькая дикарка Кики не слишком хотела отправляться в школу после Сен-Марселена, где отец ей прощал все капризы. Она ждала с нетерпением конца недели, чтобы вернуться в «Ля Фюзийер»[85], в арендованный Пьером Куарэ дом близ Дофине, окруженный парком. Своим именем место было обязано святому Марселену, который проповедовал здесь евангельскую веру в IV веке. Чтобы в такое время остановить свой выбор на доме с подобным названием (здесь расстреляли в 1870 году приговоренных к смертной казни), нужно было быть человеком своевольным и способным бросать вызов судьбе.
«В нем крылось что-то дьявольское», — говорит Мадлена Габен, которая была его личной секретаршей на протяжении десяти лет. Приехав в Сен-Марселей, он нашел среди персонала завода электрического оборудования способную молодую женщину. Мадлена была сотрудницей коммерческой службы. «Уже два года я не занимаюсь стенографией», — предупреждала она. «Это не имеет значения». — «Но в конце месяца я ушла с завода, так как мой муж тоже там работал, а маршал Петен запретил, чтобы двое из одной семьи были наняты на одно предприятие». — «Мне наплевать на Петена, вы остаетесь». «П. К., — вспоминает она, — нужно было беспрекословно подчиняться. Тот, кто сопротивлялся, оказывался за бортом. Но когда он кому-нибудь доверял, все шло хорошо. Это был очень умный человек, нас поражала его расторопность. Я не знаю, откуда он доставал материалы, которыми снабжал завод. Если вы в чем-нибудь нуждаетесь, он способен найти что угодно».
Франсуаза, для Мадлены Габен оставшаяся Кики, часто приходила к отцу на работу. «Она появлялась после полудня, — рассказывает Мадлена, — и я учила ее печатать на моей машинке “Ремингтон”. Это была дочка патрона, она вела себя требовательно, как избалованные дети, это меня немного раздражало. Но ее упрямство говорило о твердом характере. За рулем электрической машины или верхом на лошади — она выглядела так, будто делает все по-своему, не так, как другие».
В Сен-Марселене жизнь подчинена ритму военных событий, время от времени приносящих трагедию то в один дом, то в другой. Еврейские семьи переселяются сюда, спасаясь от преследований в оккупированной зоне, где евреев заставляют носить желтую звезду. Среди беженцев была Моника Серф, ставшая впоследствии певицей Барбарой. Барабанный бой сельских полицейских, который призывает всех дееспособных мужчин на главную площадь, страшнее облавы.
Пьер Куарэ отправляется в мэрию, чтобы узнать, что ожидает его мужской персонал. «Пусть остается на заводе, пошлите женщин», — приказывает ему обер-лейтенант, который управляет операцией. Март 1943 года. Лионский регион, как и вся территория страны, работает на нацистов. Учреждение С. О. 3. (Службы обязательной занятости) ставит проблему: как избежать снижения доходности предприятий при принудительном сокращении рабочей силы? На заводе Генеральной энергетической компании все находятся в тревожном ожидании, надеясь избежать отправки в Германию, поскольку рабочую силу этого предприятия трудно заменить.
Во время завтрака жены рабочих, запертых в цехах, приносят им еду. К половине пятого пополудни мимо завода, не останавливаясь, проезжает немецкий грузовик, наполненный молодыми людьми. «Патрон удачно выкрутился, и мы тоже», — говорит старший мастер Андре Коллено, брат которого был механиком в Мермозе. — Месье Куарэ, — продолжает он, — однажды вызвали в Лион, где офицер Вермахта потребовал у него объяснений относительно некоторых его сотрудников. “У вас работают евреи!”, — кричал фриц. Месье Бертье, один из руководителей нашей службы, присутствовавший при этой сцене, рассказывал, что он никогда не видел ни в одном человеке такой ненависти. Не выдавая своего беспокойства, месье Куарэ категорически все отрицал. “Как вы смеете говорить, что у вас нет евреев! А этот Шнайдер с завода в Понт-ан-Руан?..” Дело было серьезное. К счастью, оно не имело последствий. Самюэль Шнайдер ушел к партизанам, и, бравируя, Пьер Куарэ заменил его другим евреем, Жаном Давидом».
Для Франсуазы эти трагические годы стали большими каникулами, только немного беспокойными. «Я не слишком отдавала себе отчет в том, что происходило», — говорит она. Благодаря родителям, защищавшим ее и не терявшим в эти трудные времена чувство юмора, у нее было ощущение, что она участвует в большой игре, правила которой ей не совсем понятны. Были очень радостные моменты, как день, когда ей исполнилось шесть лет. Отец был в прекрасном расположении духа, и это объяснялось не только счастливой датой. Потом она узнала, что 22 июня 1941 года немцы начали оккупацию СССР. Было очевидно, что Гитлер встретит серьезный отпор.
Были другие яркие воспоминания. Однажды Пьер Куарэ ругал сопротивленца, который необдуманно припарковал грузовик, набитый оружием, в саду «Фюзийер». Машина, которую парашютом сбросили англичане, была срочно спрятана в маленьком лесочке, пока немцы не начали обыскивать дом.
«Когда этот парень хладнокровно вернулся за своим грузовиком, — говорит Франсуаза, — отец его чуть не поколотил. Из-за него все рисковали провалом. Я помню, как мы все стояли спиной к стене с поднятыми руками, пока солдаты Вермахта обшаривали подозрительные места».
Она вспоминает, как играла с молодыми немецкими солдатами в поезде по пути в Кажарк, к бабушке. В туалетах были расклеены петенистские листовки.
После освобождения произошел случай, который на нее сильно повлиял. Вместе с Юлией Франсуаза отправилась однажды в кинотеатр Сен-Марселена «Эден», и то, что она там увидела, повергло ее в сильнейший шок:
«Шел “Пожар в Чикаго” с Тирон Пауэр, но перед фильмом были новости. В 1946 году показывали съемки в концентрационных лагерях: метель, заметающая куски трупов. Это мое самое худшее воспоминание о войне. Я спросила у матери: “Это правда?” Она мне сказала: “К сожалению, да!” С этой секунды началась моя устойчивая ненависть к расизму[86]. Это одно из немногих убеждений, за которые я готова умереть немедля».
Она никогда не забудет стриженую женщину, которую вели по улице. Возмущенная Мари Куарэ резко высказалась в присутствии дочери.
«Как вы можете так поступать? — вскрикнула она. — Это стыдно. Вы ведете себя как немцы. Вы их стоите». Франсуаза была в глубоком недоумении от такой реакции:
«Я сказала себе: “Послушай! Все не так просто!” Сначала я поняла, что все не есть черное или белое. Мир, поделенный между Добром и Злом, заключал в себе нюансы. И в этом факте было гораздо больше двусмысленности, чем я себе представляла».
Когда американцы и Первая французская армия освободили долину Роны, Кики любовалась молодыми танкистами, готовыми покорять девичьи сердца лучезарными улыбками, плитками шоколада и жевательными резинками. В Лионе она марширует рядом с победоносной колонной солдат в сопровождении матери. «Эта атмосфера праздника, эти ребята в хаки, великолепные, загорелые, некоторые из них приходили к нам обедать домой. Все это меня очаровывало», — говорит Франсуаза Саган, которой тогда было десять лет. Она с азартом училась играть в теннис. В Сен-Марселене ей удалось однажды победить более опытную жену нотариуса. Юношеская горячность и поддержка брата Жака и Бруно Мореля, который был старше ее на пять лет, помогали ей выигрывать и у других, еще более серьезных противников.
С Бруно Кики познакомилась летом 1941 года. Он был сыном Шарля Мореля, промышленника из Понт-ан-Руан, который жил на широкую ногу в нависшем над Изером замке на реке Соне. Куарэ поселились поблизости. Это был настоящий рай для детей, получивших в распоряжение бассейн, построенный немецкими военнопленными. Франсуаза предпочитает общество старших мальчиков, но и они часто не могут соперничать в прыткости с этой хрупкой девушкой с повадками озорного мальчишки. «Я вижу ее, — вспоминает Бруно Морель, — на качелях, взлетающей под самое небо. Она казалась акробаткой». Он вспоминает, как она храбро сжимала в руке деревянную саблю: «В пылу схватки я ударил ее между бровей. Она и виду не подала, что ей больно». Эта способность стойко выносить боль у нее с того дня, когда она рассекла себе губу, упав с лестницы в «Фюзийер». Раздосадованная выступившими слезами, бормоча: «Я не хочу умирать», Франсуаза поклялась себе научиться владеть своими эмоциями и прятать страдание, насколько это возможно. Совсем скоро ей пришлось пройти испытание: играя на дудочке, она поранила нёбо и на этот раз волю слезам не дала. Она сдержалась, вывихнув себе коленку, и не заплакала, поднимая окровавленную голову, когда ее сбил велосипедист. «Я та, которая себя ранит, — констатирует Франсуаза Саган, вспоминая шишки и царапины своего взбалмошного детства, и прибавляет, на этот раз намекая на что-то более важное: — Я сама — затяжной несчастный случай».