Первое замужество
Первое замужество
«Если ты поправишься, я на тебе женюсь». Она лежала без сознания. Ги Шеллер пообещал ей это, склонившись над застывшим в гримасе боли лицом Франсуазы. Директор по спецпроектам издательства «Ашетт» узнал о несчастном случае из радиопередачи. «Я отправился прямо в клинику Нелли, — рассказывает он, — и провел там всю ночь вместе с Жаком Куарэ».
В выносливости романистки есть что-то невероятное. Выйдя рано утром после этой жуткой ночи из палаты, ее брат вздохнул с облегчением. «Она меня узнала», — сказал он Ги Шеллеру, сидевшему на скамейке в коридоре. После полудня, когда врач делал энцефалограмму, Франсуаза Саган произнесла слабым голосом: «Меня больше не возьмут». — «Водить?» — спросил практикант. «Нет, оперировать мне аппендицит». Она перенесла эту операцию три года назад.
Очнувшись, Франсуаза не смогла вспомнить аварию. Когда ей рассказали, что случилось, первой реакцией было: «Я никого не убила? Кто пострадал? Флоранс была в машине?» С отцом она старалась шутить: «Ты меня предупреждал, что у меня будут неприятности с “гордини”. Видишь, пап, оказалось с “астон мартин”».
В это воскресенье на дорогах Франции погибло 8 человек, 33 были ранены. Шеф жандармерии Корбея скрупулезно подсчитал, что «астон мартин» проехал по канаве двадцать три метра, затем подпрыгнул и приземлился еще через три метра шестьдесят два сантиметра. Его заключение: «Это банальная авария». Ничем не выделялись из общего ряда и те, в результате которых погибли романист Жан-Рене Гугенэн и Роже Нимье, и та, что погубила Альбера Камю 4 января 1960 года. От этой банальности к горлу подкатывает ком. Бедная маленькая Франсуаза Саган, уцелевшая в этот уик-энд, познала самое мучительное испытание в своей жизни.
«Франсуаза терпела мучения с замечательным мужеством, — говорит Анабелла Бюффе. — Но после пережитого она изменилась. Наркотические средства, которые ей пришлось применить, чтобы облегчить страдания, сделали ее сознание более уязвимым». Во многом причиной ее физического перевоплощения стало испытание одиночеством.
«Когда очень плохо, — говорит романистка, — мы всегда одиноки. Даже люди, которые любят вас очень сильно, ничего не могут для вас сделать. Этот несчастный случай научил меня по крайней мере одному: в определенный момент я почувствовала, что я абсолютно одна на свете».
Свою первую прогулку после выздоровления она совершила в сквере Ларошфуко, недалеко от квартиры на улице Бак, которую ей оставил Алан Бернгейм, уехавший в Соединенные Штаты. Она спустилась с третьего этажа, опираясь на руку друга, и с трудом нашла в себе силы идти, преодолев боль. Но какой это был прогресс по сравнению с днем, когда она поднялась с постели! Она никогда не предполагала, что ее тело может отказаться ей повиноваться. Всем своим существом она двигается к стулу, однако ноги не слушаются ее. Франсуаза падает и в одну секунду осознает тщетность своих притязаний. Необыкновенная молодость и феноменальный успех — ничто не предвещало несчастья, как она себе могла бы его представить. Упав у подножия кровати, молодая романистка внезапно почувствовала эфемерность счастья, или, точнее, неуязвимости, ощущение которой она себе создала.
Чтобы окончательно поправиться, она уехала в гости к Рене Меру, принадлежавшему к деловому миру. Он одолжил ей свой дом в Боваллоне, в заливе Сен-Тропе. Ее сопровождала Анабелла. Подруга была внимательна и преданна. Иногда ей приходилось вставать ночью, чтобы положить компресс на ноги Франсуазе, которую часами мучили невыносимые боли. «Она тушила окурки о голую пятку, чтобы показать мне, насколько потеряла чувствительность», — рассказывает журналистка Марлиз Шеффер. Когда романистке замечают, что ей очень повезло, что она выкрутилась, в ответ она говорит об обездвиженной жизни, к которой она оказалась приговорена, и цитирует Шамфора[213]: «Господи, избавь меня от физических мучений, я согласна терпеть духовные».
Летом 1957 года друзья едут на юг навестить ее. Они берут билеты на поезд, она собирается встретить их на вокзале Сен-Рафаэль. Приезжает Жан Фор. «Я привез теннисную ракетку, — говорит он. — Мы с Франсуазой играли на частном корте возле дома каждый день. Скорее всего, ей удалось выжить благодаря ее хорошей спортивной форме. Врачи были в этом убеждены».
Журналистка из «Экспресс» Мадлена Шапсаль беседовала с ней в начале сентября. Встреча[214] состоялась по случаю выхода в свет романа «Через месяц, через год», изданного тиражом в двести тысяч экземпляров. На вопрос: «Что вас привлекает в жизни?» — она ответила: «То, что стоит муки жить. Это литература. Люди, которых мы любим, которые нам нравятся… физическая общность между мной и внешним миром».
Роман был посвящен Ги Шеллеру, который провел десять дней в Боваллоне перед сафари в Кении. Она называла его «мой самый большой друг». В редакциях и на городских обедах ходили слухи об их свадьбе. «Мама первая удивилась бы, если бы прочла в газетах ложную новость о моем замужестве. Нет ни роз, ни фаты…» — говорит она Иву Сальгю, спросившему ее об этом по телефону[215].
Опровержения Франсуазы Саган никого не обманули, тем более что Ги Шеллер дал подтверждение из Кении. Он не отказывается от своего обещания, но не хочет менять своих привычек. Стать «Господином Франсуазой Саган» не в его духе, и отлично, что она никогда не станет мадам Ги Шеллер, супругой делового человека, даже если речь идет о парижанине до кончиков ногтей и мужчине, с которого можно писать героя романа. Но жребий был брошен. Слухи о свадьбе подтвердились в момент выхода «Через месяц, через год», что обрадовало Рене Жюйара. Ничего лучше нельзя было и желать при выходе книги в свет, хоть помолвка и обсуждалась уже несколько месяцев.
За неделю до свадебной церемонии в мэрии Батиньоль, которая должна была объединить столь разные судьбы, они на короткое время расстались. В основном из-за Франсуазы: она нуждалась в том, чтобы отдалиться прежде, чем произнести свое «да» официально, перед служащим мэрии семнадцатого округа и услышать в ответ изысканное: «Мадам, я надеюсь, что теперь вы загадочно улыбнетесь и скажете ни на месяц и ни на год: “Прощай, грусть”».
Вместе с братом Жаком она колесит по Италии и вечером звонит из каждого города, где они останавливаются, своему будущему мужу. Связь плохая, голос на другом конце провода едва слышен, она уже выпила три или четыре коктейля. Ги Шеллер начинает беспокоиться о Франсуазе, которая едва различимо бормочет в трубку, что все хорошо и что она скоро приедет. «Мы ехали поездом до Неаполя, — говорит Жак Куарэ. — Нас охватила какая-то эйфория. Я заставил ее поклясться, что она больше не будет играть в карты, а сам пообещал отказаться от автомобильных гонок. Мы были очень счастливы и не хотели возвращаться».
«В день свадьбы, — добавляет он, — у меня в кармане лежала виза Венесуэлы, я собирался уехать туда жить».
Забавно, что накануне церемонии Франсуаза Саган звонила сестре и нескольким друзьям и говорила, что, подумав, решила не выходить за Ги и уезжает с братом. «Все были потрясены, — вспоминает Франсуаза. — Но никто мне не сказал: “Это шутка”. Мне поверили».
Согласно желанию обоих свадьбу отпраздновали в очень узком кругу. Некоторую нервозность придавало присутствие двухсот фотографов, которых пропускали в мэрию маленькими группками… Они пренебрегли обычаем и отказались рассыпать зерно. Журналисты усердно ходили за ними по пятам днем и ночью с той секунды, когда о предстоящей свадьбе было объявлено официально. Такова плата за известность. Ги Шеллера, который вел довольно спокойную жизнь, собственные фотографии на первых страницах газет скорее шокировали.
Подобная показуха была не во вкусе Ги Шеллера, однако присутствие журналиста Пьера Лазарева, ожидавшего сенсации, кажется, утверждало обратное. Отнюдь не вступая в сговор с дьяволом, респектабельный директор издательства «Ашетт», в обязанности которого входило поддержание отношений с издательством «Галлимар», таким образом выражал лишь дружеское расположение к могущественному директору «Франс-суар». Поскольку последний симпатизировал Франсуазе и, собственно, именно у него в кабинете она познакомилась с Шеллером, его присутствие в числе очень немногих гостей было естественно. В сопровождении свидетелей, брата Жака со стороны Франсуазы и издателя Гастона Галлимара[216] со стороны Ги Шеллера молодожены, еле слышно пробормотав «да», выходят из мэрии без колец, потому что попросту забыли их купить. Еще более удивительно, что Ги не включил имена Пьера и Мари Куарэ и своей собственной матери в список приглашенных.
Список, впрочем, состоял всего из дюжины имен. Из мэрии все отправились в Лувесьен, в ресторан «Грий Руаяль», принадлежавший Лазаревым, где состоялся обед, приготовленный знаменитым благодаря телепередачам поваром Раймоном Оливье. Кроме хозяев дома присутствовали: Софи Литвак, жена театрального режиссера Анатоля Литвака[217], Итье дё Рокеморель, администратор издательства «Ашетт», Франсис Фабр с супругой, адвокат Альберт Абдесселям, член французской делегации в ООН, его коллега Жером Сорвейн, журналисты и писатели Франсуа и Жак Галл.
Все — частые гости «Грий Руаяль», очаровательного местечка, принадлежавшего некогда графине Дю Барри. Вокруг раскинулся парк с озером, где плавали утки, настолько большой, что Париж казался где-то совсем далеко и не был слышен шум восточного шоссе. У супругов-журналистов собирались в этот воскресный день весьма респектабельные гости. Они непринужденно принимали министров, артистов, писателей, кинозвезд, банкиров, крупных промышленников. В погожие дни общество перемещалось в Лаванду, на виллу «Фосетт», выстроенную на скалистом мысе по распоряжению Елены Лазаревой. Рядом был причал, где стояли лодки ее друзей.
В августе 1957 года это местечко стало съемочной площадкой для экранной версии романа «Здравствуй, грусть!». Фильм снимал Отто Преминжер[218]. Главную роль играла Жанна Себерг. Права на съемку Рене Жюйар продал за пять миллионов старых франков затеявшему этот проект продюсеру Рэю Вентуре. Через посредничество Алана Бернгейма последний осуществил самую блестящую сделку в своей карьере, получив за них, в свою очередь, от американцев из Колумбии чек на шестьдесят миллионов. Сообщение об этой сделке Франсуаза восприняла со своей обычной флегматичностью, но урок так и не был ею усвоен.
Экранизации «Здравствуй, грусть!» и особенно «Смутной улыбки», которую снял Жан Негулеско[219], оказались не слишком удачными:
«Я была ошеломлена, когда это увидела. Особенно второй фильм, это просто катастрофа. Я вернулась в зал, там стояла Кристина Каррэр с какой-то глупой улыбкой, а Рос-сано Браззи ловил пескарей на пляже у “Карлтона”, в Каннах… Лучше всех получился “Любите ли вы Брамса..”, который сделал мой друг Толя Литвак»[220].
Она написала постановщику «Рва со змеями» и «Анастасии» о том, что довольна:
«Дорогой Толя,
Мне хотелось бы тебя поблагодарить за фильм “Любите ли вы Брамса..”. Он мне очень понравился.
Париж там прекрасен, люди нежные, как я и ожидала. Они все трое играют замечательно. Потом я уже пожалела, что все так плохо заканчивается, — но это моя ошибка. Короче, я на два часа совершенно забыла, что сама написала эту историю, что эти имена мне родные, я не знаю, что лучше этого я могла бы тебе сказать.
Поль, Симона, Роже[221] обрели облик, жесты, ту реалистичность, которую мне, быть может, в меньшей мере удалось выразить.
Я благодарю тебя и целую».
Анатоль Литвак пригласит романистку сняться в сцене в ночном клубе в Булонской студии. Она танцевала в объятиях Саши Дистеля. Отто Преминжер ей предложил роль Сесили, когда искал исполнительницу для съемок «Здравствуй, грусть!». «Вы что, смеетесь?» — ответила Франсуаза Саган постановщику, который уже предвкушал успех предприятия.
Забыв об этой безумной затее, он обращается к Одри Хепберн, сыгравшей Жижи, правда, не совсем в духе авторской интерпретации. Актриса была шокирована сюжетом и сказала, что никогда не возьмется за такой аморальный сценарий. Тогда совершенно отчаявшийся Отто Преминжер обращается к Елене Лазаревой-Гордон. Она организует конкурс в «Эль». Роже Нимье и Морис Гудекет, бывший муж Колетт, составлявшие жюри, выбрали из полученных журналом пятнадцати сотен фотографий Мижану Бардо, сестру Брижит.
Но Отто Преминжера не устроила ни одна из кандидаток, он отказался от проекта и отправился на поиски Жанны д’Арк для фильма, который он хотел снять по пьесе Бернарда Шоу. Будущую звезду он нашел в Чикаго: это была восемнадцатилетняя Жанна Себерг, дочь фармацевта и учительницы из Маршаллтауна в Айове. Она прочла «Здравствуй, грусть!» и почувствововала, что Сесиль ей очень близка. Не колеблясь, Отто Преминжер отдал ей роль. Она снялась в роли святой Жанны, а потом превратилась в циничную одинокую девушку из «Здравствуй, грусть!». Отца, Реймона, и его возлюбленных, Анну и Эльзу, сыграли Дэвид Нивен, Дебора Керр и Милена Демонжо.
В Нью-Йорке фильм провалился. «Жанна Себерг так же похожа на французскую нимфу, как стакан молока на анисовый ликер», — иронизирует критик «Нью-Йорк гералд трибьюн». Но этим и ограничивается, быть может, потому, что она будет продавать эту газету на Елисейских Полях в фильме «На последнем дыхании» Жана-Люка Годара[222]. Настоящую героиню Саган она открыла, вероятно, влюбившись в парижского адвоката-стажера Франсуа Морея[223].
Когда она отдыхала на варском побережье в гостях у промышленника и мецената Поля-Луи Вэйе, молодой человек ей однажды сказал: «Здравствуй, счастье». Через два года они расстались.