Первое замужество Светланы

Первое замужество Светланы

(«Сионисты подбросили тебе твоего муженька»)

Весной 1943 года Сталин приказал «закрыть» Зубалово, а Василия и Светлану изгнать «за разложение», за то, что «превратили дачу в вертеп». Пострадали и ни в чем не повинные бабушка и дедушка, их отправили на лето в какой-то санаторий. Василий давно уже устраивал в Зубалове вечеринки с танцами и обильными возлияниями. На такие мелкие шалости отец не обращал внимания. За Василием водились грехи пострашнее, например, рыбалка с противотанковой миной и с человеческими жертвами. Молодой генерал в мае 1943-го попал за это в карцер, а потом отправился в ссылку. На несколько месяцев отец о нем забыл.

Гневался он на Светлану. После ее романа с Каплером опустело Зубалово. И в кремлевской квартире глава семейства устроил разгром и выставил вон Александру Николаевну Никашидзе. «Шпионство за мной, копание в моих тетрадях и письмах, подслушивание телефонных разговоров с Каплером и тому подобное — ее не спасли», — злорадствовала Светлана. А провинилась бедная Саша тем, что не смогла устеречь свою подопечную. Впрочем, она прекрасно устроилась, вышла замуж и с облегчением покинула эту сложную семейку и строптивую воспитанницу. За несколько лет своей службы «глупенькая Саша» дослужилась до майорского чина, перетащила в Москву родителей, братьев и сестер, выбила им квартиры. Целые легионы нахлебников кормились на казенный счет возле семей вождя и членов правительства.

Светлана снова жаловалась на скуку и тишину. Раньше хотя бы Василий привозил друзей, иногда очень интересных, знаменитых. Светлана осуждала его за пьянство, но очень любила многолюдное, пестрое общество. Раньше вокруг нее была большая дружная семья и друзья родителей. Теперь ей как воздух нужны были свои друзья, подруги, поклонники. Ее бабушка вышла замуж в шестнадцать лет. Мать тоже влюбилась в шестнадцать. Цыганская и грузинская горячая кровь кипела в ее жилах. Тишина и одиночество были противопоказаны Светлане.

С отцом она не встречалась и даже по телефону не разговаривала с 3 марта, того злосчастного дня, когда он влепил ей пощечину и обругал площадным словом. Но в июне Светлана сдала выпускные экзамены в школе, получила аттестат. Это было слишком важное событие, чтобы не поделиться с отцом. Она позвонила ему и сказала, что школу окончила.

 — Приезжай! — буркнул он в ответ.

Просмотрел ее аттестат и поинтересовался планами на будущее. Светлана в ближайшие дни собиралась вместе с подругой подать документы на филологический факультет МГУ. Ее давно влекло к литературе, учительница-словесник Анна Алексеевна убедила Светлану, что в филологии ее призвание. Отец был очень недоволен:

 — В литературу хочешь? Так и тянет тебя в эту богему! Они же необразованные все, и ты хочешь быть такой… Нет, ты получи хорошее образование, ну хотя бы на историческом. Надо знать историю общества, литературу — это необходимо. Изучи историю, а потом занимайся чем хочешь…

И Светлана снова подчинилась. Хотя могла бы спорить, доказывать и, может быть, настоять на своем. Но, по-видимому, ей было все равно — история или литература. К тому же авторитет отца был слишком велик. Светлана никогда потом не жалела, что сначала окончила исторический. Правда, из нее не вышло «образованного, образцового марксиста», как хотелось отцу. Но сама она уверена, что изучение истории общества научило ее критически и трезво мыслить, подготовило к большим переменам, которые грянули через двадцать лет.

Об учебе Светлана пишет мало. Едва ли науки ее увлекали в те годы. Как и в школе, она была добросовестной студенткой, но едва ли очень способной. Подстегивали ее в учебе большое честолюбие и желание заслужить одобрение отца. Ее очень обижало, что отец считал ее человеком средних способностей, а брата Василия талантливым, но легкомысленным. Некоторые проницательные родственники замечали это тайное соперничество с братом.

Светлана была сталинским стипендиатом. Если вспомнить, что Василий в двадцать с небольшим стал генералом, то ее успехи покажутся скромными. Впрочем, в эти годы Светлану больше занимала ее личная жизнь. Она была влюбчива и влюблялась так пылко, несдержанно, что ее чувства тут же становились заметны окружающим.

Григорий Морозов учился с Василием в одной школе и иногда бывал у него дома вместе с другими одноклассниками. Этого стройного, обаятельного юношу трудно было не заметить. Светлана сразу же выделила его из толпы дружков Василия. Как большинство ее романов, роман с Григорием вспыхнул стремительно, и влюбленные, недолго думая, к весне решили пожениться. Нетрудно догадаться, кто был ведущим, а кто ведомым в их отношениях. Не потому, что Григорий был скромным и застенчивым. Он учился в Институте международных отношений, свободно держался в любом обществе и не страдал косноязычием. Но даже будущий дипломат, умеющий ухаживать за девушками, не посмел бы приблизиться к Светлане Сталиной без очевидных авансов с ее стороны.

Не без робости ехала Светлана в Кунцево к отцу, чтобы поговорить о своем решении выйти замуж. Григорий был еврей, и она знала, что отцу это не понравится. Они виделись очень редко, и каждый разговор с отцом был трудным и мучительным. После истории с Каплером отец не раз повторял, что очень недоволен своими детьми, что они разочаровали его. У него имелись все основания быть недовольным Василием. Но единственная дочь и любимица всегда хорошо училась, покорно следовала его советам и пожеланиям… Светлану очень больно задевали эти разговоры о неудачных детях.

К ее великой радости, отец довольно равнодушно воспринял известие. «Был май. Все цвело кругом у него на даче, было тихо, пчелы жужжали. «Значит, замуж хочешь?» — спросил он. Потом долго молчал, смотрел на деревья… «Да, весна… — сказал он вдруг и добавил: — Черт с тобой, делай что хочешь…» В этой фразе было очень много. Она означала, что он не будет препятствовать, и благодаря этому мы прожили безбедно, имели возможность оба спокойно учиться» («Двадцать писем к другу»).

Правда, отец категорически заявил ей, что ее мужа видеть не желает: «Слишком он расчетлив, твой молодой человек. Смотри-ка, на фронте ведь страшно, там стреляют, а он здесь, в тылу окопался». Во второй раз уже он дал понять Светлане, что ее избранники отнюдь не бескорыстны. Год назад эти слова ударили ее в самое сердце. Наверное, со временем Светлана стала привыкать к мысли, что окружающие видят в ней не только интересную, умную девушку, но прежде всего дочь Сталина. А ей так хотелось любить, быть любимой, выйти замуж! Нет, в своем Грише она не сомневалась.

Ей дали квартиру в городе, и она была даже рада, что уехала из Кремля. Светлане всегда хотелось жить, как живут все нормальные люди — без охраны, мелочной опеки «обслуги», надзора Власика и его ставленниц.

Через полгода она сказала отцу, что ждет ребенка. Ей показалось, что он немного смягчился, и даже позволил им с мужем отдыхать в Зубалове — «тебе нужен воздух». Но виделись они все так же редко. Общение отца с дочерью в основном ограничивалось телефонными звонками. Звонила Светлана.

9 мая вместе со всеми москвичами Светлана слушала по радио объявление о конце войны. Ей показалось, что весь город забурлил от этой новости — столько было счастливых лиц на улицах, шума и веселья. Чувствуя необыкновенное волнение, она вдруг решила позвонить отцу:

 — Папа, поздравляю тебя с победой! — сказала она сквозь слезы.

 — Да, победа! Спасибо, поздравляю тебя. Как ты себя чувствуешь? — ответил отец.

Так и запомнился Светлане этот замечательный день — разговором с отцом и праздничной вечеринкой. В их квартире на набережной собрались друзья и знакомые, пили шампанское, танцевали, пели.

«Я снова увидела отца лишь в августе, — пишет Светлана в своих воспоминаниях, — когда он возвратился с Потсдамской конференции. Я помню, что в тот день, когда я была у него, пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили на Японию первую атомную бомбу. Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно внимательно со мной разговаривал. А у меня были такие важные для него новости: родился сын! Ему уже три месяца, и назвали его Иосиф. Какое значение могли иметь подобные «мелочи» в ряду мировых событий. Это было просто никому не интересно».

Светлана была разочарована этой встречей и обижена полным равнодушием отца к своему малышу. Она ждала, что отец захочет увидеть внука, а увидев, обязательно полюбит. Но, увы — этого не произошло. Холодность отца Светлана объясняла интригами брата. Василий за что-то невзлюбил ее Гришу и наговаривал на него отцу.

Следующая их встреча произошла очень нескоро. Светлана даже не помнит, виделась ли она с отцом зимой 1945/46 года. Сталин тяжело заболел и отдыхал где-то на юге. Где именно — держалось в строжайшем секрете даже от его детей. Но такова была давняя традиция семьи: если глава ее уезжал на отдых, то обязательно присылал весточки жене и «Сетанке» и гостинцы, фрукты. В архиве Сталина сохранились короткие письма к жене и дочери и длинные ответы Светланы, с заботливыми расспросами о здоровье «дорогого папочки» и благодарностью за подарки. Время разметало семью. Отец не виделся с дочерью долгими месяцами, но некоторые старые привычки продолжали жить.

Спустя двадцать лет, когда Светлана писала свои воспоминания, ей казалось, что отношения с отцом в то время были холодными, сдержанными, но ее письма словно опровергают это. Это письма любящей дочери, полные нежности и тревоги за немолодого уже и перегруженного делами отца.

Многие очевидцы, наблюдавшие личную жизнь Сталина, уверяли, что он был плохим отцом, равнодушным к своим детям. Сомневались также и в искренности его детей. В письмах Светлана чувствуется судорожное желание заслужить одобрение отца, привлечь к себе и своему ребенку хотя бы крупицу его внимания.

Это письмо написано 1 декабря 1945 года.

«Здравствуй, дорогой папочка!

Я никогда еще так не радовалась, как в тот день, когда получила твое письмо и мандарины. Ты прав, я теперь не воробушка, а целая «ворона», в соответствии с этим и твое письмо с посылкой обрадовали меня намного больше, чем когда я была «воробьем». Даже сынишка попробовал апельсиновый сок, но пока он не понимает толку ни в чем, кроме каши.

Я очень-очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, начали пускать слухи, что ты очень серьезно заболел, что к тебе такой-то и такой-то врачи понаехали, и волей-неволей пугаешься и думаешь, не похоже ли это в какой-то мере не правду; ведь твои-то «верные стражи» и не скажут мне ничего, из всего тайны делают…»

В письме слышны отзвуки семейных распрей и интриг. Наверное, Сталин в своем письме выразил недовольство Евгенией Александровной и ее скоропалительным замужеством. Светлана мужественно защищает тетку, которую явно оговорили перед отцом. И заодно пользуется случаем пожаловаться на своих недоброжелателей:

«…K тому же дело не в Жене и ее семейной драме, а дело в принципиальном вопросе: вспомни, что на меня тебе тоже порядком наговорили! И кто?., ну черт с ними…

Все-таки я жду тебя в Москву. А может быть, папочка пришлет мне еще одно такое хорошее письмо? Целую моего папочку.

Твоя Сетанка».

«Наговорщики» — это, конечно, брат Василий и Власик. Интересно, что Светлана все чаще начинает пользоваться любимыми словесными оборотами отца — «черт с тобой, черт с ними», словно они переходят к ней по наследству. Со временем в гневе и сильном раздражении она виртуозно пользовалась и ненормативной лексикой, чем не раз шокировала окружающих. Тоже семейная черта. Брат Василий с детства привык к матерным словам. А вот Яша, голубиная душа, терпеть не мог ругани.

Отношения с отцом были трудными, с братом — неприязненными. Неистовой матерью Светлана никогда не была. «Я беззаботно родила ребенка и не думала о нем — его растили моя няня и та, которая вырастила Яшину Гулю — мою племянницу», — с обезоруживающей искренностью пишет она. О том, как складывались отношения с мужем, никогда не упоминает. Очевидно, и в эти годы ее. мечта иметь семейное тепло не сбывалась.

Неожиданно и как-то буднично Светлана сообщила о своем первом разводе: «Отец никогда не требовал, чтобы Мы расстались. Мы расстались весной 1947 года по причинам личного порядка, и тем удивительнее было мне слышать позже, будто отец настоял на разводе».

Разговоров вокруг семьи вождя всегда велось много. И о том, что Сталин так и не встречался ни разу с первым зятем-евреем. И о том, что вскоре отец Григория, замдиректора научно-исследовательского института, был арестован и провел в ссылке шесть лет, до 1953 года. Обвинили его в том, что он якобы изменил фамилию Мороз на Морозова. Но на одном московском кладбище сохранилась надгробная плита на могиле деда Григория Морозова. Надпись на плите свидетельствует о том, что еще до революции глава семейства носил фамилию Морозов.

«Отец, конечно, был доволен, что я рассталась со своим первым мужем, — писала Светлана. — После этого он стал со мной несколько мягче, но не надолго. Все-таки его раздражало, что из меня получилось совсем не то, что бы ему хотелось». Об этом она не раз упоминает в дневнике с болью и горечью. Похоже, в то время недовольство отца стало для нее навязчивой идеей. Но Светлана почему-то умолчала, каким же человеком хотел видеть ее отец?

В 1947 году после денежной реформы было отменено бесплатное содержание семей членов Политбюро. Сталин как глава правительства получал зарплату и давал Светлане деньги. До этого она существовала вовсе без денег, не считая стипендии. Иногда занимала у своей няни, которая получала немалый «сержантский» оклад.

«После 1947 года отец иногда спрашивал в наши редкие встречи: «Тебе нужны деньги?», на что я всегда отвечала: «Нет». «Врешь ведь, — говорил он, — сколько тебе нужно?» Я не знала, что сказать. А он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще, сколько что стоит. Он жил своим дореволюционным представлением, что сто рублей — это колоссальная сумма. Иногда он давал мне две-три тысячи рублей, неведомо — на месяц, на полгода или на две недели, но считал, что дает миллион» («Двадцать писем к другу»).

Но едва ли Светлана знала какие-либо материальные затруднения. После развода она снова поселилась в кремлевской квартире, которая была под «опекой» Власика, а значит, на государственном обеспечении. Как и Зубалово, где большую часть года находились няньки с ее сыном. Но сколько иронии и горечи в ее словах: «Отец, очевидно, считал, что поскольку все, что надо, для меня делается, чего еще требовать?»

Она ничего и не смела требовать, но ей так нужны были его внимание, заботы, одобрение, не говоря уже о любви. Летом 1947 года отец пригласил ее отдохнуть вместе с ним на Холодной речке. Без сына. Как обижало Светлану это равнодушие к ее Осе. Он родился в мае 1945 года, и до сих пор дед ни разу не видел внука и не изъявлял никакого желания его видеть!

Этот совместный отдых, впервые после многих лет, стал для нее мукой. «Нам с ним было трудно говорить и не о чем, как ни странно. Когда мы оставались одни, я изнемогала в поисках темы. Было такое ощущение, что стоишь у подножья высокой горы, а он наверху ее, ты кричишь что-то туда наверх, надрываясь, — туда долетают лишь отдельные слова. И оттуда долетают до тебя отдельные слова».

Когда «общение» заходило в тупик, Светлана читала отцу вслух газеты или журналы. Он был очень доволен. Или предлагала погулять, хотя он не был большим любителем прогулок на природе. Иногда они смотрели старые фильмы в кинозале. Долгие застолья с соратниками были любимым времяпрепровождением Сталина. Застолья казались Светлане изнурительными, а беседы отца с Маленковым, Ждановым и Булганиным — невыносимыми. Все эти истории она слышала не менее ста раз, «как будто в мире вокруг не было ничего нового».

Через три недели Светлана вернулась в Москву, начались занятия в университете. А отец еще долго оставался на юге. Он очень постарел и временами чувствовал себя неважно, но старался не показывать виду. Она сразу это заметила. Как-то он пожаловался ей, что хочет покоя. Порой он сам не знал, чего ему хочется.

Светлана старалась чаще писать ему длинные нежные письма, какие и должна посылать любящая дочь старику отцу. И получала в ответ весточки, типичные для Иосифа Сталина, похожие на телеграммы:

«Здравствуй, Света! Получил твое письмо. Хорошо, что не забываешь отца. Я здоров. Живу хорошо. Не скучаю. Посылаю тебе подарочек (мандарины). Целую.

^{Твой И. Сталин».}

Едва ли она обижалась на «не скучаю». Конечно, отец писал это не из желания ее уязвить, а из-за застарелой душевной черствости и равнодушия. Может быть, дочь и обижал суховатый тон письма-телеграммы, но она молча проглатывала обиду и садилась за ответ — полный нежности и заботы об отце:

«Здравствуй, дорогой мой папочка!

Только что получила твое письмо и мандарины. Крепко тебя целую и за то, и за другое много-много раз. Слава богу, что ты здоров и хорошо отдыхаешь…

Посылаю тебе (хотя ты и не просил об этом) фотографию моего сынишки — посмотри, на что он похож.

Еще раз целую тебя, папочка, крепко, крепко и спасибо за внимание. Твоя Светлана».

Дед все-таки увидел внука, когда тому уже было около трех лет. Светлана вспоминает, как отец неожиданно заехал в Зубалово. Она со страхом ждала этой встречи. Ей казалось, что ребенок может вызвать у отца неприязненное чувство. «Но я ничего не понимала в логике сердца… Отец растаял, увидев мальчика… При его лаконичности слова: «Сынок у тебя хорош! Глаза хорошие у него», равнялись длинной хвалебной оде в устах другого человека».

«Логику сердца» действительно трудно понять. С особенной нежностью и заботой Сталин относился к Гуле, дочери «нелюбимого» сына Якова. Детей Светланы он видел всего несколько раз и не проявлял к ним особого интереса. Она утверждает, что детей Василия он вообще никогда не видел. Едва ли это так. Скорее всего, Василий привозил детей к отцу.

Светлана не скрывает, что в 1948–1949 годах встречи с отцом становятся все более редкими, а отношения между ними все тягостней. Ноябрьские праздники он проводил на юге. Не только из-за ухудшения здоровья. В ноябре была годовщина смерти матери. Эта дата отравляла Иосифу Сталину праздничные дни. Он становился особенно раздражительным, грубым и тяжелым.

В ноябре 1948 года Светлана приехала навестить отца. На юге было еще тепло и солнечно. Она с радостью гуляла по улицам без пальто, любовалась цветущими розами. Но недолго дочь вождя пребывала в светлом настроении. За столом при всех отец назвал ее «дармоедкой», «ругался, что из нее все равно не вышло ничего путного». Все присутствующие были смущены и подавлены этой безобразной семейной сценой. Светлана покорно молчала. С детства она была очень самолюбивой и вспыльчивой. Каково ей было терпеть эти несправедливые укоры, ведь она всегда старалась быть первой, лучшей, и ей это удавалось и в школе, и в институте.

Светлана не осуждает отца. Даже пытается то и дело оправдывать его. Но ее воспоминания — одно из ярких доказательств того, что к старости характер Сталина не смягчился. Наоборот — он стал еще более жестким, нетерпимым, злым.

 — Сионисты подбросили тебе твоего муженька! — упрекал он дочь.

Светлана робко возражала: «Папа, да ведь молодежи это безразлично, какой там сионизм?» Но Сталин в это время уже не терпел никаких возражений: «Нет, ты не понимаешь! Сионизмом заражено все старшее поколение, а они и молодежь учат».

«Спорить было бесполезно, — грустно признается Светлана. — Он был предельно ожесточен против всего мира. Он всюду видел врагов. Это было уже патологией. Это была мания преследования от одиночества и опустошения». Но на этих же страницах Светлана оправдывает отца: во всем виноват его «двор, свита, прихлебатели». Это они отрезали отца от мира, людей, народа. «Это была система, в которой он сам узник, — пытается убедить нас Светлана. — В которой он сам задыхался от безлюдья, от одиночества, от пустоты».

Когда злобный деспот мучает свою семью и близких, мы испытываем сострадание к несчастным. Когда в руки тирана и его палачей попадает целый народ — это трагедия, катастрофа. К старости психическое состояние «вождя народов» усугубилось, появилась мания преследования — и по стране прокатилась новая волна арестов. В 1948 году разгорелась и новая кампания против «космополитов». Кажется, Светлане не приходит в голову, что эти явления как-то связаны между собой — события в стране и ухудшение здоровья отца.

Тогда, в 1948 году, она была поглощена своими страданиями и обидами. После злополучного «отдыха» с отцом дочь несколько дней приходила в себя. «Рядом с ним было трудно, затрачивалось огромное количество энергии, — жаловалась она. — Мы были очень далеки. Мы это понимали оба. Каждый жаждал уйти к себе домой, уединиться и отдохнуть друг от друга. Каждый был обижен, грустил и страдал — почему жизнь такая дурацкая? Каждый из нас обвинял в этом другого».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.