«Черный ворон»

Нашу партию вывели из собачника под конвоем, и мы выстроились в конце коридора, возле столика. Здесь нас опять обыскали (в следственных отделениях только и делают, что обыскивают при всяком удобном и неудобном случае), опросили и сдали конвою. На дворе в это время уже шумел мотор автомобиля. Это была полугрузовая машина, на колеса был поставлен глухой, высокий, продолговатый ящик, окрашенный в черный цвет. Спереди было совершенно изолированное место для шофера и конвоира, а сзади – вход в этот ящик. С трудом протиснулся я в узкую дверь, за мной последовали другие. В этом ящике было почти темно, небольшое застекленное окошко с решеткой находилось впереди, в него была видна спина шофера и часть двора, довольно ярко освещенного. Скамьи, справа и слева, были во всю длину ящика, сзади – железная решетчатая дверь. Нас усадили и заперли на ключ. Два конвоира заняли свои места, после этого захлопнулась наружная дверь и мы оказались герметически закупоренными. Старший сел рядом с шофером, и автомобиль тронулся. Как позднее мне пришлось узнать, в этих автомобилях перевозят заключенных и увозят хоронить, вернее, закапывать расстрелянных. Двигаются эти машины с невероятной быстротой, что, вероятно, им предписано во избежание нападений. Сирены их имеют пронзительный, резкий и неприятный звук. Москвичи прозвали эти страшные машины «черными воронами». Должен заметить, что прозвище это очень метко.

В условиях тюремного режима все делается быстро. С личностью заключенного совершенно не считаются: больны вы или здоровы, вас все равно понукают, на вас кричат, вас подгоняют, вы только никому ненужная и даже вредная вещь, вы не имеете права голоса, не смеете возражать. Свежему и нормальному человеку к этому очень трудно привыкнуть, а люди самолюбивые – те и вовсе привыкнуть не могут. Они уходят в себя, исполняют в точности все правила и не вступают ни в какие пререкания, ни в какие переговоры с конвоирами и начальством. Это сильные натуры, но зато они и страдают больше остальных. Впоследствии я усвоил себе эту тактику. С людьми (если только их можно назвать людьми), которые нас стерегли, подсматривали за нами, я не разговаривал, не якшался с ними и всячески их избегал. Но все это было потом, а тогда я был поражен тоном конвоиров.

Автомобиль как-то сразу взял с места и развил большую скорость, потому что нас качнуло на повороте, затем мы стукнулись лбами, а шофер уже выворачивал в переулок. Мы заезжали в два или три места, но все это было тут же возле Лубянки – подбирали народ, то есть таких же арестованных, как и мы. Все это делалось на большом ходу – въезды и выезды из ворот, резкие остановки, так что голова кружилась и казалось, что вот-вот машина на повороте разобьется вдребезги и мы все погибнем.

Везде была та же процедура, тем же порядком погружали в машину все новых и новых людей. «Черный ворон» был набит до отказа, мы сидели буквально друг на друге, а человека три поместились на корточках в проходе. Воздух был невероятно спертый, говорили шепотом, и чувствовалось, что всем без исключения страшно. Тем временем автомобиль вывернул на ровную дорогу и помчался прямо-таки с невероятной скоростью. Мы, очевидно, проехали Кузнецкий мост, Петровку, через Петровские ворота по бульвару и Дмитровке. Наконец мы понеслись прямо, и я догадался, что мы едем по Долгоруковской, одной из самых широких и прямых улиц в Москве. Неслись так, что дух захватывало. Впоследствии, сколько ни возили меня на допросы в «черном вороне», мы всегда мчались с той же сумасшедшей скоростью и я постоянно думал, что целым и невредимым не доеду до места назначения. Однако катастроф не случалось, и приходится признать, что шоферы, обслуживавшие эту «линию», обладали высокой квалификацией.

После довольно продолжительной езды мы наконец остановились, и кто-то полушепотом сказал: «Приехали!». Шофер покричал в рожок, конвоир, кажется, даже не соскакивал со своего места, ибо стояли мы буквально полминуты. Что-то заскрипело, очевидно распахнулись двери, и мы опять тронулись. Автомобиль шел тихо, так что было ясно: мы едем по двору и сейчас остановимся. Так и случилось: «черный ворон» остановился, конвоир соскочил, отомкнул заднюю дверцу, вышли оба караульных и остановились у дверцы машины. Старший пошел доложить и почти сейчас же вернулся. Открылась решетка, и мы, как звери, стали выползать оттуда. Я вышел предпоследним. От автомобиля до дверей здания было не больше пяти шагов. С обеих сторон стояли конвойные, и я по этому коридору из живых людей вошел в тюрьму. Это была уже настоящая тюрьма, а я – настоящий арестант. Не скоро увижу я опять свободу! В дальнейшем я не стану подробно описывать допросы, которым я подвергался в ГПУ. Я буду писать только о своей жизни в тюрьме, вернее, в тюрьмах, о своих переживаниях, об этапах моей скорби в эти трагические месяцы для меня.