Спор о Бычке

Едва ли есть еще другая рысистая лошадь, которая бы была так популярна среди русских коннозаводчиков, как Бычок. Ни об одной лошади в России столько не говорили и так много не писали, как о Бычке. В течение семидесяти пяти лет Бычок был самой известной и самой популярной лошадью в России. В позднейшее время с популярностью Бычка мог конкурировать один Крепыш, имя которого также знала вся страна. Все остальные орловские рысаки, как бы ни были они знамениты, все же были известны лишь относительно узкому кругу специалистов и охотников, тогда как Бычка и Крепыша знали самые широкие круги русского общества. В этой популярности Бычок был даже счастливее Крепыша, ибо у него, в особенности в первые десятилетия, совершенно не было врагов, тогда как Крепыша ненавидели и всячески старались дискредитировать коннозаводчики-метизаторы, которых во времена Бычка еще не было. Ни у одного другого рысака и производителя не было столько фанатических поклонников, как у названного нами жеребца. Широкая известность Бычка уже не в коннозаводских кругах, а среди таких лиц, которые мало или совершенно не интересовались лошадьми, всецело шла от Д. П. Голохвастова, которому Бычок принадлежал. Голохвастов был попечителем Московского учебного округа. О его пристрастии, вернее, фанатической любви к Бычку знали студенты, и из университетских стен вышла следующая эпиграмма:

Вместо шеллинговиастов[103]

Иль Пегаса-старичка

Дмитрий Палыч Голохвастов

Все выводит нам Бычка!

Студенты декламировали эту эпиграмму не только в университете, но и у себя по домам, эпиграмма пошла ходить по Москве, а затем по России. Питомцы университета, покидая альма-матер и разъезжаясь по городам и весям нашего обширного отечества, не скоро забывали свои университетские годы, и в провинции эпиграмма на Голохвастова получила широкое распространение. Каждого обывателя интересовал вопрос, что это за такой знаменитый конь, к которому питал столь нежные чувства попечитель Московского учебного округа. Позднее известности Бычка способствовало появление ряда мемуаров, где авторы, говоря о Голохвастове, упоминали и его знаменитого Бычка. Так поступили Соловьёв, Свербеев и др. Когда появились в печати «Былое и думы» А. И. Герцена, который был двоюродным братом Голохвастова и, посвятив ему немало страниц, говорил также и о Бычке, имя этого жеребца стало известным буквально каждому образованному русскому человеку.[104]

Голохвастову Бычок был обязан и тем, что с него написал портрет известный германский живописц Раух. По непроверенным данным, Голохвастов специально пригласил Рауха из Германии, чтобы написать этот портрет. Я же полагаю, что Раух сам приехал в Россию, где написал для нашей знати, преимущественно для москвичей, несколько превосходных картин. Раух был анималист, и заслуга Голохвастова заключается в том, что он, желая увековечить своего Бычка, заказал его портрет не доморощенному живописцу, а знаменитому художнику. Это единственный портрет Бычка, все другие являются копиями либо вариациями на тему рауховского портрета. Громкое имя Рауха, превосходная литография с этого портрета, в свое время весьма распространенная в России, способствовали широкой известности Бычка.

Раух блестяще справился с задачей и дал целую бытовую картину. Это не только превосходное изображение самого Бычка, но и портрет наездника Смесова, который его держит в поводу. Тут же стоят беговые дрожки, лежит хомут и вся упряжь; фон – Ходынское поле, призовые будки с развевающимися флажками, проездка рысака с поддужным, вдали краснеющий Петровский Дворец. Лошадь написана Раухом превосходно: лепка мускулатуры великолепна, тон масти, судя по потомкам Бычка, дан удивительно верно, а характер и тип лошади схвачены метко. Добросовестный немец указал и на недостатки Бычка, и это делает честь живописцу, который изобразил то, что видел, а не то, что хотел видеть владелец лошади. От этого, увы, не свободны многие русские портретисты лошадей. Стахович был прав, когда однажды написал об этом портрете: «…по мастерскому рисунку видно, что лошадь была очень похожа, что и подтверждали мне люди, знавшие Бычка хорошо».

Я никогда не принадлежал к числу поклонников Бычка, но всегда отдавал должное этой несомненно замечательной лошади. Мне кажется, слава Бычка отчасти преувеличена и значение его как производителя в свое время было несомненно раздуто, ибо линия Бычка, давая резвость, принесла вместе с тем вред орловской породе, ухудшив тип и провалив спины. Поэтому настало время трезво и спокойно взглянуть на этот вопрос. Необходимо взвесить и тщательно обсудить весь накопившийся материал и уж после этого дать окончательное суждение о Бычке и указать то место, которое занимает этот жеребец среди других корифеев рысистой породы.

В заводе В. И. Шишкина от Молодого-Атласного и Домашней родился гнедой жеребчик, которому было дано имя Бычка. Приведу подробности из жизни и деятельности как этого жеребца, так и Д. П. Голохвастова. Все эти подробности, на первый взгляд незначительные, помимо общего исторического характера и интереса имеют несомненное влияние на предмет выяснения личности как самого Голохвастова, так и Бычка. Несомненно, что таинственная завеса, которая столько лет облекала и облекает еще ныне происхождение этой лошади, всегда дразнила воображение коннозаводчиков и охотников, притягивая взоры к Бычку. Сам великий творец Бычка – незабвенный коннозаводчик Шишкин – так и сошел в могилу, не сказав своего веского слова, которое одно могло бы прекратить все эти бесконечные споры и догадки и пролить истинный свет на происхождение знаменитой лошади. Шишкин умер, а с ним навсегда ушел и секрет происхождения Домашней – матери Бычка.[105]

Не подлежит никакому сомнению, что Шишкин был заинтересован сам, а может быть и лицо, у него купившее Бычка, т. е. его приятель И. Н. Рогов, в том, чтобы не разъяснить, а завуалировать происхождение Бычка. Но зачем это было нужно? Ответ на этот вопрос мы получим, если вспомним, что в те отдаленные времена всякая примесь к рысистой породе, а особливо английская, подвергалась гонению, что понятно, так как орловская порода уже тогда признавалась ее поклонниками самостоятельной, а посторонние примеси, будь то даже английская, расшатывает породу. Вот что писал наш летописец Коптев: «Хотя по сведениям при продаже Бычка и значилось, что Бычок родился от Атласного и рысистой кобылы Домашней, дочери Кролика, но в каком колене она от Кролика и от какого именно Кролика, и от какой матери она происходит, сего не видно. Все это породило некоторое сомнение на счет происхождения Бычка от чисто орловской крови. Несмотря на это предубеждение, которое господствовало в кругу охотников, Д. П. Голохвастов никак не соглашался с ними».

Можно было бы привести и другие выборки из сочинений Коптева на ту же тему, но и приведенных для нашей цели вполне достаточно. Из этих отзывов Коптева ясно видно, что Бычок по многим слухам был от полукровной кобылы. Мнение Коптева о Бычке было осторожным сначала из-за боязни обидеть самого Голохвастова, а после его смерти даже его сына, с которым он был в превосходных отношениях. Дело в том, что Коптев был студентом университета в то время, когда Голохвастов был попечителем Московского учебного округа. Он же, Голохвастов, первый вице-президент Московского бегового общества, ввел молодого человека в спортивные круги, и ему Коптев был обязан своим первыми шагами на государственной службе. Тем не менее, Коптев написал о происхождении Бычка от полукровной кобылы, стало быть, эти слухи имели под собою несомненную почву.

Ключ к разгадке точного происхождения Домашней – матери Бычка – заключается в следующем. Она – дочь Рулета, а Рулет был сыном выводного из Англии Дедалюса. Шишкин купил Домашнюю у Воейкова, а тот не мог не знать, что Домашняя стала матерью Бычка. Не приходится также сомневаться в том, что об этом могли узнать сначала друзья Воейкова, потом друзья его друзей и так далее до всей коннозаводской России включительно. Умный и дальновидный Шишкин (так его называл Коптев) знал, что истинная родословная Бычка как внука английского Рулета рано или поздно выплывет наружу и станет общим достоянием. Вот почему у Шишкина были все основания завуалировать метисное происхождение Бычка.

Приметы у Бычка были таковы: во лбу звездочка, на верхней губе белое пятно, нижняя губа бела, правая передняя нога около усеницы (верхний край копыта), задняя правая спереди по щетку (пучки волос выше копыта), сзади выше щетки и левая выше щетки белы. Благодаря портрету Рауха мы можем судить, какая грива и какой хвост были у Бычка. Грива у него лежала налево, что отмечено в описи Голохвастова и видно на портрете, и была длинная – грива упряжной лошади. Хвост Бычка сильный, обильный волосом, висит тяжелым снопом; он черный, равно как и грива, без каких-либо седых волос или коричневого отлива. Бычок действительно превосходный тип лошади. Это настоящий рысак; несмотря на незначительный рост, лошадь упряжи – широкая, дельная, глубокая, длинная и породная. В нем видно английское влияние: оно отразилось в сухости, но не чрезмерной, в богатой мускулатуре, в ширине и построении зада, но вместе с тем Бычок – рысак. Плюсы Бычка: хорошие «рысистые» ноги, образцово правильные по своему постанову и костистые; страшная сила, благодаря чему столько представителей этой линии выиграли Императорский приз; превосходный характер и большой ум.

Шишкин отдал Бычка в езду, для чего Бычок в трехлетнем возрасте был приведен в Хреновую, где были развернуты все его рысистые способности. Бычок был подготовлен и наезжен не кем иным, как лучшим графским наездником того времени Семеном по кличке Белый.

Известно, что первые рысистые бега в России имели место в Лебедяни Курской губернии,[106] однако по неизвестным для нас причинам Бычок, который уже блистал в заводе, не принял участия в Лебедянских бегах. Весьма возможно, что молодой охотник, не рискнул его пустить на публичные испытания, предварительно не проверив его резвость в присутствии опытных охотников. Бычок блестяще выдержал экзамен и показал такую по тем временам невиданную резвость, что о нем заговорили в коннозаводских кругах. В Лебедяне Бычок появился на бегах уже с репутацией резвейшего рысака. Он вполне поддержал эту репутацию, и начинается его всероссийская слава как призового рысака, его громкая известность приобретает прямо-таки легендарные размеры.

В Лебедяни состоялась встреча Бычка с Лебедем. Бежало четыре рысака: Бычок, Лебедь и еще два жеребца, Летун и Любезный, которые были как бы статистами бега и никакой роли не играли. Весь интерес был в первой встрече двух лучших рысаков того времени. Никогда на лебедянском ипподроме не было такого скопления народа, такого съезда помещиков и коннозаводчиков соседних губерний, такого количества ремонтеров, военных и цыган, как во время этой встречи Бычка с Лебедем. Большинство охотников было на стороне красавца Лебедя, но победил Бычок.

Первый конец он проиграл Лебедю.[107] Знаменитого жеребца, принадлежавшего богачу, барину и хлебосолу Воейкову, у которого пировала вся губерния, встретили небывалой на лебедянском бегу овацией, ибо тут помимо симпатий к Лебедю было задето также самолюбие многих: против барского рысака выступал Бычок, принадлежавший купцу! Но, увы, второй конец Бычок выигрывает у Лебедя, третий конец он опять приходит первым, а Лебедь вторым, четвертый конец Бычок первым – Лебедь вторым, пятый конец Бычок первым и Лебедь опять вторым. Бычок развенчал Лебедя и ушел после этого бега домой с репутацией резвейшего рысака России.

Московским спортсменам было суждено увидеть знаменитого рысака на московском бегу, и вот по какому случаю. Мая 20-го дня 1841 года, после обеда, его императорское величество Николай I изволил осчастливить посещением своим летний бег, устроенный для рысистых лошадей Московским обществом охотников, между Тверской и Пресненской заставами. Государь император изволил прибыть в галерею с их императорскими высочествами: государем наследником цесаревичем, государыней цесаревною и их высочествами наследными герцогами Саксен-Веймарским и Гессенским и принцами Эмилем и Александром Гессенскими. У входа в галерею высокие посетители были встречены г-ном исправляющим должность Московского военного генерал-губернатора генерал-адъютантом А. И. Нейгартом, вице-президентом общества Д. П. Голохвастовым и членом общества, генерал-адъютантом графом С. Г. Строгановым. Немедленно пущены были попарно четырнадцать лошадей, принадлежащих членам Московского общества, которые с живейшею радостью поспешили воспользоваться этим случаем представить взору августейшего покровителя всего полезного, быстрых коней своих, произведения Российского коннозаводства, занимающего столь важную степень в государственном хозяйстве. Государь император изволил милостиво отзываться о сей национальной русской охоте, с удовольствием смотрел на резвый бег пущенных лошадей, замечая в них красоту статей, силу, необыкновенную быстроту и правильность бега. Знаменитые иностранцы, сопровождавшие его императорское величество, также любовались этим совершенно новым для них зрелищем, красоте коего содействовали бесчисленное множество экипажей и разного звания людей, окружавших все пространство бега, и самая погода прекрасного майского вечера. Лошади были пущены, в шестой паре ехали голохвастовские производители серый Барс и семнадцатилетний Бычок. Бычок, таким образом, после четырехлетнего отсутствия на бегу был вновь показан московской публике, которая горячо встретила славного коня.

В последний раз Бычок появился на московском бегу, когда ему было 19 лет. Московский бег удостоил своим посещением его королевское величество великий герцог Мекленбург-Шверинский Фридрих-Франц. Между бегами и перебежками ему были показаны лучшие рысаки по три в ряд. Всего было показано пять смен. В пятой и последней смене ехали лучшие рысаки России: Кречет, Похвальный и Бычок. Бычок занимал полевой номер и, таким образом, ехал на самом виду. Это было в последний раз, что его видели москвичи.

Современники Бычка считали его феноменальным рысаком, равного которому не было ни до, ни долгое время после него на всех российских ипподромах. Вполне уместно при обзоре призовой карьеры Бычка указать на то, какой ход имел этот жеребец. Дело в том, что я намереваюсь доказать: и сам знаменитый Бычок, и большинство его резвейших потомков шли неправильными ходами, что, к сожалению, стало особенностью этой знаменитой линии. Это обвинение настолько серьезно, что не может быть брошено Бычкам голословно, а должно быть строго обосновано и доказано. Чрезвычайно поэтичное и красивое описание хода Бычка, сделанное Коптевым, как бы затушевывает и сглаживает неправильность хода этой лошади: «…Когда мимо вас пролетал Бычок на своих, так сказать, крылатых ногах, которые, в особенности задние, своею пружинностью кидали его на несколько сажень вперед, то вам казалось, что вы видите не лошадь, а что-то небывалое, среднее между конем и пароходом, который как молния проносился перед глазами вашими». Как ни был своеобразен и оригинален, а может, и картинен ход этой лошади, тем не менее правильным его признать нельзя. Я не сомневаюсь в том, что этот ход, эти «исполинские прыжки» должны были впечатлять зрителей и охотников, но это был все же неправильный ход.

Год смерти Бычка неизвестен, однако в моем распоряжении имеются некоторые данные, позволяющие установить почти безошибочно этот год. Я имею в виду рассказ, в свое время сообщенный В. О. Витту, который записал для меня этот рассказ. Постараюсь воссоздать рассказ, ставя в кавычки подлинные выражения В. О. Старому Бычку «и в заводе не давали покоя». Он был всероссийской знаменитостью. Всегда было много знатных посетителей и почетных гостей, желающих его посмотреть, и притом не на выводке (от себя скажем, что на выводке он интересной картины не представлял), но на езде. И вот Голохвастов, частью из-за тщеславия, желая хвастнуть своим несравненным жеребцом, частью из-за стремления угодить высокопоставленным, а иногда даже и высочайшим особам, приказывал исполнить просьбу гостей. Однако Бычок далеко не всегда был в должной кондиции: он не нес постоянной правильной работы и, получая большой корм, ко времени случного периода обычно был сильно загружен. Как-то раз зимой, во время приезда гостей, повторилась знакомая история. Голохвастов приказал запрячь и показать Бычка «на резвой», несмотря на жестокий мороз и ветер и невзирая на попытки служащих завода отговорить хозяина от этого намерения. Бычок выехал, блеснул и, как всегда, поразил всех своей ездой, но результатом этого стало то, что он внезапно пал от разрыва сердца. Это случилось не ранее 19 июля и не позднее конца декабря 1843 года. Для завода страшный удар. Завод по своей вине преждевременно лишился жеребца, который не дожил и до 20 лет.

Если рассматривать призовую карьеру Бычка с точки зрения современной резвости и тех требований, которые мы предъявляем в настоящее время к рысаку, то эта призовая карьера покажется нам до смешного скромной, бедной и небогатой боевыми эпизодами. Ныне подобная карьера для рысака среднего класса укладывается в один месяц его работы на ипподроме. Словом, теперь подобный рысак в один месяц совершает больше подвигов и имеет больше интересных выступлений, чем прославленный Бычок имел их за пять лет своей небывалой для того времени призовой карьеры. Усовершенствовались и достигли первоклассной резвости многие потомки Бычка. Для людей нашего века, в особенности же для молодежи, которая идет нам на смену, успехи Бычка могут показаться незначительными и не заслуживающими внимания. Это отнюдь не так, ибо прогресс движется медленными шагами, и Бычок есть не что иное, как одно из звеньев прогресса. Величие Бычкова рода в том и состоит, что, будучи лошадьми призовыми, они еще лошади упряжные, пользовательные, не теряют веса, ширины, глубины, превосходных ног и деловитости. Если бы я мог воскресить хотя бы одного из прежних могикан нашего коннозаводства, того же Стаховича, показать ему потомков Бычка, Петушка или Петела, и спросить, какого типа эти лошади, то ни минуты не сомневаюсь, что получил бы ответ: «Конечно, рысисые!». А если бы Петела предъявить нашим мужикам (о них тоже иногда полезно вспомнить и подумать), они такую лошадку оторвали бы с руками. Ибо в типе Бычков есть какое-то здоровое, мужицкое начало, все еще столь сладкое русскому сердцу.