Прилепы—Москва—Кирсанов

Отдохнув в Прилепах и сделав здесь все необходимые распоряжения, я уехал в Москву, чтобы там повидаться с охотниками, побывать на бегу и продать лошадей. Кроме того, в Москве я хотел купить автомобиль, так как предполагал летом предпринять ряд экскурсий по старинным коннозаводским гнездам Тамбовской губернии. Автомобиль я купил очень удачно, хотя и заплатил дорого. Это была сильная машина последнего выпуска и одной из лучших автомобильных марок. Временно я оставил ее в Москве, с тем чтобы по первой моей телеграмме автомобиль был отправлен в Кирсанов.

О посещении старых дворянских гнезд я думал прямо-таки с трепетом. Я хотел издать небольшую книжку с описанием когда-то знаменитых барских усадеб, где родилось в свое время столько знаменитых орловских рысаков. Кроме того, я полагал, что именно здесь мне удастся найти много коннозаводской старины, то есть портреты лошадей, призовые кубки, а может быть, и переписку коннозаводчиков, и даже мемуары. Если бы мне удалось осуществить эту экскурсию, то вне всякого сомнения, помимо огромного удовольствия, я приобрел бы массу ценного исторического материала или по крайней мере снял копии с наиболее интересных документов. Я словно чувствовал, что после войны делать это будет уже поздно, что может грянуть революция и многие из этих исторических гнезд станут жертвой дикости крестьянских масс. К величайшему несчастью, оправдались мои худшие предположения: буквально все гнезда были подло и преступно разграблены и погибли в огне пожарищ.

Уже после революции до нас в Москве дошли сведения, что в Воронежской губернии крестьянами разграблен завод Охотникова, возможен и разгром имения. О заводе сожалеть не приходилось: он давно утерял свою ценность и превратился в завод упряжных лошадей, но мне было известно, что рядом, в Яковке, где жил и творил знаменитый коннозаводчик Василий Павлович Охотников, имелись ценности: портрет Шишкина, его заводские книги, письма старика Стаховича и многих других. Там же были десять-двенадцать портретов шишкинских рысаков кисти Сверчкова, копыто Соболя 1-го и прочее. Это был бесценный материал для коннозаводского музея, и я сам хотел ехать за ним. К сожалению, не мог. Тогда я вспомнил, что в Воронеже живет Бочаров, писатель по вопросам генеалогии и страстный лошадник. Кому же, как не ему, было дать поручение немедленно отправиться в Яковку и вывезти оттуда совместно с сотрудником воронежского губернского музея эти ценности? Но этот «историк», этот «страстный» любитель (позволю себе первое существительное и второе прилагательное взять в кавычки) и пальцем не пошевелил. Позднее я узнал, что Бочаров подмазывался к новой власти и писал революционные пьески в духе времени и ставил их в Воронеже. Тем временем крестьяне разнесли Яковку и порезали на онучи портреты Соболей и Горностаев. В грязных коровниках и свинарнях пропали портреты великих предков знаменитых рысаков! Крестьянство удивлялось добротности холста и его крепости, но что простительно темному, некультурному и безграмотному народу, то непростительно российскому интеллигенту. И хотя я не люблю говорить о людях дурно, но в этом случае не могу молчать! Бочаров был в фаворе у властей и легко мог выполнить наше поручение.

Но моей поездке по Тамбовщине, казалось, ничто не могло помешать: автомобиль куплен, маршрут составлен, и время, несомненно, нашлось бы, но, как часто случается в жизни, человек предполагает, а Бог располагает. Так и на этот раз: вместо столь меня интересовавшей поездки, я получил направление в распоряжение председателя Полтавской Ремонтной комиссии генерал-майора Яковлева. Ехать к месту новой службы мне чрезвычайно не хотелось: беспокойная жизнь члена ремонтной комиссии в вечных разъездах по городам и пунктам, в летнюю жару, духоту и пыль весьма мало улыбалась мне. Нелегко бывает человеку оставлять насиженное место, а Кирсанов стал для меня таким насиженным гнездом. Там у меня была прилично обставленная квартира, из Прилеп привели пару меринов с коляской и кучером, был свой повар. Круг знакомства, хотя и ограниченный, но существовал, с офицерами полка я жил очень хорошо, а с генералом Керном находился в приятельских отношениях. Словом, поездка в Полтаву меня совершенно не устраивала, и я просил Керна послать на мое место другого офицера. «При всем желании вашу просьбу исполнить не могу, – сказал милейший Альфред Фёдорович. – В распоряжении сказано откомандировать именно вас». Делать было нечего, пришлось оставить все намеченные планы и ехать в Полтаву. Это было, если память мне не изменяет, в конце мая.