Жребий брошен

В Прилепы в день моего отъезда прибыл посыльный из Одессы, где в то время недалеко от наших херсонских имений жили все мои родные: мать, сестры и три брата – Николай, Владимир и Евгений. Старший брат с верным человеком, одним из старых служащих, который вырос еще у отца, посылал мне десять тысяч рублей. Он писал, что просит меня все бросить, что все для нас потеряно и чтобы я сейчас же ехал в Одессу, где ждут только меня, чтобы покинуть пределы России, быть может, навсегда. Я думал недолго: бросить лошадей, бросить картинную галерею я не мог – завтра же все пойдет прахом: погибнет и завод, и галерея, и все мои труды пропадут даром. Кроме того, передо мною открывались если не грандиозные, то очень широкие планы спасения коннозаводства в нашей стране. Я слишком далеко зашел, решив работать с советской властью, отступать было поздно. Я взял деньги, подвез до Тулы посланного, и там, на вокзале, мы расстались с ним. Он направился на юг, а я на север, в Москву. Брату я ничего не написал, но на словах велел его благодарить и предоставить меня моей судьбе.

Итак, жребий был брошен: через каких-нибудь несколько часов я уже буду советским работником и начнется новый этап моей жизни в новых условиях, в революционной стране и при самом радикальном строе – советском. Деньги, что прислал мне брат, я истратил: купил замечательную картину «Табун графа Толя». Это было с моей стороны неблагоразумно, деньги следовало приберечь на черный день – но что поделаешь со своей страстью? Собирательство – одна из самых лютых и неизлечимых страстей; даже теперь, сидя в полуподвальном и полутемном каземате гнусной Тульской тюрьмы, я, разоренный и нищий, мечтаю о том, как в будущем возобновлю свою деятельность коллекционера.

В Москве, куда я приехал к вечеру, я решил остановиться у приятеля, который жил неподалеку от Курского вокзала. Приятно и уютно мы провели с ним вечер. Я узнал от него, что чрезвычайная комиссия помещается в Скаковом павильоне, и утром отправился туда.