На рассвете 1 января 1943 года

На рассвете 1 января 1943 года

Михайло мой, любимый и родной! Видишь, вот и не утерпела… Хоть и нет у меня номера полевой почты и не скоро жду ответа, а все же пишу, потому что думаю о тебе часто, так часто, как только возможно. Минута, когда отхожу ко сну, — моя. Минута, когда просыпаюсь, — моя. И вот тогда я думаю, тянусь к тебе, вижу тебя, ощущаю твою душу в своей душе.

Ведь и ты думаешь обо мне в свободную минуту? Думаешь! Я это чувствую у себя в комнате, в бюро метрик, на нашей улице, даже на людях; в глазах других вижу твои глаза, которые смотрят мне в душу и вливают волю жить, бороться, надеяться и верить. Тогда, когда жгучая тоска по тебе особенно донимает, избегаю оставаться одна и стараюсь с головой уйти в общественные дела — служить людям чем только могу. Иду к ним — и мои личные переживания как бы отодвигаются на задний план; сознание того, что я приношу пользу людям, которых, кажется, по-настоящему научилась любить только теперь, в беде, — это ни с чем не сравнимая радость.

Никогда еще я так не любила свой народ, отчизну, тебя… Где ты сейчас? О чем думаешь и что делаешь в эту новогоднюю ночь?

Ничего не знаю о тебе, но уверена, могу поручиться: ты там, где должен быть, и делаешь то, что должен делать.

…Так давно уже не было писем от тебя… Последнее я знаю наизусть…

Как я могла когда-то сердиться на тебя за какие-то мелочи, мучить тебя и себя?

Помнишь, я рассердилась однажды на тебя? А за что — забыла. Это было летом, после экзаменов, перед каникулами. Я готовилась к выпускному вечеру двух десятых классов. Припоминаю: утром привезла из совхоза огурцы. Походила, походила — нет тебя и нет. А увидеть хотелось, потому что, поссорившись, не встречались мы почти неделю. Ты тогда обиделся, мучился, но и виду не подавал, что душа болит, — ждал, когда я первая заговорю.

…Покрутилась, повертелась, тебя нет. А вдруг ты не придешь на вечер и мы надолго расстанемся, разъедемся на все лето в разные стороны?

Меня послали в город за покупками. Поехала в надежде, что, вернувшись, все же увижу тебя, встречу, как бы нечаянно…

И что это были за минуты щемящей душу, но по-своему сладостной тоски, ожидания радости, которая — ты знаешь это — придет, должна прийти. Городское движение, людской поток на Крещатике, теснота в трамваях, магазины, очереди в кассу, жара, хозяйственные хлопоты, ожидание вечера, мое волнение по поводу нового платья. Все это отвлекало внимание, ускоряло наступление часа нашей встречи.

Помню ее до мельчайших деталей. Когда, сойдя с трамвая, несла корзину с селедками, в лесу, возле школы, встретилась с тобой. Встреча была неизбежна, разминуться мы не могли. Сгущались сумерки, но я узнала тебя еще издали, фигуру твою, рубашку. От волнения у меня подкосились ноги, и я, чтобы не упасть, побежала прямо к тебе… Остальное помнишь? Мы остановились одновременно. Я сперва оказалась на корзине с селедкой, счастливо охнув, а потом у тебя на груди. Затем ты уже нес корзину, и мы спешили в школу, потому что было так много работы до вечера, а я еще должна была съездить домой, переодеться…

…И вчера и сегодня я вспоминаю ту минуту, когда, не в силах совладать с собой, припала к твоей пруди. Мы молчали, словно онемев от счастья. А когда ты усаживал меня в трамвай, то сказал лишь два слова: «Приезжай скорее!» Но как сказал!

А теперь ты возвращайся скорее!

С Новым годом, мой любимый, мой самый дорогой!..