20 февраля
20 февраля
Я зашла в зал в то время, когда говорил Форостовский. Обменялись взглядами с инспекторами, сидевшими поближе к двери. В глазах Петра Митрофановича увидела насмешливый огонек, и верно: что-то теперь нам скажет глава города, когда шило в мешке уже никак не утаишь? На коленях у меня лежало несколько книжек, сверху довоенное издание: «Сказки для детей дошкольного возраста» — подарок Маринке, конечно. С этой немудрящей книжки ближайшие мои соседи очей не сводили. А оратор со сцены говорил о том, что «нашим друзьям» много навредила итальянская армия, которая разложилась, стала небоеспособной. А тут еще эти беженцы, числом до тридцати тысяч. Они распускают вредные слухи, сеют смуту. Председатель внушал: надо, дескать, работать со всем, пылом души, брать пример с немецких воинов, жертвующих собой. Ведь участь «наша» (то есть Форостовского и прочих предателей) зависит от судьбы «освободителей». А потому хватайте «шептунов» и передавайте их гестапо. Церемониться нечего, гуманность ни к чему. Карать, наказывать всех непокорных, смутьянов! И вот еще что: обязательно приступить к организации противовоздушной обороны, ведь пока ничего еще не сделано.
Утолив жажду стаканом воды, оратор продолжал наставлять нас. Он напомнил, что в обязанности инспекторов входит и «поощрение хозяйственной деятельности населения». Необходимо, как выразился Форостовский, стимулировать развитие животноводства и птицеводства. Ведь это стыд и срам: на весь город семь индюков, несколько десятков кур и какое-то жалкое количество свиней. Плохо идет отел коров, а о кроликах вовсе забыли, тогда как для нашего пропитания «друзья» рекомендуют разводить именно кроликов (все остальное — для райха). «Главное, — высказал „голова“ свое подлое резюме, — сохранить спокойствие и нормальную жизнь города. С Советами немцы уже кончают. Временное отступление их вооруженных сил с целью сокращения линии фронта не должно пугать здравомыслящих».
Потом выступил начальник полиции, некий Сагайдачный. Этот говорил с польским акцентом. Мне тошно было слушать проходимца, и я потихонечку начала читать купленную для Маринки книжку. В нее исподтишка заглядывали соседи и жадно ловили заголовки: «О Чапаеве», «Два медведя», «У Ильича», «Письмо Ворошилову». Человек, сидевший справа от меня, которого я, помнится, где-то встречала, потихоньку спросил:
— Купили? Где?
— В книжном, возле оперы.
— Надо будет зайти туда. Мальчик бегает по улице, в школе не учится.
Вскоре совещание закончилось. Что же, пан Форостовский, спокойствие будет сохранено. Скорее бы только ваши друзья окончательно «сократили линию фронта» и оставили Киев вместе с вами!