11 августа

11 августа

Когда я пришла в городскую управу, там в приемной сидели трое заведующих. Поздоровавшись, села и я. В коридоре тихо и уныло, служащие ступают по коврам на цыпочках. Они вытягивают шеи, словно потревоженные гуси, и внимательно прислушиваются. К чему?

Но вот вышел личный секретарь председателя:

— Господа, пройдите в зал. Господин председатель сейчас выйдет.

«Господа», втянув головы в плечи, тихонько последовали за ним в зал. Я задела стул в одном из последних рядов, и стук их растревожил. Головы заведующих повернулись в мою сторону с немым осуждением. А мне так хотелось засмеяться и нарочно стукнуть еще разик!

Сели. Мужчины (если их еще можно так называть) — справа, а мы, три женщины, слева. Тишина в зале угнетающая, за окном мертвый город (радио перестало горланить). Мои соседи — по преимуществу дряхлые чиновные души, выуженные оккупантами из каких-то архивов канцелярии. Они расселись и притихли то ли от уважения, то ли со страха и благодарности, что еще разрешается дышать в таком, видите ли, «почетном месте». Ах вы старые грымзы!

Первыми нарушили тишину женщины. Одна из них была подвижная, молодая, вторая — намного старше, но с претензией на «вторую молодость», со вкусом одетая, совсем не ко времени, она кокетливо закинула ногу на ногу. Каблуки на туфлях высокие, чулки шелковые, туго натянутые.

Между женщинами завязался разговор о том, где и что можно купить на базаре или получить в обмен и как пронести, чтобы немцы или полицаи не отобрали. Подвижная женщина (в прошлом начальник станции) рассказала о своем последнем путешествии в дальний район. Ей удалось раздобыть и благополучно пронести два килограмма масла. Действительно посчастливилось. Ведь по приказу гебитскомиссара киевлянин имеет право в один прием приобрести для пропитания одну курицу, десять яиц, десять килограммов овощей, литр молока, половину буханки хлеба и ничего больше. Все остальное подлежит конфискации, а ослушников бьют резиновыми палками по деликатному месту.

— Пронести масло можно. Было бы что нести! Взять какую-нибудь непрозрачную баночку, лучше всего жестяную, до половины, а то и больше набить ее маслом, а сверху залить молоком. Это не вызовет подозрения, если банка небольшая. Я так и сделала. — В глазах моей «коллеги» горели хитрые огоньки. Она мне понравилась.

— Моя соседка тоже схитрила. Налила в грелку растительного масла и привязала ее к животу. Три литра масла пронесла! — с восторгом рассказывала вторая женщина.

И мне пришла в голову мысль такого же рода, но поделиться ею не успела; вошел «сам» председатель, а за ним, изогнувшись в виде вопросительного знака, тот же секретарь.

Председатель взошел на подмостки — небольшую сцену. Вот оно, так близко, лицо предателя и блюдолиза. Полное, холеное, с неспокойными глазами, которые не могут долго сосредоточиться на чем-нибудь и бегают, шныряют. Он крепкого телосложения, но подвижной, выше среднего роста. В своем новом, добротном костюме с искрой, покроя «новая Европа», напоминал холеного пса. За «хозяев» глотку готов перегрызть, пока власть в их руках. А там… позорная ждет его участь.

Окинув всех безразличным взглядом, Форостовский прищурился и обратился к правому крылу:

— Э, господа, вид у вас не тот… не заведующих браками. Слишком уж траурный, угнетенный. Э, надо подтянуться. Выше головы, больше блеска в глазах, больше жизни.

И он, показывая, поучая, выпрямился, поднял голову, повел плечами. А за ним, как по команде, не сводя с него глаз, несколько заведующих повторили те же движения. Картина!

— Вы же, господа, венчаете. Да, да, венчаете, — опять пошутил председатель, а затем рассказал о своей «личной» беседе с бургомистром Удде относительно бракосочетаний, которые надлежит совершать как важный, серьезный акт. Прочитал постановление по этому вопросу. Теперь браки должны оформляться в торжественной обстановке, чтобы молодые запомнили этот знаменательный день своей жизни.

Регистратор будет называться «уполномоченным по заключению актов брака», а брачная запись — «протоколом». Жених и невеста должны приходить с двумя свидетелями. Уполномоченный произносит перед молодоженами речь; комната для бракосочетаний будет смежная с бюро загса, а то и отдельная, «чтобы радость с печалью не обнимались». Нужно поставить в этой комнате диван, украсить ее цветами, коврами и прочим. Чем дальше, тем с большим наигранным воодушевлением говорил председатель. Говорил цветисто, смакуя фразы, точно сам собирался обвенчаться и ощущал всю торжественность этого события. Видимо, хорошо позавтракал и теперь дал волю своему языку.

Но что же сей сон значит? Я объясняю его так.

Это — новый фокус для маскировки поражений, понесенных ими в июле под Воронежем. Еще одна грубая уловка с целью как-то успокоить население, предотвратить «массовый саботаж оккупированных». Значит, в конечном счете можно расценить наше совещание как отрадное явление, свидетельствующее о неудачах врага? Видимо, так.

Председатель нас долго не задерживал. Из управы пошли в городское бюро метрик за новыми образцами «Записей о браке», вернее, за изменениями и поправками, которые нужно внести в прежние документы.

Александр Михайлович, мой бывший начальник, а теперь заведующий бюро метрик городской управы, приглаженный и напомаженный, суетился, поблескивая лысиной. Я вспомнила зиму, общие думки про хлеб. Прежде, бывало, я боялась его страшного с голодухи вида. Теперь он немного ожил, окреп. Причин для этого, как пояснил он мне, две: достоверное сообщение о том, что второй сын живой и отступил с Советской Армией, и отпавшая необходимость в его преклонном возрасте ежедневно отмерять ногами по 14 километров.

Пока он объяснял и мы делали пометки на выданных нам образцах, меня так и тянуло к пачкам метрик о рождении и усыновлении, приготовленных для пробных записей. Тут же лежали дубликаты. Александр Михайлович отсчитывал каждому документы, а мне бросил: «У меня к вам есть личное дело».

Завы расходились. Александра Михайловича куда-то позвали, и я осталась одна. Минута — и стопка метрик завернута в газету и лежит уже в моей сумке-авоське под книжками. Вернулся Александр Михайлович.

— Отсчитайте себе нужное количество на дубликаты, а я снова отлучусь ненадолго.

Спокойно отсчитала. Взяла, конечно, побольше: такой удобный случай вряд ли повторится.

— Ну, как работается? — спросил, вернувшись, мой начальник. — Одни? Регистратор на посылках? Как огород?

— Вот собираюсь принести вам овощи. Скажите, пожалуйста, адрес.

— А я вас как раз об этом и хотел попросить. Заранее благодарю вас, спасибо, спасибо.

Отдала ему официальный документ с просьбой выдать книги метрик, еще немного поговорила о том о сем. В это время кто-то зашел в бюро, и Александр Михайлович сказал, показав на меня:

— Это мой регистратор по Куреневке. Очень веселый человек.

— Пускай наши враги печалятся, — смеюсь я.

Шла домой в хорошем настроении. Еще бы! Совещание принесло мне и вещественную пользу и моральное удовлетворение.