7 декабря

7 декабря

Сегодня днем пришла бабушка Паша, мать Миши и Бориса, пригласить на обед Наталку и Марусю с детьми. Борис с женой отправились в село, чтобы потрудиться, пока не кончится сезон, и вывезти оттуда что заработают. Старушка же решила попотчевать голодных внучат тем, что у нее завелось. Как они все собирались на этот обед!

Вернулись — и весь вечер разговор вращался вокруг того, что ели. А ели тыквенную кашу с молоком, густой фасолевый суп, картофельные оладьи, лепешки. И всего этого вдоволь. Дети быстро насытились и не верили, что нет нужды кричать: «Еще!»

Бабушка Паша и нам прислала порцию блинчиков, жаренных на рыбьем жире. Съела один. Лучше, чем картофельные оладьи на лампадном масле. Люди и на этом масле пекут. Лампадное масло сейчас в большом ходу не только у владельцев обновленных икон, но и у «возрожденных» (излюбленное выражение «Украинского слова») украинцев. На нем пекут, жарят, мажут обувь, освещают помещения. Правда, мать еще не употребляет лампадное масло. Тоненьким, как ноготь, кусочком сала она умудряется смазать сильно подогретую сковороду, испечь на ней несколько неплохих картофельных оладий на свином сале. Делает она это виртуозно, молниеносно быстро, можно подумать, что мать машет в воздухе рукой, а не смазывает сковороду крохотным кусочком сала, который даже незаметен в ее руке. Я бы так не испекла. Это надо уметь или иметь опыт двух войн и пережить три голода, во время которых спасаешь от голодной смерти два поколения сразу — детей и внуков.

Вот уже три дня не хожу в город и весьма этим довольна. Болезненно переживаю свои «хождения по мукам». Думали поехать на «обмен», но подвел шофер. Двое коллег ушли пешком, а меня опять не пустила мать: боится, что не вернусь. А наряд на картошку все же должна выхлопотать. Несколько дней пережду, а затем снова отправлюсь «по панам инспекторам», хоть и омерзительны они мне своим кривляньем, хамелеонством, притворной, никому не нужной вежливостью:

— Пани, это не от меня зависит, а от немецкого командования.

— Пани, этим не я ведаю, а Медяник. Обратитесь к нему.

— Я вам, пани, однажды уже отказал…

— Какая вы назойливая, пани…

…Бьют часы. Девять. Может, лечь? Сосет под ложечкой. Опять приснится булка со сметаной. Не положить ли под подушку ложку?

Вот Соседка прыгнула на стул рядом. Как она похудела! И мышей, на беду, нет. Всех переловила. За воробьев принялась. Но эта охота ей с трудом дается: постарела. Сытая кошка — один из красноречивейших признаков достатка.

На сегодняшний день характеристикой «общественного питания» являются два кота в столовой при так называемой Куреневской управе, куда прикрепили всех учителей района. Коты — черный и серый, выглядят они еще хуже Соседки. На обед там ежедневно чечевичный суп или борщ. Жиру — ни капли. На второе что-то такое, чему даже имени нет. Это — две ложки обычной или кормовой свеклы, две ложки морковки, две ложки картошки. Без всякой приправы. «Соус» из хлебных крошек, замешенных на воде, бывает лишь изредка. Меню неизменное. Но «второе» часто не бывает. В таких случаях можно получить два первых блюда. Упоминание о хлебе расценивается как преступление.

Вчера решила «подкормиться». Мама говорит: «Ешь и там, что дают, удержись на ногах!» (А сколько сил было затрачено, чтобы прикрепить учителей к этой единственной «закрытой» столовой!) «Обедала» с Радченко, своим коллегой, математиком. Пока нам подавали «обед», читали в газете сводку. Каждый про себя — глазами и «между строк». После обеда спросила Радченко, не видел ли где Николая Дмитриевича. Ответил, что тот еще должен прийти в столовую, так как остался в школе. К соседнему столику подошел директор нашей так называемой гимназии. Лицо этого человека было бледное, изможденное. Довели и его до состояния военнопленных, семья-то у него большая.

— Есть только первое, но можете получить двойную порцию! — говорит «пани» официантка.

— Давайте что есть.

На столе осталось чье-то «второе». Кто-то ковырнул в нем ложкой да так и оставил. На ложке несколько недоеденных кусочков свеклы и моркови. Директор посмотрел голодными глазами, потихоньку придвинул тарелку поближе к себе…

Мы будто ничего не заметили и опустили глаза… в газету, где красовалось фото с подписью: «Во вновь открытом ресторане», напечатанное с довоенного клише.

Официантка принесла две тарелки жидкого борща. Сам того не замечая, наш коллега вынул из чужого блюда ложку и принялся есть.

— Подайте мне еще вон то второе! — оказал он официантке, показывая на соседний стол. — Оно, кажется, чистое…

— Да, пожалуйста. К нему совершенно не притрагивались! — обрадовалась официантка и поднесла ему вторую тарелку.

Мы поспешили уйти, снова «ничего не заметив». В столовой почти никого не было.

В коридоре большой черный пес, опираясь лапами на раковину, лакал из нее помои. Я рассердилась на пса и прогнала. Но вместо него прибежал другой, рыжий, и тоже начал торопливо лакать. Бесполезно было гнать и этого. Не проще ли пожать ему правую лапу и сказать:

— Да, жизнь, пан песик, у нас с тобой сейчас одинаковая!

Шла сердитая. Спутник мой начал было что-то смешное рассказывать и умолк.

За окном черная ночь. Ни звездочки. Завтра выпадет снег.

«Звездочка»… Это Михайло меня так звал…