6 октября

6 октября

Проходят дни… Снова уже осень. Люди заканчивают уборку на огородах и готовятся к зиме. Принесет ли она долгожданную радость?

До нового приказа о массовой мобилизации в Германию есть маленькая передышка, и снова все ожили, надеются на лучшее. Мама побелила дом снаружи, кончает уже побелку и в комнатах. У меня теперь чисто и уютно, зашит пол и на кухне и в средней комнатушке. Доски были приобретены еще до 22 июня, а теперь наш сосед, дядя Володя, настлал их, взяв за это по-свойски, недорого. Подарила ему штаны Михаила, а то совсем человек обносился. Поблагодарил и запрятал до Октябрьского праздника. Вчера поужинал с нами, накурил в комнате, и нам было приятно оттого, что в доме — мужчина.

Зимовать буду в своей комнате, уже не одна, а с дочуркой. Сестра отдала мне Маринку навсегда. Об этом сделана запись в книге усыновлений. Для меня, работника загса, это лучше, так сказать, на всякий случай.

Маринка давно уже прикипела к моему сердцу. Родила ее сестра от человека, в котором горько потом разочаровалась и которого забыла, чтобы даже не вспоминать. После нее этот донжуан имел еще трех жен, а недавно сошелся с четвертой. Предыдущая жена, родив сына, тоже оставила его, узнав, что он имеет от прежних браков двух дочерей — нашу Маринку и еще одну, Лиду, которую мать принесла в пеленках и оставила на воспитание его родителям. Мобилизации в армию этот тип избежал. Сейчас где-то работает, шофером, что ли, не помню точно его профессию. Мы избегаем встреч с Иваном, он для нас не существует. Маринка никогда его не видела, слово «отец» никогда не произносила, и пока что это ее мало заботит. Вырастет — все ей объясню, будет счастлива и без такого «отца».

Да разве это настоящий человек! Смазливый, крайне ограниченный эгоист — вот и все. Сестра поняла это, полюбила другого и ощутила красоту подлинных чувств к человеку, душевно близкому. Вышла замуж, родился Юрик…

«Ваньку» не вспоминали в семье никогда, ребенка мама взяла под свою опеку с первых дней. Я работала тогда, в 1935 году, в Умани, в педагогическом техникуме, и мама в письмах напоминала мне, что ребенку, видимо, будет лучше всего со мной. Она почему-то сразу же решила передать Маринку мне и склоняла к этому Наталку. Та не возражала, и ребенок ждал свою «маму», которая приедет, а тем временем называл «мамой» бабушку. И все к этому привыкли.

Вскоре после того, как сестра вторично вышла замуж, женился брат. Родился Василек. Начала и я вить гнездо с человеком, который стал моим мужем за год до начала войны. Летом жила с Маринкой у Михаила в Горенке, а на Куреневке заканчивалось строительство нашей части дома. День 22 июня разлучил нас с мужьями, а несчастья снова объединили в одну семью. И дети, и переживания, и ожидания, и надежды — все стало общим.

Мама понемногу приучала Маринку ко мне, и я стала для нее самой близкой и родной, она потянулась ко мне. А дети по-своему, просто, поделили мам. Юрик и Василек, увидев меня, кричали сестричке: «Маринка, мама твоя идет!» И Маринка кидалась ко мне навстречу, бросалась в объятия.

Девочка оказалась похожей не только на отца, но в какой-то мере и на меня. Это еще больше роднило ее со мной. Михайло говорил мне: «Пускай Маринка будет нашей первой дочкой, а потом ты родишь мне сына». И я хочу верить, что так оно и будет, несмотря на все невзгоды. Если же выйдет иначе, моим утешением останется дочка.

У бабушки и у нас, трех матерей, выработалась своего рода привычка: заботиться обо всех трех детях. Мы всегда несем три конфеты, три яблока, бережем три кусочка хлеба, а до войны, бывало, покупали: три одинаковые игрушки, три тортика, шесть, девять или двенадцать апельсинов — все в таком количестве, которое поровну делится на три части.

Маринка живет у меня несколько дней, и все чаще слышу я от нее самое дорогое, самое святое слово «мама». Отчетливо помню то мгновение, когда она впервые произнесла его…

Несколько дней по вечерам хозяйничала с мамой и Маринкой, пока окончательно перебралась, перенесла вещи из комнаты, которую занимала у Наталки (брат отстроился еще до войны, успел). Поставили новую детскую никелированную кроватку, которую купили еще до войны. Тогда негде было ее поставить, и ребенок спал с бабушкой. Сестра подарила ей белое вязаное покрывало (довязала его в тот черный год, когда горькие мысли особенно жгли и не давали спать), я возилась два вечера с периной. Помогали нам и Юрко с Васильком. В моих комнатах появились детские игрушки, книжки, кукла — все это нужно было разместить как следует.

Когда я с помощью дочери все расставила, перемыла, вымыла пол, она смешно и по-детски искренне вздохнула и сказала:

— Наконец-то мы в своей хате. Измучил меня этот кагал…

А затем, подумав, добавила:

— Теперь Юрик и Василек будут ходить ко мне в гости.

— Мы будем бывать у них часто, кухня-то там, — напомнила я ей.

Сегодня на заре ко мне пришли две женщины. Маринка спала, я с ними шепталась в своей комнате, а когда они ушли, села за дневник. Через полчаса Маринка соскочила с кровати, чтобы взять куклу и детскую игру «Серый волк и три поросенка». Легла с ними, а потом:

— Тети ушли?

— А разве ты не спала? Спи, рано еще!

— А я слышала, как тети приходили…

— Спи, спи! А она:

— Мама, почему тети плакали?

— Спи, Мариночка, тебе об этом не надо знать, ты еще ничего не понимаешь.

— А вот и понимаю…

— Что же ты понимаешь?

— Что людям нужно помогать, когда у них горе…

— Верно говоришь. Когда подрастешь, взрослой станешь, тогда еще глубже это поймешь. А сейчас спи!

— Мама, а зачем ты все пишешь и пишешь?

— Чтобы не забыть пережитое…

— А-а-а… А мне сказочку напишешь?

— Напишу.

Маринка опять заснула, а мне пора собираться в бюро. На той половине, у Наталки, уже встают, мама готовит завтрак. Смотрю на спящего ребенка. Каждая черточка ее лица мне так дорога, так близка! Не хочется и думать о том, что мое дитя мне родила другая женщина. Вот девчурка приоткрыла черные глазенки, улыбнулась, и будто узнаешь свой взгляд, свою улыбку…

А вчера… И горько, и больно, и отрадно вспоминать.

Вечером вышла позвать детей к ужину. Они на улице, как и в предыдущие вечера, затеяли игру «Кто победит?». В ней принимают участие и старшие и средние ребята и совсем еще малыши. Играют с большим увлечением. «Немцы» то «нападают», то защищаются, сидят в обороне. «Наши» к концу игры переходят в наступление и преследуют «немцев» до самого «Берлина», то бишь до пруда у кирпичного завода. Оружием служат длинные стебли подсолнуха, воображаемые бомбы. Девочки — по преимуществу связисты, а некоторые и «солдаты». У мальчиков бумажные погоны на плечах; любо глядеть на их серьезные, милые мордашки.

Руководит «нашими» Вовка, самый старший и задиристый мальчишка. Он сейчас «командующий». А над «немцами» (их меньше: никто не хочет быть «врагом», так как отдубасят) верховодит Митько, мальчик, немного прихрамывающий, тоже «генерал». На голове у паренька настоящая немецкая каска, она отнюдь не к лицу «генералу», но как же иначе обозначать его высокий чин?

Игра длительная, с «наступлениями» и «отступлениями», с «боями» и «парадами». Нередко ее переносят на следующий день. Тут возможны, конечно, споры и ссоры. Из-под окон детей прогоняют, в сад их не пускают, — словом, с «театром военных действий» у бедняг дело плохо обстоит. Чаще всего «полем боя» служит площадка нашего двора или же обрывистые берега речки.

Когда я вышла позвать своих на ужин, события разворачивались у речки. Юрик, Василек и Валик бежали мне навстречу: они «удирали из плена» и «попали в окружение». Вовка же преследовал «танковые соединения противника» (палки не покоились сейчас на плечах, а волочились по земле — «солдаты» ехали на них верхом). Об ужине дети и слышать не хотели. Сгущались сумерки, и было очень удобно скрываться и нападать. Ребята так же быстро исчезли с моих глаз, как и появились, — побежали к своей «армии».

Маринки не было видно, и я громко ее позвала. С соседнего двора раздалось: «Сейчас, мамочка!» — и я направилась домой. Соседка, стоявшая в воротах и наблюдавшая детскую игру, сказала Маринке:

— Почему же «мамочка»? Это же не мама твоя, а тетя. Тася — вот кто тебе мать.

Этого я не слышала, ушла уже. Когда снова вышла для того, чтобы загнать детей домой, соседка позвала меня и, как бы извиняясь, рассказала об удивившем и взволновавшем ее ответе семилетнего ребенка. Оказывается, Маринка возразила ей так:

— Моя мама поручила Тасе только родить меня, потому что у мамы тогда не было времени, ее послали в командировку в Умань! А когда мама вернулась, она меня забрала. Забрала же!

Затем соседка добавила:

— Простите, но, право же, я не знала, что она уже с вами.

После ужина, когда дети спали и им, наверно, виделась во сне победа наших войск, я рассказала об этом своим. Мы посмеялись над комичным и простым детским ответом… Целую головку спящей дочурки своей, «рожденной по поручению», и иду завтракать.

Метрику для законного удочерения возьму как-нибудь потом, после войны, когда возвратятся наши.