20

Внезапная пропажа критика Русинова привела московскую полицию в замешательство: как это так, канул человек в пучину небытия и концов не оставил? Даже протокола невозможно составить. Должны отыскаться концы!

Полицейский чиновник Фёдоров, получивший нагоняй от начальства, тормошил суриковцев, к которым Русинов был приставлен как агент. Фёдоров наведывался в кружок почти ежедневно, всегда одинаково учтивый, с виноватой улыбкой говорил: «И рад бы не тревожить вас, господа, но служба требует».

Кошкаров-Заревой и Есенин сидели в помещении вдвоём, когда вошёл полицейский чиновник. Он казался похудевшим, задерганным, даже колечки усов развились и обвисли — очевидно, было новое внушение за нерасторопность, за леность.

   — Я опять к вам, господин Кошкаров, — сказал он, как бы вползая в кабинет. — Извините за столь частые беспокойства. Здравствуйте, господин Есенин!

Кошкаров-Заревой был корректен и учтив, он придерживался мудрого правила: не следует доводить псов до того, чтобы они рычали, а то и кинулись на тебя.

   — Милости просим, Пётр Степанович. Чем можем служить сегодня? Садитесь, пожалуйста.

Полицейский чиновник осторожно присел на краешек стула и выпрямился.

   — Я изучил список членов вашего кружка, Сергей Николаевич, представленный мне господином Есениным. Почти со всеми я познакомился, допросил, то есть побеседовал... Но в списках я почему-то не обнаружил господина Агафонова. Вы умышленно не включили его или просто по забывчивости? — Он всем корпусом повернулся к Есенину.

Тот ответил, в неподдельном изумлении поводя плечами:

   — А почему он должен быть в списке? Не должен.

   — Как так! — Фёдоров взглянул на Кошкарова-Заревого, возможно, в этот момент рушилась последняя его надежда отыскать виновника исчезновения агента.

   — Мы исключили Агафонова из членов за недостойное поведение, несовместимое с правилами и уставом кружка. Произошло это в тот день, когда он попробовал устроить здесь митинг, помните, это было при вас, Пётр Степанович. Больше эту особу мы не встречали. Где Агафонов, что с ним — нам неизвестно.

   — Ах, какая жалость! — вырвался у Фёдорова отчаянный возглас. — Где его теперь искать, ума не приложу. В Калуге такой не проживает и не проживал. — И спросил, рассчитывая застать их врасплох — избитый, обветшалый приём следователей: — Скажите, а какова его настоящая фамилия?

Сергей Николаевич откинулся на спинку стула, неприметно переглянулся с Есениным.

   — Неужели он носит другую фамилию? Вот это новость! А мы и не догадывались...

   — Ну, для нас это не в диковинку, — кашлянув, сказал Фёдоров, но тут же предупредил: — Под какой бы личиной ни скрывался преступник — докопаемся. И пощады ему не будет!

   — Другая фамилия! — притворно удивлялся Кошкаров-Заревой. — Какая же, если не секрет?

   — Пока не установлено. Но это дело недолгое.

Кошкаров-Заревой, подавшись вперёд, навалился грудью на стол, спросил почему-то шёпотом:

   — А господин Русинов так до сих пор и не найден?

   — Нет, — ответил Фёдоров резко.

   — А вы не допускаете, Пётр Степанович, что он замешан в каком-нибудь деле, в уголовном, а то, возможно, и в политическом и попросту скрывается от ответственности?

   — Нет, не допускаю. — Полицейский чиновник встал, раскланялся и направился к выходу, прямой, суховатый. — Если что-либо услышите об упомянутых мною лицах, прошу сообщить мне. Я на вас полагаюсь, господин Кошкаров.

   — Не замедлю ни единой минуты, Пётр Степанович. — Сергей Николаевич проводил Фёдорова до двери. Вернувшись, сказал Есенину: — Жалкий тип. Беспомощный и неумелый. Куда ему тягаться с Агафоновым? Тот в своём яростном энтузиазме весь полицейский корпус один в плен возьмёт! Но, чёрт, неприятно всё время находиться под полицейским прицелом... Ох, рыщут за Агафоновым! Не влетел бы парень в сеть, как глупая плотва. Рискованный, дьявол, сам на рогатину прёт... — Он подошёл к окошку, опёрся о подоконник, проговорил, не оборачиваясь: — Вам не кажется, Сергей Александрович, что вы слишком уж увлеклись общественной деятельностью? И здесь, в кружке, и в типографии. Создаётся невесёлое впечатление, что вы не успеваете или забываете оглянуться назад. А это, голубчик, крайне необходимо. И именно для вас. А то, чего доброго, и не заметите, как подойдут к вам со спины. С наручниками. Что тогда? — Он отошёл от окна. — Вы, конечно, догадываетесь сами, что у вас недостаточно знаний. Чем вы, собственно, собираетесь заняться? Кроме службы, я имею в виду...

Есенин встал, слушал с опущенной головой, признавая справедливость его опасений, его правоту.

   — Отсутствие образования может задержать ваше развитие как поэта, — продолжал Кошкаров-Заревой. — Вам требуется систематическое учение. Нехватку его вы очень скоро почувствуете сами.

   — Я уже чувствую, Сергей Николаевич, — признался Есенин, — С осени решил посещать вечернее отделение университета Шанявского.

   — Вы меня успокоили, Серёжа, — обрадованно сказал Кошкаров-Заревой. — Я как раз собирался посоветовать вам именно это учебное заведение. Оно как будто специально для таких, как вы. Там вы получите самое необходимое на первых порах... Итак, Сергей Александрович, какие вопросы поставили на сегодняшнем заседании?

— Чтение и разбор стихов Ширяевца и Фомина. Ни тот ни другой присутствовать не будут, — доложил Есенин. — Отзывы и оценку стихам пошлём авторам в письменной форме.