Н. А. Караваева Первозданная тайга, гнус и болота

Недаром император Петр II сослал неугодного А. Д. Меньшикова в Березово (тогда – Березов, центр Тобольского наместничества, основанный в XVI в.). В то время это место считалось «краем света». Высокий берег вблизи устья р. Северной Сосьвы, очень широкая в несколько километров гладь Оби и необозримая тайга, никаких поселений вокруг, безлюдье. Дорог нет, их нет и сейчас, дорога – только Обь, мощная и глубокая, в те времена – труднопреодолимая. Красивейшее место во всей Западной Сибири по безграничности обозримого пространства, нетронутости человеком!

В Березове началась моя Западно-Сибирская экспедиция. Весной 1964 г. И. П. Герасимов предложил мне перейти в руководимый им отдел географии почв ИГАНа. В первых числах июня Марк Ильич Нейштадт, тогда заместитель директора ИГАНа, быстро оформил документы для моего перехода из Почвенного института, где была закрыта вся северная тематика (институт перешел в ведомство ВАСХНИЛ). Через неделю я уже должна была выехать в экспедицию, в Березово.

В. И. Суриков. Меньшиков в Березово.

Научным руководителем Западно-Сибирской экспедиции Института был Марк Ильич Нейштадт. Кто же в Институте был знатоком болот и торфяников, кроме него? К тому же он был профессиональным геоботаником и флористом. Было организовано сразу несколько полевых отрядов: гидрологический (Л. К. Малик); два физико-географических (К. Н. Дьяконов и А. Ю. Ретеюм в низовьях Оби) и Тазовский (Б. Н. Лиханов, В. Л. Суходровский, В. О. Таргульян, А. Козлова, А. Гудына); наш почвенно-геоморфологический (Д. А. Тимофеев, Н. А. Караваева). Позже с нами несколько лет работала Евгения Ивановна Лапшина, замечательный геоботаник из Новосибирска, ученица В. Б. Сочавы. Были и другие ученые-географы из Иркутска, Владивостока, Ленинграда.

Нужно отметить, что 60-е годы прошлого века были начальными в газо-нефтяном освоении Западной Сибири. Было разведано уже множество месторождений, перспективность региона не вызывала сомнений. Однако добыча углеводородов пока велась лишь в нескольких местах – Уренгое, Нижневартовске, на Тазовском месторождении и ряде других. Внимание государства к региону было велико. Для нас – полевиков – это проявилось весьма положительно: финансирование экспедиций было обильным, разрешалось использовать вертолеты, самолеты, привлекать местных жителей, арендовать помещения под базу отряда и др. Продуктовое снабжение магазинов даже в маленьких поселках было лучше, чем в Москве. Областные и местные органы власти всегда охотно помогали, если требовалось их участие. А «Газпром» в то время еще не носил амбициозное имя «национальное достояние», а был просто одной из энергетических добывающих организаций страны.

Экспедиционные работы на территории таежной части Западной Сибири продолжались, с перерывами, в течение 12 лет. Первые полевые сезоны (5 лет) охватили западную часть равнины, до этого времени неизученную, относительно более дренированную. Начальником отряда в эти годы был известный геоморфолог Дмитрий Андреевич Тимофеев. Наибольший его интерес вызывали процессы формирования эрозионно-денудационного рельефа на сравнительно молодых рыхлых поверхностных отложениях, подстилаемых мощным, также рыхлым фундаментом. Меня, как почвоведа-географа, на неизученной территории интересовало все: почвы и их взаимосвязи в почвенном покрове и в ландшафтах, состояние и поведение границы болот и суходолов, вопросы почвенной зональности, картографирование почв. В это время составлялась Государственная почвенная карта СССР М 1:1 млн., начатая еще в 30-е годы академиками Л. И. Прасоловым и И. П. Герасимовым. Я была участником этой многолетней фундаментальной работы, и материалы всех экспедиций в отдаленные районы страны должны были внести свою лепту в создание этого картографического произведения.

Первый наш маршрут проходил вверх по р. Малая Сосьва, притоку Сев. Сосьвы. Шли на двух лодках с моторами. Маршрут был одним из самых тяжелых, но дал хороший опыт для последующих работ, – никогда не ходить вверх по течению малых таежных рек, только – вниз. Множество лесных завалов довольно скоро заставило отказаться от моторов и перейти на весла. Все-таки конечная запланированная точка была достигнута, но ценой больших усилий, так как лодки часто приходилось протаскивать вручную. Этот маршрут сразу показал, насколько активно идет горизонтальное расширение болот. На многих участках заторфованной оказыва-

Лагерь отряда в Березово. Второй слева Д. А. Тимофеев.

В Березове нам удалось зафрахтовать списанный старый катер с гордым именем «Ударник Затона» и взять на работу его шкипера, опытного симпатичного старика по имени Нима?. Это позволило пройти вверх по Северной Сосьве на большое расстояние, а позже охватить маршрутами весь левый берег Оби от Березово до Лабытнанги. На Сосьве особый интерес вызывала возвышенность Люлинвор, река ее огибает. Такие же малые по размеру и редко разбросанные повышения рельефа были показаны на карте в пределах низких равнин к северу от Сосьвы и единично к югу от нее.

Люлинвор (как и другие аналогичные участки) оказался останцом предшествующего, может быть, исходного (?) уровня флювиогляциальной поверхности. Абсолютная высота плоской вершины 301 м, сложена слоистой толщей разного гранулометрического состава, – сверху суглинок, нередко с линзами песка и супеси и включениями окатанного каменистого материала (галька, гравий) до 1 м, ниже слои огрубляются, но варьируют по составу. Денудация «открывает» эту слоистость и создает ступенчатые склоны. Люлинвор покрыт старым кедровым лесом возрастом около 300 лет, второй ярус – ель тонкая, фаутная, густой высокий до 40 см покров разнообразных кустарничков и, конечно, пятна сфагнума (в ЗападноСибирской тайге он вездесущ). Впервые здесь, благодаря лучшей дренированности, была описана подзолистая длительно-сезонно-мерзлая почва (в конце июля) с обычной системой горизонтов, слабо переувлажненная (к большой моей радости). До этого преобладали в разной степени оглеенные и торфянистые почвы. Северная Сосьва и маршрут до Лабытнанги дали много почвенных находок.

Наличие катера и присутствие Нимы делали условия полевой работы значительно более комфортными. На берегу ставили палатки, готовили еду на костре. Но в холодные, дождливые или снежные ночи можно было переночевать и на катере. После первого рекогносцировочного маршрута решали, будем ли работать здесь детально, несколько дней – неделю или уедем на другие, уже ориентировочно намеченные места. Возвращение из первого маршрута Нима всегда ожидал с нетерпением. Если стоянка продлевалась, он запивал, но с ним заранее был уговор: за сутки до ухода он должен привести себя в порядок, т. е. не пить и к отплытию быть совершенно трезвым… Этот уговор ни разу не был им нарушен. Он работал с нами 2 полевых сезона. Прощание с ним было трогательным. Он сказал, что давно уже не жил так хорошо, как с нами на «Ударнике».

В 1965 г. Леонид Федорович Куницын, бывший тогда заместителем директора Института, пригласил меня поучаствовать в работе Сытоминского физико-географического отряда. Деревня Сытомино расположена на правом берегу широтного отрезка Оби, между Ханты-Мансийском и Уренгоем. Там уже побывала раньше Лилия Константиновна Малик, которая оценила этот участок как очень интересный. Мы просмотрели аэрофотоснимки, которые показали большое ландшафтное сходство условий Сытомино и Уренгоя, расположенного поблизости. Это послужило официальным основанием для комплексных полевых работ. В отряде, кроме его начальника Л. Ф. Куницына, были Лидия Ивановна Мухина, Борис Александрович Корнилов и Л. К. Малик. Состав отряда – впечатляющий по профессионализму.

По протокам Северной Сосьвы. Н. А. Караваева (слева), Е. И. Лапшина и Д. А. Тимофеев.

Был проложен профиль длиной 2,5 км от поймы Оби к окраине мощного торфяного болота. Проведено нивелирование, поставлены вешки. Профиль позволял изучить торфяники небольшой площади на первой и второй надпойменных террасах и краевую часть обширного верхового торфяного массива. Их разделяли повышенные суходолы с грунтовыми водами, лежащими на разной глубине, в разной степени влияющие на усиление гидроморфизма ландшафтов или пока не оказывающие такого влияния. У края торфяного массива располагалось живописное озеро, окруженное низкорослыми редкими соснами, созданное стоком с этого верхового торфяника («соснового ряма»). Таким образом, профиль предоставлял возможность изучить ряды заболачивания ландшафтов, стадии развития торфяных залежей, скорость их роста и заболачивания лесной территории.

Слева направо: Н. А. Караваева, Л. К. Малик и Л. И. Мухина.

У озера все разбрелись, осматривая это необычное место. Я решила обойти озеро вокруг, со щупом, чтобы получить представление о характере торфяных залежей, их проходимости, водонасыщенности и др. И тут меня подстерегала серьезная опасность. Вблизи краевой части ряма одна моя нога вдруг глубоко провалилась в торф, выдавилась вода, и заколебалась вся поверхность торфа вокруг, постепенно погружаясь в воду. Я поняла, что наступила на сплавину и знала, что они образуются в самой глубокой части водоема. Я пыталась цепляться за осоки и пушицу, по которым только что прошла, но безуспешно – они выдергивались, а каждое приложенное усилие все глубже погружало меня в воду. Вода была уже по пояс. Я решила, что поплыву, но сплавинный торф очень плотно обмотал меня, полевую сумку, резиновые сапоги и лишал возможности сделать нужные свободные движения. Вода была холодная, 5–8 °С. Вдруг я увидела на довольно большом расстоянии Л. Ф. Куницына, он тоже обходил озеро. Я крикнула ему, что нужна его помощь, обязательно идти только по моей тропе, не доходя до сплавины. Он все понял, быстро оказался рядом, сначала протянул мне лопату, чтобы я приблизилась к «твердому берегу», а потом, взяв обе мои руки, вытянул меня. Леонида Федоровича я считаю своим Спасителем. Сильно сомневаюсь, что мне удалось бы выбраться самостоятельно. Все случившееся наглядно показало интересный механизм расширения болот, о котором я знала только из научной и художественной литературы. Озеро заполнило исходное, уже частично заторфованное понижение рельефа водой, стекающей из верхового болотного массива. Озерная вода «мешала» дальнейшему продвижению торфяника. В таких условиях проявляется механизм образования торфяных сплавин на поверхности замкнутых водоемов (для них употребляют и другие термины – зыбун, трясина, – но они более широкие по смыслу, поэтому менее определенные). На сплавинах торфяная залежь растет сверху вниз, а не снизу вверх, как на суходолах. Отдельные, плохо разложенные фрагменты ее нижней части отрываются и падают вниз, поднимая уровень дна озера. Если какие-либо внешние причины не мешают развитию этих процессов, то со временем сплавинный торф смыкается с донным и уплотняется. Формируется обычная «твердая» залежь и обычное болото, в таежных зонах, как правило, верховое. Поэтому возможно, что это чудесное озеро со временем целиком закроется сплавиной и, в конце концов, станет частью обширного верхового массива, но с весьма специфичной стратиграфией торфяной залежи. Только в ней и будет «записан» озерный этап существования этого участка. Весь наш отряд «загрустил» о бренности существования озера. Было одно «утешение», – сплавины растут очень медленно, и эта волшебная сказка, созданная природой, будет существовать долго, – сотни, а может быть, первые тысячи лет.

Н. А. Караваева на берегу живописного, но опасного озера.

В радиоуглеродной лаборатории нашего Института были датированы торфяные залежи Сытоминского профиля. На второй надпойменной террасе возраст всех залежей оказался около 8 тыс. лет (ранний голоцен), на первой – около 6 тыс. лет (средний голоцен). Скорость продвижения болот на суходолы была разной в течение голоцена, но особенно увеличилась в последние периоды в связи с похолоданием и увлажнением климата. В этом убедились Л. К. Малик и я, когда через 10 лет, в 1975 г. вновь прошли Сытоминский профиль, фиксируя изменения ландшафтных границ и уровня грунтовых вод. Даже за такой короткий срок были отмечены сдвиги границ заболачивающихся ландшафтов и болот в направлении расширения их ареалов.

С 1968 г. начальником всех почвенно-ландшафтных отрядов в Западной Сибири была автор этих строк. Вначале сезона мы посетили Кондо-Сосьвинский водораздел, проехав по новой построенной железной дороге Ивдель – Обь. Здесь у станции Тугр был стационар Почвенного института, где Наталья Михайловна Федорова (сотрудница отдела гидрологии почв А. А. Роде) в течение 5 лет вела наблюдения за гидротермическим режимом почв и получила очень интересные данные. Нужно признаться, нам хотелось посмотреть и железную дорогу. Конечно, строительство в условиях сильной заторфованности, длительной сезонной мерзлоты, обводненности было крайне тяжелым. Когда мы ехали по ней, полотно еще «оседало», поэтому поезд шел со скоростью 15–20 км/час. Стояла жаркая погода, но открыть окна было нельзя из-за гнуса – при такой скорости он быстро заполнял вагон, и избавиться от него было невозможно. Думаю, что это был первый, необходимый и проходящий этап в эксплуатации дороги.

Следующим маршрутом в этом же сезоне была р. Сыня, левый приток Оби, текущий от истоков строго в направлении с юга на север и только вблизи устья круто поворачивающий к востоку и впадающий в Обь. Весь бассейн Сыни проходил в подзоне северной тайги, по почвам которой было собрано еще недостаточно данных.

Верхнее течение Сыни располагается к северу от Березово, где был арендован вертолет. Шли на двух моторных лодках. Этот маршрут показал, что в условиях плоского рельефа, длительно-сезонной мерзлоты и повсеместного переувлажнения даже на относительно повышенных участках ландшафтная и почвенная граница между средней и северной тайгой почти не выражена, по существу является теоретической.

На Сыне впервые мы столкнулись с «продовольственной проблемой». Взяли с собой минимум продуктов, которых не может дать природа. Обилие рыбы, дичи, ягод «избаловало», особенно рыбы. В отряде всегда были заядлые рыболовы, да и охотники. Когда начальником отряда был Д. А. Тимофеев, то даже после очень тяжелых маршрутов, немного отдохнув, он обязательно стоял с удочкой до темноты и говорил, что «пока рыба видит наживку, надо ловить». На Сыне с первых дней маршрута и почти до его конца рыба не ловилась, и даже опытные рыболовы разводили руками, хотя по постоянным всплескам на поверхности воды было видно, что рыбы много. Причиной этого, очевидно, было жаркое влажное лето и немыслимое обилие гнуса. Его было много на поверхности реки и над ней. Это был естественный и достаточный корм, наживки проиграли конкуренцию.

Заболачивание: лесной островок среди расширяющегося переходного болота.

В последующие 3 года полевые исследования проводились в восточной части южной и средней тайги Западной Сибири, по обоим берегам Оби. В отряд подключилась геоботаник нашего института Елена Львовна Любимова со своей аспиранткой. Елена Львовна ранее работала на юге Западной Сибири, была профессионалом и замечательным, широко образованным человеком. Южная часть тайги уже изучалась почвоведами Томска, Новосибирска, а еще в начале ХХ века (1914-1916 гг.) здесь работали почвоведы и географы Переселенческого Управления. Тогда в южной тайге Приобья выдающимся почвоведом Д. А. Драницыным впервые были описаны подзолистые почвы «со вторым гумусовым горизонтом», названные им «вторичными подзолами». Этот горизонт был интерпретирован им как эволюционный феномен, свидетель более теплого климата и лугово-степных ландшафтов в голоцене. Позже он был найден и многократно описан на Европейской территории России, изучался по существу весь ХХ век, обрастая разнообразными генетическими гипотезами, но основной осталась все-таки эволюционная. В Западной Сибири сохранность этого горизонта очень яркая на средней глубине 20-50 см. Причина – карбонатный геохимический фон. Сохранности горизонта способствовала и большая, чем на ЕТР, континентальность климата.

Этот геохимический фон обусловил широкое распространение низинных торфяников в южной части Васюганского болота. Представлялось интересным изучить их влияние на прилегающие суходолы. Мы сообщили Марку Ильичу Нейштадту о расположении участка предстоящей работы, и уже через несколько дней он был в отряде.

Низинные болота – очень трудный для работы ландшафт из-за сильной обводненности, кочковатости, высокого травяного покрова. Здесь было заложено 2 профиля: первый – для изучения границ между низинным, переходным и верховым болотом (50 почвенных разрезов); второй – для просмотра переходов между суходольными гривами и разделяющими их языками низинного болота (более 30 разрезов). Марк Ильич выбрал первый профиль. В болотных сапогах он прошел довольно много, но это было тяжело. Я предложила ему вернуться на кромку болота и смотреть образцы из бура, которые я буду ему выкладывать. Он просмотрел 3 самых глубоких шурфа, 2–3,5 м. Преобладал плохо и средне разложенный торф, но М.И. смог определить виды и даже роды растительных остатков, меняющиеся с глубиной. Для него было достаточно этих скудных данных, чтобы воссоздать историю развития флоры, изменения характера залежей. Его выводы были чрезвычайно интересными.

На втором профиле с чередованием суходолов и болот были описаны погребаемые и уже погребенные под маломощным низинным торфом дерново-подзолистые почвы со вторым гумусовым горизонтом. Именно это и было целью нашей поездки в Южное Васюганье.

Здесь, в селе Карагай мы жили в избе весьма пожилой женщины, которая на время нашей работы ушла к родственникам. М.И. был восхищен интерьером старой сибирской избы, ему очень понравились ее основательные и по-своему красивые, массивные деревянные вещи: кровать, стол, стулья с резными спинками, своеобразные круглые резные и очень удобные табуретки. Но самое сильное впечатление на него произвела прялка и изделия, которые делала на ней хозяйка, – коврики, салфетки, дверная занавесь от комаров, одеяла, накидки, – всего не перечислить. Он купил у нее кое-что из этого набора, деньги брать она отказывалась и сделала ему еще несколько подарков.

В следующие 2 года работы проводились в средней тайге на правом берегу Оби. Мы базировались в поселке Александровское, где имелся аэродром и вертолетный отряд. Было сделано 3 вертолетных «выброса». Их цели: исследование заболачивания на суглинках и песках в средней тайге и описание суглинистых почв наиболее возвышенной части правобережья – Вахского материка. Мы договаривались с вертолетным отрядом, через какое время им нужно прилететь и забрать нас, – обычно через 10–15 дней. Это было прекрасное спокойное время для полевой работы, обдумывания увиденного. Ближайшие деревни находились в 180–200 км от нашего лагеря, охотники сюда не заходили. Далеко! Медведи ходили, но мы их совершенно не интересовали, – было столько ягод! Рек не было возле наших стоянок. Источником водоснабжения были участки верховых болот, в которых вода была чистейшая с гарантией полной антибактериальности.

Эти маршруты и работа в Сытомино дали мне возможность написать 2 книжки. Но много из собранного в поле осталось не вполне обработанным. После таких длительных экспедиций, конечно, всегда надо делать паузу и не ездить в поле 2–3 года, а заниматься только уже собранными материалами. Но «жизнь продолжается», приходят новые дела, требующие новых полевых работ, т. н. «текучка». Но я надеюсь, что мне удастся обработать из собранного хотя бы самое интересное и новое.

Заканчивая свои воспоминания о Западно-Сибирской экспедиции, не могу не рассказать о посещении уникального объекта, построенного на грани XIX–XX веков, – Обь-Енисейского канала, соединяющего верховья р. Кеть (приток Оби) и р. Большой Кас (приток Енисея, на территории уже Красноярского края). Еще с конца XVIII века было известно, что местные крестьяне на лодках поднимались по Кети, далее проходили водораздельное озеро и шли по Б. Касу до Енисея. Конец XIX в. был временем гидротехнических сооружений мирового масштаба: уже действовал Суэцкий канал, строился Панамский. Вся огромная территория Сибири была бездорожной, только реки были транспортными артериями. Но они все текли на Север, нужны были широтные пути, связывающие Европейскую часть России с обширной Сибирью.

Появилась грандиозная идея сооружения Обь-Енисейского канала, соединяющего обе реки. Его создание должно было обеспечить сквозную речную связь двух столиц, – Тобольска в Западной Сибири и Иркутска в Восточной Сибири (от Енисея вверх по Ангаре). Идея была современной для той эпохи, «в духе времени», а для России, грандиозной по площади, она была актуальной. Строительство началось в 1882 г., продолжалось 10 лет, канал был открыт в 1893 г., состоял из 14 шлюзов. Несколько раз по нему прошли баржи и маленькие пароходы, на финальной стадии строительства Транссиба рельсы для железной дороги также возили по каналу. В 1905 г. Транссиб был открыт, канал утратил свое значение и был заброшен. В 1911–1914 гг. к этой идее вернулись вновь, провели дополнительные работы, но затем политические события в стране заставили забыть о канале. В 1921 г. Наркоматом путей сообщения Советской России канал официально был закрыт. Но в тяжелый для страны 1942 г. енисейские речники провели по каналу несколько караванов судов, поскольку Транссиб был забит военными эшелонами, следовавшими на западные фронты. После этого канал не использовался.

Л. К. Малик и автор этих строк посетили канал случайно, – повезло. Еще при начале строительства, у 1-го – Александровского – шлюза возникла деревня староверов (около 20 дворов) с одноименным названием. К ней периодически направляли вертолет, привозивший необходимые продукты и вещи. В этом аэропорту мы уже были «свои» люди. Как-то нам сказали, что предстоит рейс на Александровский Шлюз, и могут туда забросить бесплатно, если нам это интересно. Мы благодарно согласились, ведь это было одно из самых глухих, необжитых мест Западной Сибири.

Канал произвел сильное впечатление. Основным строительным материалом была лиственница, она не подвержена гниению. От времени она стала черной, весь канал был широкой черной полосой среди высокоствольной пихтово-кедровой тайги. Дно было укреплено тремя слоями толстых досок с прослоями из кирпича. Высокий уровень строительства удивлял: качество сплошной подгонки бревен, использование болтов, которые даже не заржавели почти за 100 лет. А ведь таких шлюзов было 14. Заболачивающего влияния канала не было выявлено (копали вдоль него и в лесу). Настолько экологически правильным и добротным, сделанным на века, был этот объект!

Идея обустроить канал возникла вновь в 1980 г. Гидролого-технические изыскания проводились 3 года. Их результат – условия для гидротехнического строительства крайне неблагоприятны: сильная заболоченность, вечная мерзлота (нами была вскрыта на глубине 80–90 см в конце августа), необжитость территории.

О канале вспомнили еще раз в 1984 г., когда наш Институт и многие учреждения работали по «приснопамятной» проблеме – «Переброска части стока Оби и Иртыша в Среднюю Азию». По-видимому, было намерение забирать воду и из Енисея, пользуясь каналом. Но рассудок восторжествовал, и эта проблема была вообще закрыта.

Сейчас о канале уже не помнят, он забыт. Гидрологический прогноз: через несколько десятков лет р. Большой Кас обводнит и поглотит все сооружение. Sic transit gloria mundi – так проходит земная слава.