Первое поле

Экспедиции составляли значительную часть жизни сотрудников Института географии, и по времени, и по затратам сил. Моя первая серьезная экспедиция была связана тоже с нашим Институтом.

В далеком 1962 году я, вместо практики в Хибинах, которую проходили студенты первого курса географического факультета МГУ, отправился в экспедицию на Печору. Начальником был Борис Александрович Корнилов, научный сотрудник Института географии, незадолго до этого защитивший кандидатскую диссертацию.

Зачислили меня лаборантом. Первый визит в ИГАН был в канцелярию, где я заполнил анкету, написал заявление и получил направление за справкой о здоровье в академическую поликлинику «на Кировской». Стояла теплая погода конца июля. Институт был практически пуст и, может быть, поэтому мало запомнился.

В поликлинике очереди были небольшие, но неспешные. Времени сидения хватило на то, чтобы прочитать учебник «Геоморфология» М. В. Пиотровского, который «как толковый и не растянутый» рекомендовал мне папа. Дело было в том, что геоморфологию на первом курсе еще не проходили. Теперь я думаю, что косвенно эта книга повлияла на мою дальнейшую специализацию.

Впечатление произвел институтский склад в старом доме неподалеку от площади Дзержинского. Дом этот давно снесли. Сначала надо было пройти под арку, затем через темный подъезд, спуститься в подвал, где на обширных стеллажах стояло, лежало и громоздилось разношерстное снаряжение и оборудование. Работали там двое пожилых мужчин. С ними Борис Александрович был на дружеской ноге. Все снаряжение отвезли на квартиру к Корнилову, где еще раз проверили все вещи, особенно палатку. Мама нашего начальника покормила вкусным обедом.

Тут надо сказать и о нашем отряде. Задача экспедиции была связана с планируемой переброской части стока северных рек в мелевшее в то время Каспийское море. Кроме начальника и меня в отряде было еще двое: студентка пятого курса Ирина Авессаломова, потом она работала на географическом факультете, и знакомый Бориса Александровича Саша Саблин-Яворский, студент «Менделавки», как панибратски называют Московский химико-технологический институт имени Д. В. Менделеева – парень непоседливый, брюнет с маленькой бородкой из жесткой почти прямой щетины. О пятом участнике я еще не знал.

Несколько дней спустя мы были в поезде, шедшем до Сыктывкара. Оттуда на маленьком самолетике долетели до Курьи – небольшого поселка, расположенного там, где Печора выходит из Уральских гор на равнину и поворачивает к северу. По берегам быстрой и чистой реки стояла тайга. Мы поставили палатку недалеко от поселка, на берегу Волосницы – маленького левого притока Печоры.

Борис Александрович купил или, скорее всего, выменял за бутылку водки небольшой плот из толстенных бревен. На них были прибиты длинные доски. С обеих сторон плота мы сделали «гребли» – колоды, на которые укрепили большущие самодельные весла, представлявшие собой ошкуренные еловые стволики с прибитыми на них короткими досками. На одном конце плота прибили лист железа, уложили на нем круг из камней, отметив место для костра, но пользовались этим очагом редко. Большую часть плота заняла палатка. Закончив приготовления к плаванию, мы на шестах вышли из Волосяницы в Печору.

Река несла нас довольно быстро. Если нужно было что-то осмотреть, совершить маршрут по берегу или съездить в ближайшее селение в магазин или на почту, использовали маленькую двухместную лодочку, тоже добытую в Курье и привязанную у нас «за кормой». Плыли днем, на ночевку приставали к берегу, разводили костер, готовили ужин. Спать в палатке на плоту первое время мешали неровные стыки досок, один из которых оказался у меня под самым боком. Но, в конце концов, я так привык, что на протяжении некоторого времени по приезде в Москву этих стыков не хватало для нормального сна.

В мои обязанности входила подготовка завтрака. Надо было встать раньше всех, за час или больше, развести на берегу костер, что в дождь или ветер было сложно, особенно при моей неопытности. Готовить было довольно просто. В меню завтрака входили различные каши, причем пшенная и манная готовились на сгущенном молоке, а гречневая и рисовая с тушенкой. Но чаще, чтобы не затруднять себя замером нужного количества крупы и воды, использовал концентраты, продававшиеся тогда во всех сельских магазинах. Это были квадратные брикеты необычайной крепости, для размягчения которых подходили обух топора или тяжелый молоток. Большим успехом у нашей команды пользовались кисели, которые продавали тоже в брикетах. Довольно хороший хлеб можно было купить в каждом сельпо. С продуктами тогда было неплохо, что я оценил, только попав на Печору снова в 1964 году, памятном неурожаем, пустыми полками магазинов в провинции и смещением Хрущева.

Подготовка к маршруту.

Днем я дежурил у гребли, направляя плот на стрежень реки, подальше от берега и мелей. В одну из первых «вахт», увидев идущий навстречу пароход, я стал будить спокойно спящего в палатке начальника. Была получена команда: «Не препятствовать!» Больше к нему с подобной чепухой я не приставал, сообразив, что топить нас никто не собирается.

Борис Александрович на ходу ловил рыбу. На его спиннинг попадался даже хариус. На наши самодельные удочки клевали рыбы попроще.

Как-то под вечер, мы искали место для причаливания, но внезапно подошедшая гроза посадила наш плот на мель, и мы оказались под проливным дождем почти на середине реки. Тьму прорезали вспышки молний, сопровождаемые оглушительным грохотом. Мы забрались в спальные мешки, накрыв их спущенной палаткой, которую хотел унести ветер. Довольно быстро мешки и все их содержимое промокло. Утром стихия утихла. Несмотря на продолжающийся дождь, мы забрались в воду и, с помощью шестов спихнули плот с мели, подошли к берегу. Соорудили большой костер и долго сушили все вещи.

Саблин-Яворский был с нами недолго, уехал к началу учебного года. Похолодало. На фоне густой зелени елей быстро стали появляться золотые березовые листья. Неожиданно для меня нас стало опять четверо. Мы проплывали мимо крупного поселка, держась ближе к берегу. Оттуда послышались крики: «Боря! Боря!» Кричал и махал руками мужчина в шикарном, не только для тех мест, но и для столицы зарубежных плаще, шляпе и начищенных до блеска ботинках. Это был Константин Октавьевич Ланге, работавший тогда в ЮНЕСКО. Несколько дней назад он прилетел в Москву из Стокгольма и, по своей воле, отправился в места для ссыльных на Печору. Тогда почти в каждом селении этого края был маленький аэродром. Заграничный гость быстро переоделся в штормовой костюм, телогрейку и резиновые сапоги и оказался совершенно своим человеком.

На наши расспросы о зарубежной жизни он жаловался, что ему «там все так надоело». Зато Корнилов нашел собеседника. Разбирались достоинства и недостатки пока мне неизвестных сотрудников Института, пошли воспоминания об экспедициях, военной службе, войне. Обсуждение международного положения Борис Александрович заканчивал «жизнерадостной» тирадой: «… нам с тобой, Костя, еще придется повоевать, взять в руки оружие!». В ближайшую субботу мы отправились в один из поселков в баню. После бани я впервые попробовал спирт, который хранил начальник в зеленом сундуке – «вьючнике». Запивали его мы холодной печорской водой.

К середине месяца наш плот достиг протяженного отрезка реки, ориентированного на север. Печора становилась все шире. Холодный встречный ветер стал относить плот вверх по реке. Попробовали к плоту привязать срубленную ель. Дерево ушло в воду, и только часть веток торчало из реки. Некоторое время оно тянуло плот, но за день мы проплывали немного, и вскоре плот опять начало сносить вверх по реке.

Решили пристать к берегу в одном из крупных сел. Своими силами выгрести к берегу было очень трудно. Договорились с мотористом на катере. Катер рванул, плот почти встал на дыбы, при этом его передняя часть стала уходить под воду, но Борис Александрович успел перерубить буксирный канат. К берегу подошли на веслах, выбиваясь из последних сил.

Пребывание на берегу стало навевать тоску. Я малодушно запросился домой. Меня посадили на проходящий пароход, нагрузив кучей уже ненужных вещей, от спального мешка до телогреек и сапог. На вокзале в городе Печора я провел в очереди в кассу вечер и целую ночь, и наутро смог купить билет до Москвы. В вагоне забрался на полку и лег спать в своем спальном мешке. Проснулся утром следующего дня. Соседи рассказали, что ночью по поезду проходил патруль, проверявший документы и искавший беглых из лагерей, иногда видневшихся по сторонам железнодорожного пути. Осветив фонариком мою физиономию, они решили, что на беглого бандита я еще не похож и не стали будить.

Через пару дней после приезда я навестил склад на Дзержинской и сдал порученное мне снаряжение. При этом обнаружилось, что два высоких резиновых охотничьих сапога были из разных пар, и их пришлось нести домой. Сдал я их недели через две-три, когда приехали все остальные участники экспедиции.