А. В. Дроздов У каждого человека есть черты характера и склонности, во многом определяющие его жизнь

В молодые годы Никита Федорович на надувной лодке под парусом прошел вдоль всех берегов Аральского моря. Тогда оно еще было морем. Потом начался Аральский кризис. И Никита Федорович немало сделал, чтобы вскрыть его причины и смягчить его.

Он очень любил природу, ее стихии и особенно воду и ветер. Он был душой небольшого неформального парусного клуба. Там мы и познакомились тридцать лет тому назад. Вернее сказать, Никита Федорович дружески привел меня туда – новичка, прежде о парусных лодках только мечтавшего.

Это произошло, как и многое в жизни, отчасти случайно. В то время мы работали в горах и пустынях Туркмении с его мамой, Марией Альфредовной Глазовской.

На международном симпозиуме в Таллине, 1982 г.

И однажды, укрываясь от ветра между барханами, я в шутку сказал ей: «Вот бы нам вместо грузовичка марсианскую песчаную парусную лодку!» «Я Вас познакомлю с моим сыном», – услышал в ответ.

Оказалось, с Никитой Федоровичем у нас общими чертами характера были не только любовь к парусам, но и пристрастие к географии. Я-то заочно его воспринимал как гидрогеолога. А он знал имена местных ветров всего мира. И придумал совершенно оригинальный метод расчета эоловой миграции вещества. Но и как гидрогеолог-геохимик знал о глубоком подземном стоке в моря и океаны мира и о его геохимическом значении необычайно много.

Разнообразие интересов и сфер деятельности Н. Ф. Глазовского, его вклад в изучение геохимии биосферы и в разработку концепции ее устойчивого развития достаточно полно представлены в двухтомнике его избранных работ[22]. Поэтому в этом кратком очерке – на первом плане черты личности Никиты Федоровича, памятные мне и многим сотрудникам Института.

Никита Федорович пришел к нам в Институт на должность заместителя директора в 1988 году. Очевидно, это был лучший выбор и для него, и для нашего Института. Но в ноябре 2005 года на 60-м году жизни он скоропостижно скончался. Незадолго до его кончины мы избрали Никиту Федоровича директором Института. Через несколько недель он был бы формально утвержден в этой должности. Он был бы замечательным директором.

Помню, Иннокентий Петрович Герасимов по коридорам Института проходил очень быстро. Заговорить с ним на ходу удавалось немногим. Старожилы рассказывают, что Андрей Александрович Григорьев шел к своему кабинету всегда медленно, охотно останавливался и разговаривал с коллегами. Так было и после его отставки, я этому свидетель.

Никита Федорович в наших коридорах всегда был стремителен – спеша из своего кабинета по «внешним» делам, он лучезарно улыбался дожидавшимся его коллегам. Все понимали эту приветливую и извиняющуюся улыбку без слов – «сегодня убегаю, поговорить не успеем, но завтра непременно». И не досадовали. Ведь так и получалось, пусть не на следующий день, а чуть погодя. И едва ли кто-нибудь из коллег когда-либо не дождался нужного разговора.

Благожелательная улыбка почти все время освещала его лицо. Думаю, внимательнейшее отношение к нуждам каждого, кто обращался к нему, было врожденной чертой характера Никиты Федоровича. Как и забота об общественном благе. Поразительно, как он успевал совмещать напряженную и продуктивную научную работу с колоссальным объемом работы общественной, имевшей большой резонанс и приносившей очень значимые результаты.

Вероятно, одной из его первых и трудных общественных кампаний, в которой он участвовал очень активно, была систематическая, фундаментальная критика проекта переброски стока северных рек в Среднюю Азию и Казахстан. В этой кампании, руководимой академиком А. Л. Яншиным, формировались принципы, и вырабатывался опыт общественного участия советских ученых в решении важнейших социально-экологических проблем страны. Спустя годы Никита Федорович уже сам руководил подобными кампаниями, транслируя этот опыт новому поколению неравнодушных людей и личным примером демонстрируя служение общественному благу. Характерно, что он, после ряда попыток эффективно действовать на государственных постах, включая пост заместителя министра экологии, предпочел сохранить независимость ученого и природоохранную, просветительскую, экспертную работу вести, используя все формы общественной работы. Несомненно, он обладал необходимым для этого талантом. Разумеется, он действовал и в академических, и в правительственных комиссиях, возглавлял официальные научные и экспертные организации, но при этом всегда оставался верен принципам общественного участия – открытости, демократичности, приверженности и научной истине, и гуманистической этике.

В последние месяцы перед кончиной, возможно, предчувствуя разлуку, обычно избегавший эмоциональных фраз, Никита Федорович не раз говорил: «Я люблю наш Институт». Мы надеемся, и он чувствовал нашу искреннюю любовь.

Он был душой нашего отдела физической географии и природопользования. Замечательна и поучительна была атмосфера наших заседаний и дискуссий. Думаю, она была особенно ценна для наших новых сотрудников, сразу окунавшихся в доброжелательную и интеллектуально высокую среду. Я могу сравнить ее только с тем временем, когда мне повезло оказаться в отделе при Гаврииле Дмитриевиче Рихтере, Давиде Львовиче Арманде, Эдуарде Макаровиче Мурзаеве.

С проводником в Кара-Кумах.

Мы свободно планировали темы своих исследований, внимательно прислушиваясь при этом к советам Никиты Федоровича, направлявшего общий ход нашей работы. Мы старались поддерживать достойный уровень своей работы, зная, что ее результаты получат справедливую оценку, не принижающую их значение. Мы знали также, что при этом поймем какова их цена и «по гамбургскому счету».

В стиле управления отделом и научного руководства вообще у Никиты Федоровича, как мне кажется, четко проявлялась установка – ответственность за выбор темы исследования и за его результаты каждый несет сам. Другое дело, что руководитель может и должен предлагать коллегам и сотрудникам интересные и нужные задачи, предупреждать о трудностях и вероятных неудачах в случае сомнительного выбора, но стараться не ограничивать его свободу, не освобождая от ответственности за него. Так он действовал, в частности, в роли председателя совета по защитам диссертаций.

В характере Никиты Федоровича, безусловно, присутствовало честолюбие. Это нормальное и полезное качество – если оно не подавляет другие, не менее или даже более важные качества, и не определяет мотивы всех поступков человека. Вспоминаю эпизод, в котором выразительно проявилось поведение Никиты Федоровича в момент выбора между деликатностью и стремлением оказаться первым в дружеской парусной гонке.

Мы вышли из заливчика на Иваньковском водохранилище, где обычно стояли наши маленькие яхточки, каждый на своей «мыльнице» – так иронично называла наши пластмассовые посудины Мария Альфредовна Глазовская – и направились к деревне, в которой семья Глазовских несколько лет назад купила избу. Никита Федорович, как обычно, сразу предложил мне «погоняться». Обычно я проигрывал. Но в этот раз с удивлением увидел – я его обгоняю! От изумления я зазевался, вылетел на мель, потерял скорость. Тут на своей лодке подошел Никита Федорович, и я понял причину его задержки. На последнем отрезке пути у него на коленях заснул его любимый щенок. И Никита Федорович в нужный момент не стал менять галс и пересаживаться на другой борт из деликатности – чтобы не разбудить малыша.

* * *

Предвидя наступающие нелегкие для Академии времена и понимая природу тех ветров, которые ведут к переменам, Никита Федорович планировал много нужных для нашего Института дел.

Теперь от нас во многом зависит – сможем ли мы сообща продвигать эти планы и замыслы, наполняя их добрым попутным ветром – ветром, который так любил Никита Федорович.

На Аральском море.