156

156

Осенью 1988-го года состояние Мишеньки резко ухудшилось. Он ослаб, похудел, потерял аппетит и всё больше тянулся к постели. Мы реже стали выезжать с ним на дачу, а вскоре пришлось отказаться и от непродолжительных прогулок перед сном. Не помогали уже ни химиотерапия, ни переливания крови, ни дефицитные лекарства, которые мы с трудом доставали для него с помощью наших друзей-медиков.

В октябре открылась рана на культе и усилились боли. Мы переселили сына из большой спальни, которую он занимал с Иринкой со времени приезда к нам, в мой кабинет и создали ему максимум удобств. Чтобы заставить его что-нибудь поесть готовили некогда любимые им блюда и снова добывали самые дефицитные и дорогостоящие фрукты и деликатесы.

Рана кровоточила и требовались ежедневные перевязки. Людмила Михайловна договорилась с главврачём поликлиники о выделении самой лучшей медсестры, которую в определённое время привозила дежурная машина.

Когда боли стали невыносимыми она же помогла решить вопрос о выделении наркотиков, которые через каждые четыре часа вводила медсестра “Скорой помощи”.

Иринка, теряя веру в чудо, которое еще недавно казалось ей возможным, стала какой-то странной, нервной, неразговорчивой и вроде перестала нас замечать. Складывалось впечатление, что она чем-то обижена или в чём-то нас упрекает.

Не чувствуя своей вины, мы болезненно переносили изменившееся к нам отношение невестки. Особено обидно было Анечке. Убитая горем, она из последних сил моталась по городу в поисках лекарств и продуктов, таскала на себе тяжёлые мешки с дефицитами, чтобы накормить семью, готовила, стирала, убирала и, как могла, ухаживала за больным сыном, а вместо благодарности, видела замкнутость и недовольство Иринки.

Мне часто приходилось видеть её в слезах. Это были слёзы горя из-за мучений Мишеньки и обиды из-за гнетущей обстановки в семье. Я пылался успокоить жену, убеждая её в необходимости понять невестку, которой в постигшей её беде не хватало больше сил и терпения для контроля за своими действиями и поведением. В этом, наверное, была большая доля истины.

Обстановка в доме становилось всё более сложной. По мере ухудшения состояния сына и необходимости всё большего ухода за ним, оставалось всё меньше сил и времени для ухода за детьми. Кроме того, их нужно было оградить от вида страданий, переносимых уже почти беспомощным отцом. С болью в сердце решили отправить Андрюшку в Минск, где за ним взялись ухаживать Евдокия Антоновна и тётя Таня.

Я был свидетелем прощания Мишеньки со своим трёхлетним сыном. Еле сдерживая слёзы, дрожащим от волнения голосом Мишка произнёс:

-Будь умницей, малыш. Слушайся маму.

Он привлёк Андрюшку к груди и крепко поцеловал. За этой сценой, рыдая, наблюдали бабушка и мама.

Мишка стал грустным и замкнутым. Мы старались не оставлять его одного в комнате. Часто приходил Эдик Пурыжанский, навещали друзья и коллеги по работе. Он получал тёплые письма из Советского. Оттуда поступали и деньги, собранные сотрудниками СМУ на лечение. Приезжали родственники из Одессы, Москвы, Минска. Вова и Верочка проводили у постели брата свободное от работы время.

Как-то поздно вечером, когда все в доме уже спали, Мишенька спросил меня:

-Это все приезжают к нам прощаться со мной?

Я, как всегда, успокаивал его и убеждал, что вскоре всё пойдёт на поправку, а приезжают к нему потому, что любят его и хотят ему помочь.

9-го ноября братьям-близнецам исполнялось 40 лет и мы решили отметить юбилей у постели больного. Из Минска, кроме Вовки и Верочки, приехали Рита, Жора и Таня, а из Одессы - Боря с Люсей. Мишенька получил много подарков. Мы подарили ему тогда импортную магнитолу “Хитачи”, которую нам уступили нам друзья Гликины, недавно побывавшие в Германии. Много тёплых слов услыхали именинники на этом необычном празднике. Мишка был возбуждён и негромко подпевал мелодиям доносившимся из японской чудотехники.

Нам было приятно, что наш подарок доставил ему такое удовольствие. Часами Мишенька слушал новости и любимую иузыку. Особенно по душе ему были песни бардов и мы покупали ему все новые кассеты.

После праздников сочли нужным отправить в Минск и Алёнку. Она была недовольна нашим решением и умоляла нас не делать этого, но мы посчитали, что так будет лучше для неё и для Мишеньки. Теперь внимание матери доставалось только сыну. Я и Иринка утром уходили на работу, а она весь день ухаживала за ним. Когда мы вечером возвращались домой, то заставали её обычно у кровати больного. Она о чём то рассказывала ему, пытаясь отвлечь от болей и грустных мыслей.

31-го декабря в семье, как всегда, отмечался не только новогодний праздник, но и день рождения Анечки. По установившемуся обычаю купили ёлочку, установили её в Мишенькиной комнате и нарядили разноцветными лампочками и игрушками. Из Минска приехали Вова с Ритой, Верочка с Жорой и Алёнка. Дети поздравили мать с днём рождения и вручили ей подарки, а мы поздравили их с Новым годом. В душе мы тогда уже понимали, что этот новогодний праздник может стать последним для Мишеньки. С тяжёлым предчувствием вступали мы в 1989-й год.

Состояние сына ухудшалось с каждым днём. Он был в полном сознании, понимал, что у него мало шансов на выздоровление, и, наверное, удивлялся тому, что его любящие, казавшиеся ему всесильными родители, на этот раз не могут ему ни в чём помочь. Наш сын, умирая, так и не узнал настоящего диагноза своей болезни. Мы всё не решались открыть ему эту тайну, откладывая её на потом.

Как-то вечером, когда мы были с ним одни в комнате, он высказал подозрение, что ему могли внести вирус СПИДа подобно тому, как внесли инфекционную желтуху, и попросил взять у него кровь на анализ. Мы выполнили его просьбу. Как и следовало ожидать, анализы исключили наличие этой болезни.

Мишенька был очень добрым и никогда не оставался безучастным к людской беде. Когда случилось землетрясение в Армении и в начале 1989-го года был брошен клич о помощи пострадавшим, он, прикованный к постели смертельной болезнью и сам нуждающийся в помощи, потребовал от Иринки перечислить в фонд помощи 150 рублей. В то время это были большие деньги. Иринка просила согласиться на меньшую сумму, но он настоял на своём и его желание было исполнено.

А болезнь всё прогрессировала. В начале февраля Мишеньке стало очень плохо. Усилилось кровотечение, он наотрез отказывался от пищи и совсем ослаб. Из-за сильных болей увеличили дозу наркотиков, но они уже мало помогали и он с трудом выдерживал интервал между уколами.

Утром 23-го февраля мы поздравили его с днём Советской Армии и вручили подарок по этому случаю. После очередного укола он почувствовал себя немного лучше и захотел послушать Розенбаума. Песни любимого барда доставили ему удовольствие и он еле слышно стал подпевать мелодию. Под вечер женщины уговорили его выпить немного бульйона и пососать куринную ножку. Мишенька задремал, а мы устроились у постели, наблюдая за его тревожным сном. В половине двенадцатого он проснулся от недостатка воздуха и, после нескольких конвульсивных движений, скончался.