152
152
От затеянной Горбачёвым перестройки советской системы ничего не получилось. Вместо косметического ремонта, произошёл её развал, который вышел изпод контроля. Из провозглашённого новым Генсеком лозунга “Ускорение и гласность” народу пришлась по душе только гласность. Всё более открыто стали требовать настоящей свободы слова, печати, собраний и митингов. И такие свободы были даны.
Во весь голос заговорили и евреи-отказники, требуя соблюдения в СССР прав человека, в том числе права на выезд. Не убоясь милицейских задержаний и кулачных расправ, они стали регулярно организовывать демонстрации протеста в самом центре Москвы.
Их требования получили широкую поддержку видных политических, общественных и религиозных деятелей Запада. С 1986-го года страну начали посещать американские конгрессмены и сенаторы, которые встречались с еврейскими отказниками и передавали властям пофамильные списки людей, которые годами находились в отказе.
Большое воздействие на Горбачёва оказывал президент США Рейган, который, оговаривал политическое, экономическое и военное сотрудничество с СССР непременным условием соблюдения прав человека. Он не раз публично осуждал советскую эмиграционную практику и настоятельно требовал от руководства страны признания права на свободный выезд из СССР граждан любой национальности.
В декабре 1986-го года, накануне приезда Горбачева в Вашингтон на очередные переговоры с Рейганом, ведущие еврейские организации США организовали всеамериканский марш протеста, в котором приняли участие около двухсот тысяч человек. Ораторами на митинге были вице-президент Буш, сенатор Доул и ряд других видных политических и общественных деятелей страны.
Несмотря на упорное сопротивление властей, эти и другие акции протеста оказали соответствующее воздействие на Горбачева, начался постепенный отход от политики “не пущать”. В 1987-м году был разрешен выезд из страны восьми тысячам евреев, что в несколько раз превышало квоту предыдущих лет, а в 1988-ом году СССР покинуло 19 тысяч человек.
К отъезду начали готовиться наши друзья и знакомые в Минске и в Могилёве. Уверенности в том, что советская эмиграционная политика останется неизменной в обозримом будущем не было, и многие евреи решили, что пришла пора воспользоваться горбачевскими свободами, пока не поздно. Среди них была и семья Вовы.
Пришелся в пору накопленный и неиспользованный ранее опыт. Они вновь получили приглашение из Тель-Авива, которое легко реализовали в израильскую визу.
Отношение наших детей и родственников к желанию Вовы покинуть страну было разным. Если мы с Анечкой к тому времени уже почти созрели к отъезду, Верочка к этому ещё не была готова. Жора и слушать не хотел об этом. Даже тревожный диагноз врачей, установивших опасные изменения в щитовидной железе Наташки, не повлияли на его категорический отказ вести какие-либо разговоры на эту тему. Он оставался убеждённым патриотом. Белоруссия была его Родиной, здесь был его отчий дом, он и не мыслил, что когда-нибудь сможет навсегда покинуть землю своих предков. Верочка, хоть и не разделяла мнения Жоры, была на распутьи.
Она по горло была сыта унижениями и оскорблениями на национальной почве, ей давно надоело быть человеком второго сорта и она, как и Вова, мечтала реализовать свои знания, опыт и способности в свободной стране, где нет дискриминации и положение в обществе не зависит от национальной принадлежности. К выезду её склоняла и опасность проживания детей в зоне повышенной радиации. Кроме того, она просто не мыслила себе жизнь вдали от родителей, братьев, родных и близких.
С другой стороны, Верочка, воспитанная на традициях предков, не хотела тогда разрыва с Жорой на почве семейных разногласий.
Очень важно было знать как отнесётся к отъезду Вовы его брат, с мнением которого в нашей семье все очень считались. Наверное, и в этом случае оно было бы решающим, но задавать больному Мишеньке этот вопрос никто не решался и окончательное решение отложили до его выздоровления и возвращения домой.