12

12

После отъезда Мани и Изи из Одессы я не терял с ними связь и мы переписывались довольно часто. В начале тон их писем был довольно бодрым и они, вроде, всем были довольны. Изя, как и намечалось, поступил на первый курс исторического факультета Туркменского госуниверситета, а Маня продолжала преподавать историю в школе, где по-прежнемуу пользовалась авторитетом. Жизнь в Ашхабаде была намного дешевле, чем в Одессе, и там меньше чувствовался дефицит на многие промышленные и продовольственные товары. Город продолжал строиться и хорошел с каждым днём.

Однако, со временем, оптимистический настрой Изи сменился явно выраженной грустью по Одессе и всему тому, что было для него там так любо и дорого. Скучал он и за своей девушкой Мартой, к которой, как теперь выяснилось, он испытывал глубокие чувства. Оказалось, что и друзей таких, какие были там, у него здесь не было. В общем Изя не скрывал своего желания вернуться в Одессу и как можно скорее. Маня, хоть поначалу и возражала против его отъезда из Ашхабада, была, наконец, вынуждена согласиться с его намерениями, признав возможным жить какое-то время вдали друг от друга. Она просила помочь Изе с переводом в Одесский госуниверситет и поддержать его с помощью наших друзей и знакомых во время обустройства на новом месте.

Хоть и зол я был на Маню за её упорство любой ценой увезти Изю в Ашхабад, ещё до отъезда в Белоруссию я начал готовить почву для его возвращения в Одессу. Костя Высота и Рома Коганский через знакомых в университете договорились о его переводе на истфак, в принципе был решён вопрос с общежитием и мы стали ждать приезда Изи. Ждали и не дождались...

Помешало тому несчастье, происшедшее в том году в Ашхабаде, о масштабах которого мы долго не имели реального представления. Когда по радио и в газетах сообщили о имевшем там место землетрясении с человеческими жертвами, размеры которых «уточняются», мы представляли себе, что разрушено несколько домов и при этом пострадало какое-то ограниченное число жителей этого города. Поначалу у меня и мысли не было, что среди пострадавших могут быть, чудом уцелевшие в войну, мои милые родственники. Почему-то мне казалось, что если им удалось пережить ужасы долгих лет войны, то в течении нескольких минут землетрясения они непременно должны были уцелеть. Моим надеждам способствовал успокоительный тон советских средств массовой информации. Только позднее, когда безответными остались мои телеграммы, когда о действительных масштабах трагедии дошли слухи из передач зарубежного радио, когда, наконец, встретил побывавших на месте людей, я понял, что произошло на самом деле. В результате ужасной катастрофы Ашхабада фактически не стало. Вместо цветущего города, которым так восторгалась моя милая сестричка Манечка, осталась груда развалин, под которыми были погребены многие тысячи его жителей.

Трудно было смириться с мыслью, что нет больше в живых так неожиданно явившихся после войны дорогих моих родственников, с которыми не успел даже как следует пообщаться, и которые так внезапно трагически погибли во время этого страшного стихийного бедствия.

И вновь из всей нашей большой родни остались в живых только мы вдвоём с сестричкой Полечкой.