Садистические и мистические приколы Витольдовны

Садистические и мистические приколы Витольдовны

Но чемпионом по преподнесению мне сюрпризов была, конечно, Тамара Витольдовна, чего с первого взгляда и сказать было нельзя. Такая красивая, умная и хозяйственная! А, как оказалось, стервозности ей занимать не приходилось, и это был ее главный недостаток. Прежде всего, это касалось ее поведения в постели. Она была там настоящим эгоистичным диктатором. Об ее эгоизме, вернее даже нарциссизме, говорило хотя бы то, что на мой довольно часто задаваемый вопрос (чаще всего именно в постели): «Томка, ты меня любишь?», она садистически отвечала: «Нет! Я — однолюбка и уже успела полюбить!» «Кого?» — возмущался я, прекращая телодвижения. «Успокойся, себя!» — говорила она мне с улыбкой инквизитора, и я, успокоившись лишь частично, снова возобновлял свою деятельность.

С одной стороны, в постели с ней было легко — нужно было только полностью утратить свою индивидуальность. Делай, как приказано — и все! Например: «Энергичнее!», или «Перевернись на спину! Теперь обратно! Опускайся ниже! Еще ниже, деревня! Вот так — молодец! Теперь перевернись! (недоумение: «а я уже разок ведь переворачивался?») По-другому перевернись, аул кавказский! Ну, чтобы изобразить цифру «69»! А еще профессор! А теперь снова перевернись и меня саму переверни! Как, как — на животик, забыл, что ли?».

После традиционно бурного завершения (с ее стороны!) этого сложного, изощренного, но прекрасного действа, Тамара несколько минут лежала неподвижно, а потом обычно говорила:

— А теперь спать — мне утром на работу!

— А я? — следовал мой возмущенный вопль.

— А я, а я… — следовала пошленькая присказка в рифму и приказ не шевелиться, а то…

Это «а то!» могло быть и переводом в другую комнату на досыпание, а то и вообще изгнание среди ночи на улицу. Однажды я осмелел и после такого «одностороннего» акта заявил своей жесткой партнерше:

— Томуль, я тебе новое имя придумал — Эмис!

— Это почему же Эмми? — заинтересованно переспросила Тамара.

— Не Эмми, а Эмис — «эгоистичная мастерица изощренного секса» — смело расшифровал я абревиатуру «Эмис», уже готовясь к репрессиям.

«Эмис» оценила мое творчество и внимательно посмотрела на меня своим раскрытым правым глазом (я лежал обычно справа от нее), не решив еще, видимо, наказывать или поощрять меня за творчество. Я замер, как кролик перед очами, вернее одним правым оком удава, ожидая своей участи.

Однако на сей раз, глаз любимой женщины миролюбиво закрылся, Тамара повернулась ко мне спиной и милостиво разрешила:

— Ну, давай, если не передумал, только скорее!

Я согласно закивал головой в темноте и быстро приспособился к предложенной мне позиции, кстати, не такой уж плохой. Этот тайм (гейм, раунд и т. д.) был если не самым кратким, то, по крайней мере, одним из самых оперативных в моей жизни — я все боялся, что моя Эмис передумает.

— А знаешь, — вдруг слегка повернувшись ко мне, прошептала Тамара, — можешь лучше называть меня просто «Мисс» — «мастерица изысканных сексуальных страстей». Не такая уж я «эгоистка», чтобы специально отмечать это. И слово «изощренный» чем-то напоминает «извращенный», «изысканный» — лучше. А «Мисс»

— это даже как-то по-молодежному. К тому же, я ведь действительно «мисс» — ты же меня замуж не зовешь?

Я понял, что мне сейчас лучше всего тихо заснуть… Деспотизм моей мисс Тамары особенно касался вопросов выпивки. Когда я приходил к ней в понедельник вечером, то имел право принести из вина только бутылку шампанского. Больше не допускалось, и беда, если я позволял себе выпить самостоятельно, как говорят, «на вход». Никакие уловки не помогали, и Витольдовна, унюхав запах спиртного, изгоняла меня из квартиры, на радость Оле.

Она, кстати, объявилась на следующей неделе после ухода из дома. Но где обитала, так и не сказала. Я обзвонил ее тетю, Моню, известных мне подруг, но нигде ее не оказалось. Мне, правда, посоветовали не волноваться, ибо такие внезапные «уходы» за ней и раньше водились.

Я проявил максимум изобретательности, и все-таки обманул бдительность Витольдовны. Купив в аптеке продаваемую тогда без рецепта спиртовую настойку травы стальника, крепостью в 70 градусов, я заложил с десяток пузырьков глубоко под ванну. А за ужином, уже выпив вместе с Тамарой по бокалу шампанского, я «залезал» рукой куда-нибудь в соус, и отправлялся в ванную мыть руки. Там, открыв кран, я с быстротой молнии лез под ванну, доставал пару пузырьков настойки и залпом выпивал ее, запивая водой из-под крана. Пустые пузырьки же запихивал обратно под ванну, только в другой конец. Выйдя из ванной, я садился за стол довольный и продолжал допивать шампанское.

— Что это тебя с бокала шампанского так развезло? — подозрительно принюхивалась ко мне Витольдовна, но «не пойман — не вор!». Однако, сколько веревочке не виться, а конец, известное дело, будет. Обнаружила моя мисс все мои пузырьки с остроумной латинской надписью: «Тинктура онанидис» (это по-латыни и есть «Настойка стальника») и предъявила их мне. И сколько я ни убеждал строгую даму, что «тинктура онанидис» — это просто лекарство от онанизма, не помогло. Я был изгнан, но через несколько дней помилован и призван снова. «Только без своих онанидисов»! — предупредила строгая кураторша.

Только и мы ведь не лыком шиты — свое соображение имеем! И я снова придумал, как перехитрить мисс Витольдовну. Сижу как-то за столом, ем прекрасные закуски, а в рот не лезет! Выпить, страсть, как хочется! И я набираю номер телефона Мони.

— Друг у меня заболел, надо спросить, как здоровье! — поясняю я моему куратору.

— Моня, как здоровье? — спрашиваю я, услышав его жующий голос в трубке.

— Что, скорая помощь? И дома никого нет? Погоди, я через полчаса — у тебя!

— Ты что с ума сошел, какая скорая помощь? — испуганно бормочет по телефону Моня, но я уже лечу к нему.

— Томочка, с другом плохо, надо спешить! Я скоро приду, он рядом живет!

— одеваясь, информирую я Тамару.

— Попробуй только нажрись там, увидишь у меня! — уже на лестнице предупредила меня грозная мисс Тамара.

Я только рукой махнул и сел в лифт. От «Кунцево» до «Филевского парка»

— как говорят в народе «рукой подать и ногой поддать». Минут через двадцать я уже звоню Моне в дверь.

— В чем дело, ты что, с ума сошел…

— Сойдешь тут, — перебил я его, — когда ни капли выпить не дают. Что у тебя есть?

— Ты же знаешь — стальник в избытке! Сколько? — по-деловому подошел к вопросу Моня.

— Моня, дорогой, я у тебя видел стеклянную кружку Эсмарха, далеко ли она? — спешно откупоривая пузырьки, спросил я (для тех, кто не знает — кружка Эсмарха — это емкость для клизмы).

— Ты что, шизанулся, зачем тебе кружка Эсмарха? — удивился Моня, но кружку достал.

Я залил туда грамм триста настойки стальника, разбавил таким же количеством воды, попробовал прямо из кружки на вкус и, закрыв краник на клистире, ввел последний куда следует.

— Теперь себе налей, я же не алкоголик, чтобы пить один! — потребовал я.

— У меня нет второй кружки Эсмарха! — взвизгнул ошалевший Моня.

— Зачем? Зачем тебе кружка Эсмарха? Ведь у тебя нет ненормальной бабы, которая не позволяет тебе выпить. Ты — счастливый человек — у тебя сейчас вообще нет бабы! Никто не экспериментирует над тобой, никто не командует тобой, никто не изменяет тебе, никто не исчезает из дома на ночь! Пей, дорогой, как человек — из стакана! — произнес я пылкий, но выстраданный монолог.

Мы чокнулись с Моней — он своим стаканом, я — кружкой Эсмарха; я открыл краник и поднял кружку повыше.

— О, я понял! — вдруг взволнованно прокричал Моня, — я сделал открытие! Вот почему в песнях поют: «Поднимем кружки!» Видимо, в старину все делали так, как ты сейчас, и чтобы жидкость пошла в организм, поднимали кружки, как и ты! Но я не понимаю, зачем тебе сейчас понадобилось пить таким странным способом?

— Потому, что и у тех древних мужиков, как и у меня сейчас — бабы были садистками и не позволяли выпить, а по прибытию домой — обнюхивали. А этому способу меня знакомый шофер научил из Тольятти. Ни один гаишник не мог догадаться, пока кровь на пробу, наконец, не взяли. Действует сильнее и запаха нет!

Я дождался, пока вся жидкость вытечет из кружки, потом вымыл ее и поставил на место.

— Ты хоть закуси, там же больше поллитры! — и Моня протянул мне здоровенный огурец.

— Не влезет! — заявил я, критически взглянув на габариты огурца.

— Извини, зарапортовался! — пробормотал Моня, — а ведь выгодно — и закусывать не надо!

Я бегом бросился в Кунцево, ведь спиртное, употребленное таким образом, действует гораздо быстрее, чем через желудок. Когда я звонил в дверь Тамары, меня уже хорошо «забрало».

— Нажрался! — с кровожадной улыбкой констатировала мисс Тамара-грозная.

— Постыдись, филолог — тихо ответил я ей, — Моню без лифта на горбу тащил — не полезли носилки в лифт и санитары стали уезжать. А человек умирает — с животом что-то у него. Ну, взвалил я его себе на спину и потащил по лестнице! Устал, еле хожу, а ты: «нажрался, нажрался!» Можешь обнюхать, если не веришь!

Тамара Витольдовна деловито приказала: «Дыхни! — и по-овчарочьи обнюхала меня.

— Извини, погорячилась! — признала свою ошибку Витольдовна, и ласково пропустила меня к себе в квартиру.

— Знала бы, дурочка, где нюхать надо было, не то сказала бы! — мелькнула у меня крамольная мысль, но я тут же отогнал ее.

Еще один сюрприз устроила мне Тамара Витольдовна, но уже в октябре, и в городе Киеве. Предыстория такова. Защищал диссертацию у нас в МАСИ мой старый приятель из Киева Юра Дзюба. Я был у него оппонентом. Диссертация сама по себе была хороша, да и Юра был моим хорошим приятелем, так что расхваливал я его на защите, как мог. Мне даже нарекание от Совета было — «оппонент», для того, чтобы критиковать, а не расхваливать.

Одним словом, защита прошла блестяще, и Юра пригласил меня к себе в гости в Киев.

Летом мы с Тамарой Витольдовной уже были в Киеве, погостили у Оси Юдовского, там же где раньше я останавливался с Тамарой Ивановной. Конечно же, мне пришлось «отпрашиваться» у Оли и Тамары-маленькой, дескать, маму навестить надо.

А Тамара Ивановна сама отпросилась у меня на Чегет, где стала бывать последнее время. К Маше как раз приехал «на побывку» ее муж-капитан, причем на все лето. Лика же, как замужняя женщина поехала со своим генералом куда-то в военный санаторий. Страсть как не хотела ехать, но брак обязывает!

Вот мы и провели лето в Киеве. Конечно же, характер свой Тамара-грозная проявляла, но выгнать меня из Осиной квартиры она уже не могла. Более того, в Киеве она была подчеркнуто деликатной, уступчивой и ласковой. Прикидывалась, конечно же, по необходимости! Но ей настолько понравилось в Киеве, что она упросила меня взять ее с собой еще раз в октябре, как раз после Юриной защиты.

Мы остановились у Юры в его однокомнатной квартире в девятиэтажном доме на Нивках, а сам Юра на время нашего пребывания ушел жить к другу. Только просил присмотреть за его собакой Найдой, которую к другу было взять нельзя. Мы выпили, конечно, у Юры; он пробыл с нами до позднего вечера, чуть ли ни до полуночи, а потом поехал к другу. Я вышел во двор вместе с Юрой и Найдой, которую надо было выгулять.

Я вышел в майке и спортивных брюках, Найда сделала свое дело, и мы пошли обратно домой. Войдя в подъезд, я остановился, а куда дальше идти — не знаю! Ведь я не только не посмотрел на номер квартиры, а даже этажа не запомнил! Зрительной памяти — никакой, а, кроме того, я был сильно выпивши. Сели в лифт, я пытаюсь поднять Найду, чтобы она хоть носом ткнула в нужную кнопку, но она только визжит и отбивается.

Вышли снова во двор: я знаю, что у Юры балкон выходит туда же, что этаж не первый и не последний. А какой — хрен его знает, балконы все одинаковые. Начинаю кричать вверх: «Тамара, Тамара!». На балкон вышли две тетки: «Чего надо?».

— Ничего, я свою Тамару зову — отвечаю я.

— А ты не ори среди ночи, а поднимись к своей Тамаре и там с ней разговаривай! А то милицию вызовем!

Тогда мы снова зашли в подъезд — на дворе нулевая температура, весь дрожу от холода. Найда испуганно смотрит мне в глаза и подвывает. Что делать, садимся в лифт и останавливаемся на каждом этаже. Выходим в длинный коридор, подвожу собаку к каждой двери — вдруг узнает квартиру.

Наконец, на пятом этаже Найда уверенно свернула направо и пошла в самый конец коридора. Звоню в дверь, готовый к извинениям, но дверь открыла злорадно улыбающаяся Витольдовна.

— Что, пьянь, орешь во дворе? Номер квартиры не мог запомнить? — стала она меня, замерзшего, выговаривать. Найда аж залаяла на нее.

— Ты слышала, как я тебя зову и не вышла на балкон? — поразился я, — я же замерзнуть мог!

— Одной пьянью меньше было бы! — неосторожно ответила Тамара, и схлопотала по синяку под каждым глазом. Правда, они стали видны только утром.

Я рассвирепел от такого предательства и стал одеваться, чтобы уйти. Куда и сам не знал, но только подальше от нее. Тамара же, сделавшись неожиданно ласковой, еле удержала меня, поведя прямо к койке.

Наутро, когда к нам зашел Юра, она уже рассмотрела свои фингалы и очень переживала. Юра успокаивал ее, но втайне был на моей стороне — это же надо, на балкон не выйти!

Ничего, купим большие темные очки и догуляем неделю в Киеве. Потом она даже вспоминала об этой поездке с удовольствием.