Поединки с десятником и первый секс

Поединки с десятником и первый секс

До уборочной «страды» нас почти не использовали, мы даже просили работы. Направили как-то подровнять силосный ров, но нас там от вони стошнило, и мы сбежали. Я попросил у десятника Архипова «силовой» работы, поднять там чего-нибудь или перетащить. Штангист, дескать, сила пропадает. Десятник хитро улыбнулся и повез на своем «козле» меня в поле. Там стоял комбайн «Сталинец — 6» со снятым двигателем. Видимо, двигатель отремонтировали и поставили на землю рядом с машиной. Поднять двигатель надо было метра на полтора.

— Поднимешь — сто рублей дам! — сказал на прощание Архипов и повернул машину, — заеду часа через два!

Я уже продумывал хитрые комбинации из рычагов и веревки, как вдруг увидел ехавший навстречу мне «газик» с чужими студентами на борту. Я замахал руками, и когда машина остановилась, попросил:

Студенты, дорогие, помогите комбайнеру поднять двигатель обратно! Свалился по дороге, узнает начальник — головы не сносить!

Студенты попрыгали с кузова, и за пару минут двигатель был на месте. Я сказал им: «Большое целинное спасибо!», а водитель, хитро подмигнув мне, увез студентов дальше. Я не стал ждать десятника и пошел сам в контору — дороги туда было минут двадцать. Архипов аж рот раскрыл от удивления, когда узнал, что двигатель на месте. Не поверил, посадил меня в козла, и мы поехали на место. Вышел, посмотрел на двигатель, потом на меня и покачал головой.

Хочешь, еще за сто рублей сниму его снова? — предложил я, но десятник отверг мое предложение. Вернулись в контору, и он без разговоров выдал мне сто рублей. Но злопамятный Архипов решил доконать меня следующим своим заданием. Он предложил уложить фундамент для печи в строящейся конторе. Цоколь конторы был уже выложен саманными блоками — «саманами». Изготовлены они были из навоза, глины и рубленой соломы, и весили, наверное, по пуду штука. На дворе валялась куча саманов и куча земли, вырытой из ямы под фундамент. Нужно было замесить глину (бочка воды и глина имелись), уложить саманы в фундаментную яму в пять слоев, подогнать их, положить на глину, подравнять топором и лопатой, которые лежали тут же рядом.

Кучу земли, нужно было вывезти подальше и рассыпать — для этого стояла лошадь с телегой. Одной бочки воды не хватило бы, и на этой же телеге мне пришлось бы привозить воду из озера. На это давался целый день и двести рублей оплаты. Архипов должен был заехать часов в шесть и проверить работу.

Я почесал голову и понял, что не в коня корм. Работу эту я не осилю, а уж Архипов разнесет «парашу» по всему совхозу. Тогда я (даром, что ли отличник!) решил схитрить. Я вылил бочку воды в глину и размешал ее, затем засыпал лопатой кучу земли обратно в фундаментную яму, и как следует, утрамбовал ее ногами. Небольшой остаток разровнял по полу конторы. Затем уложил сверху один слой саманов, обильно смазанный глиной и даже отштукатуренный ею же сверху. Остальные саманы набрал в телегу и отвез подальше, свалив в овраг, а затем улегся отдохнуть на траву близ строящейся конторы и заснул.

Забегая вперед, расскажу, что на следующий год сюда приехали наши же студенты, но курсом младше. Так вот, бригада, которая достраивала контору, рассказала мне, как чертыхался Архипов, когда поставленная на мой фундамент печь осела и покосилась так, что чуть не свалилась. Пришлось разбирать печь и перекладывать фундамент.

Проснулся я оттого, что кто-то будил меня. — Неужели, Архипов! — в страхе подумал я, но будили меня очень уж нежно, явно не по-Архиповски. Открываю глаза: надо мной сидит женщина в косынке, загорелая, глаза голубые, улыбается. Зубы — как у всех местных — находка для стоматолога.

— Я — Ульяна, — представилась она, — подойду, думаю, посмотрю, не помер ли. Вижу — здоров! — Увидев, что я в порядке, Ульяна улыбалась все шире и шире.

— Может за здоровьечко самогончику по чуть-чуть? — подмигнув, предложила Ульяна и, раскрыв холщевую сумку, показала горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой.

Я поднялся и осмотрел Ульяну. Надо сказать, что снизу она казалась привлекательнее. Маленького роста, крепышка, лет тридцати, Ульяна была скорее не загорелой, а вся в коричневых веснушках. Нос — чухонский, губы обветренные. Настроение упало, но сразу поднялось при мысли о самогоне, а возможно, и закуске. Как-никак — весь день без обеда!

Мы уселись на цоколь, Ульяна постелила газету, поставила бутылку и один граненый стакан. Затем положила на газету нарезаного соленого сала, полбулки хлеба и несколько огурцов.

— Стакан-то один всего, — виновато улыбнулась Ульяна. Но я быстро налил самогон в стакан, вручил его Ульяне, а сам взял в руки бутылку.

— У нас на Кавказе, откуда я приехал, пьют только из бутылки! — уверенно соврал я.

— Так ты тоже с Кавказа? — радостно удивилась Ульяна, — ты что, не грузин ли? Слово «тоже» насторожило меня, но я бодро доложил:

— Грузин — первый сорт, — мегрел называется, мы на Черном море живем, — хвастался я, хлопая себя кулаком в грудь, совсем как это делает самец гориллы, который живет несколько южнее.

Мы выпили за здоровье, как предложила Ульяна, потом — за встречу, а последнюю — уже за любовь. Меня поразила метаморфоза, которую, я испытал тогда впервые в жизни. До первого глотка Ульяна, как я уже говорил, казалась мне невзрачной, даже некрасивой женщиной, намного старше меня. После первого тоста, я стал находить ее загадочной незнакомкой, этакой пастушкой, забредшей к соседнему пастушку на посиделки. После второго тоста Ульяна преобразилась в красивую мулатку, необычайно привлекательную и сексуальную. Обнимая ее за талию, я ощутил здоровую упругость сильного тела, созданного как будто специально для плотской любви. Тогда я еще не знал народной мудрости: «Не бывает некрасивых женщин, бывает только мало водки!» Солнце грело, но не пекло, вокруг конторы была зеленая густая трава, поодаль — кусты.

Мы выпили по третьему разу и как-то вместе встали. Обняв друг друга за талии, мы, пошатываясь, пошли в известную нам сторону. Я пошатывался больше (наверное, больше выпил, или привычки было меньше!), но Ульяна твердой рукой направляла мое движение в нужную нам сторону — к кустам.

Как голодные звери набрасываются на свою добычу, как вольные борцы горячо схватываются друг с другом после сигнала судьи, так и мы с Ульяной необузданно повалившись на траву, обхватили друг друга всем, чем можно было только обхватить. Задыхаясь и рыча, мы срывали друг с друга одежды, стараясь не очень повредить их, так как помнили, что надо будет еще и одеваться …

Опыта подобных встреч у меня еще не было, но как-то все получилось само собой. Вот она — сила инстинкта! Вокруг никого не было, но я все же прикрывал рот Ульяны рукой — мне казалось, что ее финальный вопль слышен аж в нашем амбаре. Затем мы разом откинулись друг от друга и, лежа на спинах на прохладной траве, дышали так тяжело, как будто выполнили всю работу, порученную мне прощелыгой Архиповым.

Постепенно наше дыхание стало ровнее, реже; мы снова посмотрели друг на друга — и снова в бой. Второй раунд был поспокойнее, но и подольше.

— Ты не очень-то вопи подконец! — попросил я Ульяну, — десятник скоро должен подойти, как бы не услышал, гад!

Ульяна, страдальчески улыбаясь, кивнула, но обещания своего не сдержала …

Архипов пришел, как и обещал, в шесть. Увидев выполненную работу, он потоптался на фундаменте, похвалил его, но, посмотрев на меня уставшего и всего взмокшего, выжатого, простите за банальность, как лимон, даже пожалел:

— Ты уж так не убивался бы, завтра можно было бы закончить!

— Я — человек слова! — был мой ответ Архипову, — я на целину не отдыхать приехал!

Тот молча выдал мне двести рублей, и я пошел к себе в амбар. Когда все уже улеглись спать, я, как бы невзначай, спросил:

— Ребята, а кто такая здесь Ульяна, может, кто знает? И тут один из наших студентов, по фамилии Жордания и по прозвищу «меньшевик» вскочил так быстро и так с криком, будто его тяпнула за заднее место крыса. Поясню его прозвище: Жордания известный в Грузии меньшевик-эмигрант, наш «меньшевик» был просто его однофамильцем.

— Так вот почему эта сука прогнала меня сегодня, выходит, это ты ее успел трахнуть! — Жордания кричал так, как будто его обворовали, — это моя баба, я ее раньше нашел, так не по-кавказски — отбирать чужое! — причитал «меньшевик». — Слушай, оставь ты эту «шалашовку», она со всем совхозом уже успела перетрахаться, вот и тебя подобрала! — на ухо мне советовал «старик» Калашян, — наш «меньшевик» живет у нее, пьет ее самогон, трахает ее и горя не знает; ты видел, чтобы он ночевал с нами в амбаре? Только сегодня — и все из-за тебя! Оставь ее, еще подхватишь бяку, если уже не подхватил. А у тебя, как я знаю, невеста дома …

Я, подивившись осведомленности «старика», «оставил» Ульяну. Вернее, она сама больше ко мне не подходила. «Меньшевик» опять перестал ночевать в амбаре. Вот такой была моя первая настоящая встреча с женщиной …

Где первая любовь — и где первый секс? Как говорится — две большие разницы! И сколько ущербности мне принесла первая любовь, столько же уверенности в женском вопросе дал мне этот первый секс!