Стиляга
Стиляга
В мае 1954 года произошли два основополагающих события в моей жизни — начало занятий штангой и первая настоящая, но неудачная любовь. Эти два события совершенно по-новому повернули мою жизнь. Занятия штангой, общение со здоровыми телом и духом товарищами, помогли мне почувствовать себя не только полноценным, но, я бы сказал, сверхполноценным юношей. Казалось бы, начитанный и умный отличник учебы, да еще спортсмен-силач с завидным телосложением — чем не предмет зависти для окружающих ребят!
А первая любовь, которая оказалась неудачной, не только без взаимности, но и с презрением со стороны объекта любви, все поставила с ног на голову. К тому же, если говорить о любви, и об этом будет еще сказано чуть попозже, я сам сделался объектом любви, но совершенно непонятной и, казалось бы, ненужной для меня. Эти противоречивые события обрушились на мою педантичную голову с такой силой, что не в состоянии философски оценить обстановку, я решился на суицид. Но до этого оставалось еще целых два года …
Но с 12 до 14 лет, помимо домашней самоподготовки уже описанными выше способами, я имел еще два рода любимых занятий, хобби, что ли, — стиляжничество и занятие химией. Стиляги в начале и середине 50-х годов прошлого века — это не нынешний панк или что-то в этом роде. Движение стиляг, как мне показалось, возникло на фоне робкого проникновения к нам западной, в первую очередь, американской моды и образа жизни. Это проникновение было искаженным — ведь получить правдивую информацию объективно мы не могли, а пользовались суррогатными источниками. Фильмами, чаще всего нашими об Америке, а не произведенными в ней непосредственно, музыкой, которая прорывалась по «вражеским» передачам и культивировалась кулуарно. Наши «стиляги», чаще всего, имели смутное представление об американском образе жизни, моде, музыке, культуре, и просто пытались выразить свой протест затхлому постсталинскому времени.
Мне смешно, когда говорят о Хрущевской «оттепели» — я рос в это время и понимал, что жизнь в СССР в этот период становится просто безнадежной. При Сталине была опасность быть арестованным, допустим за антисоветскую пропаганду. Но были и перспективы стать большим ученым, артистом, руководителем, не будучи комсомольским вожаком, партийным подхалимом, демагогом и т. п. Во времена Хрущева и далее Брежнева, без членства в партии, без рабского вылизывания анальных зон у партийного и комсомольского начальства, можно было рассчитывать только на жизнь рабочей пчелы.
Я лично стал стилягой в знак протеста против удушающе-затхлой, буквально вонючей жизни молодежи в то время. Может, я и был нетипичным стилягой по внутреннему содержанию, но внешнее сходство старался соблюсти на 100 и даже более процентов. Начну сверху вниз. Волосы у меня были гладкие, почти до плеч, с загнутыми кверху концами (я их загибал горячими щипцами), чтобы прическа была похожа на Тарзанью. Тогда все стиляги подражали Тарзану-Вайсмюллеру в прическе; серия фильмов о Тарзане была тогда супермодной. Но, в отличие от Тарзана, я носил длинные бакенбарды и тонкие усики. Плечи у меня, в отличие от других стиляг, были и взаправду широкие, но желтый клетчатый пиджак, который я сам заказал портному, был с каррикатурно большими «липами» — накладками на плечи. Низ пиджака плотно обтягивал бедра, а на красном галстуке из клеенки я сам нарисовал масляными красками пальму с обезьяной на ней.
Брюки шил я сам, долго подгоняя их по фигуре. Они были зеленого сукна, страшно короткие, зауженные сверх предела. Нормой считались 21–22 сантиметра, а у меня были 18 сантиметров. Ступни туда пролезали с трудом. Брюки были настолько коротки, чтобы носки ярко красного цвета, под стиль галстука, были видны до самого верха. Брюки заканчивались широкими обшлагами, как и было тогда положено. Туфли стиля «буги-вуги» я изготовил из женских (материнских) туфель, благо размер ноги у нас был одинаков. Я срезал невысокий каблук и приклеивал резиновым клеем к подошве несколько слоев микропористой резины желтого цвета, так, чтобы общая толщина подошвы была сантиметров 7–8. Затем я острым ножом надрезал подошву по периметру этакими неровными надрезами, чтобы она казалась как бы изготовленной из грубого тесаного камня.
И в довершении всего, чего не было у других стиляг, на левой ноге, прямо на красном носке, красовались огромные наручные часы, специально купленные у часовщика. То есть это была фигура, затмевающая даже самые смелые каррикатуры на стиляг.
На улицах комсомольский патруль хватал стиляг и ножницами разрезал у них узкие края брюк. Меня эта участь миновала. Самым шиком было стать в такой одежде спиной к медным перилам какого-нибудь кафе на Плехановском проспекте и с безразличным видом курить, сплевывая на асфальт вокруг себя ровным полукругом. Я для этой цели покупал дешевые, но крупные сигары «Север», от которых меня тошнило каждой ночью. Я, сдуру, затягивался, не зная того, что дым от сигар чаще всего просто выпускают изо рта в воздух. По крайней мере, мне так говорили знающие люди.
А кульминацией моего шика был тот момент, когда сигара вынималась изо рта, и окрестности кафе оглашались громким Тарзаньим позывным. Кто его слышал, тот этого не забудет никогда! Я долго тренировался, пока не научился делать это в совершенстве.
По правде говоря, в таком облике я пробыл не более года в то переходное для меня время, когда никак не мог определиться — супермен ли я, жалкий ли тип, брошенный девушкой, или личность совершенно нетрадиционной сексуальной принадлежности. Мой облик говорил о том, что я стиляга, а остальное мне было все по фигу.
Но польза от такого облика тоже была — меня так и не приняли в комсомол, хотя я и сам туда не стремился. Когда в школу пришли представители райкома комсомола для «вербовки» учеников в свои ряды, они были в ужасе от моего внешнего вида и намекнули, что такого не грех бы и из школы исключить. И исключили бы, но учился я отлично. Учителя по физике, английскому и латыни (был такой предмет у нас!), правда, нашли выход из положения — они договорились со мной, что я не буду ходить на их занятия, а они ставят мне в четверти пятерки. Выходит, что ученик с таким порочащим советского человека видом на их уроках не присутствовал, и они не несут ответственности.
Я всегда ненавидел комсомольцев с их наигранно-серьезным видом, райкомовскими словечками: «есть мнение …», «мы будем рекомендовать …», «тебе доверили». А, чтобы документы мои приняли на конкурс в ВУЗ (без комсомольского билета это было невозможно), я пошел на подлог. Достав чистый бланк комсомольского билета, я вклеил туда свою фотографию, и горячим, сваренным вкрутую куриным яйцом со снятыми скорлупой и пленкой, проставил себе все печати — и круглую, и «уплачено», пользуясь чужим билетом с жирными печатями. Горячее крутое яйцо прижимается к образцу отпечатка в чужом документе, а потом быстро ставится на нужное место своего документа. Правда, печать «уплачено» получалась из-за своей длины несколько волнистой, но кому до этого было дело!
Кроме стиляжничества, вторым моим хобби была химия, практическая химия, которой я занимался на кухне, преобразованной в химлабораторию. Удивительно только, как Рива с этим мирилась!