Падение Геракла

Падение Геракла

Вернувшись со съезда, Маникашвили решил показать перед всем институтом, что он и без меня будет успешно продолжать работу над гибридом. У меня был свой «шпион» в отделе Мобильных машин — жена Лиля, которая по вечерам рассказывала мне о новых «подвигах Геракла» — Геракла Маникашвили, разумеется, а не мифологического богатыря!

Геракл устроил общее собрание сотрудников отдела, нацелил всех на работу по «гибриду». Всем сотрудникам, в том числе и моей жене, он поручил разработать новый механизм вариатора. Я позволю себе в двух словах описать этот очень простой механизм, и те изменения, которые Геракл собирался в него внести. Чтобы маразм моего бывшего начальника предстал бы во всем его величии.

Мой вариатор, названный экспертами по ошибке машинистки «мезан-приводом», представлял собой крупную магнитофонную кассету, в которой вместо пластмассовой ленты, была лента стальная. Из которой, например, делают лезвия безопасных бритв. Шириной она была 5 сантиметров, а диаметр мотков — до 30 сантиметров.

Сперва с большим мотком соединялся маховик, а с малым — колеса автомобиля, через привод, разумеется. Лента быстро, секунд за пять, перематывалась с большого мотка на малый, разгоняя маховик примерно до 6-ти тысяч оборотов в минуту и доводя колеса автомобиля почти до остановки.

А затем, для разгона автомобиля (внимание, вот в чем хитрость изобретателя!) кассета всего лишь переворачивалась на 180 градусов, так чтобы мотки оставались на своих местах, но намотка меняла бы направление. Тогда, маховик и колеса автомобиля соединялись с теми же мотками, но намотанными в другом направлении. Маховик быстро перематывал ленту снова с большого мотка на малый, тормозясь сам, и разгоняя автомобиль. Никаких подготовительных операций!

Вот почему профессор Фалькевич назвал это «изящным решением», а эксперты не смогли отыскать такого механизма во всей мировой патентной литературе. И выдали патент на это решение.

Геракл решил «обойти» мой патент и добиться того же эффекта другим способом, получив на это свой патент. После торможения автомобиля и разгона маховика, всю ленту, по его замыслу, нужно было перемотать назад, а затем снова вперед, но наматывая уже в другом направлении. Но все, кто знает, как устроен магнитофон, понимают, что при перемотке ленту надо подтормаживать, иначе она просто хаотически размотается и будет вылезать наружу. Для этого Маникашвили поставил на оба мотка по тормозу.

Больше года было затрачено на изготовление этого вариатора, который стал в три раза больше прежнего. Были сделаны мощные ременные приводы от двигателя автомобиля, как на оба мотка ленты, так и на маховик. Последнее было вызвано тем, что он во время манипуляций с лентой сильно терял скорость. Хитрый Геракл намеревался «исподтишка» разгонять маховик двигателем.

Перед самым Новым 1968 годом приготовления были закончены, и Маникашвили решил продемонстрировать автомобиль с новым гибридом. Позвал Тициана Трили и все руководство института. Любопытных набился целый двор.

Испытывать автомобиль решили по прежней схеме — выезд со двора на улицу Зои Рухадзе, разгон автомобиля, торможение маховиком во дворе и во дворе же разгон автомобиля тем же маховиком. Словом, как полтора года назад в моих опытах перед Трили и Янте. Декабрь в Тбилиси был достаточно теплым и сухим — ни снега, ни дождя. Инженеры, положите, пожалуйста, таблетку валидола под язык, сейчас я буду рассказывать, как сработало это чудо технической мысли!

Рассказываю со слов жены, а также Хвингия, так как я в это время был уже далеко от Тбилиси. Я строил для вас коммунизм в городе Тольятти на Волге

— автомобильной столице России. Как я там оказался — сказ впереди, а пока — про испытания «гибрида Маникашвили», прозванного научным людом института «Гераклоидом»

За рулем несчастного УАЗика, превращенного в «Гераклоид» был все тот же Жюль. В моем кресле прикрепленном к кабине задом наперед, сидел… нет, не Маникашвили, ему начальственная солидность не позволяла этого сделать. Там восседал Виктор Иванович Бут — высокий жилистый старец с совершенно лысой блестящей головой на длинной шее. Внешне «Гераклоид» напоминал огромную сноповязалку — во все стороны к механизму гибрида шли длинные мощные ремни, перекинутые через огромные шкивы со спицами. К креслу Бута шли уже не два рычага — торможения и разгона, а целых семь.

Увидев это чудо, выехавшее на середину двора, народ загоготал, а Тициан Трили нахмурился и стал ждать исхода испытаний. Мне было непонятно, почему Геракл, достаточно взрослый и опытный человек, стал испытывать свой «Гераклоид» на ходу, сразу перед академиком, руководством и народом. Нет бы, испытать заранее втихаря, а потом уже демонстрировать народу. Но, во-первых, в Грузии втихаря ничего не сделаешь, вокруг полно зевак. А во-вторых, Геракл был коммунистом, а коммунисты имеют порочную привычку все приурочивать к знаменательным датам. И Геракл спешил провести испытания к Новому Году, а не после него.

Двигатель взревел и «Гераклоид», разогнавшись, выехал со двора. Минуты две он объезжал здание под восхищенные крики живущих рядом с трассой курдов, и вот это чудо въезжает во двор. Бут дергает рычаг торможения, и автомобиль действительно плавно остановился, разогнав, как положено, маховик. Народ зааплодировал.

Но осталась еще самая мелочь — разгон автомобиля, для чего собственно весь гибрид и создавался. Прежде чем дернуть рукоятку перемотки ленты, умный Бут крикнул народу: «Всем уйти с плоскости вращения!». Люди подогадливей, быстро отогнали народ с тех мест, куда могли полететь осколки в случае аварии; мудрое начальство само заранее отошло с этой опасной плоскости.

Тогда Бут начал первую перемотку ленты. Двигатель автомобиля натужно ревел, перематывая сотни метров ленты; тормоз мотка сперва задымил, а под конец засветился темно-малиновым накалом. Шум стоял как в цеху на ткацкой фабрике. Остановив ленту, Бут начал ее обратную перемотку. Снова завыл двигатель, захлопала лента, заскрежетал и накалился второй тормоз. Это значит, что стоять перед светофором, да и где угодно, автомобиль должен был не менее семи минут — столько времени нужно было для перевода механизма от положения торможения до разгона. В моем варианте переворот кассеты занимал всего около секунды. О расходе топлива на эти перемотки, я уже и не говорю, чтобы не прослезиться!

Однако маховик за это время здорово замедлил свое вращение. «Лихач» Бут решил подразогнать его, и дернул рычаг подразгона. Снова взвыл двигатель и маховик начал набирать обороты, что было заметно по все увеличивающемуся его свисту. По-видимому, Бут перебрал оборотов, потому, что, когда он стал дергать рычаг разгона автомобиля, моток соединился с маховиком, а привод автомобиля — нет. Зубья шестерен не входили в зацепление на такой скорости, трещали, а не сцеплялись. А моток ленты, соединенный с мощным маховиком, доведенным до семи-восьми тысяч оборотов в минуту, мгновенно перемотался вхолостую и, конечно же, вырвал конец ленты со второго вала.

Вот тут-то началась настоящая пулеметная очередь! Оборванный конец ленты с бешено вращающегося мотка при каждом обороте ударялся о раму автомобиля и оторванным «кинжалом», размером с лезвие большого кухонного ножа, летел в плоскости вращения мотка в стену института. Таких «кинжалов» в секунду вылетало свыше ста штук (шесть тысяч оборотов в минуту — это сто оборотов в секунду; один оборот — один кинжал), и за несколько секунд весь моток ленты превратился в сотни кинжалов, воткнувшихся, как гвозди из строительного пистолета в штукатурку институтской стены. Народ с воем стал разбегаться — кто куда. Ситуация напоминала расстрел демонстрации 9 мая 1956 года — та же пулеметная очередь, те же вопли толпы. К счастью, все обошлось без трупов — умный Бут успел предупредить народ.

Сам Бут, услышав пулеметную очередь, молниеносно отстегнул ремень и, прикрывая лысую голову руками, ретировался прочь. Жюль, выскочив из кабины, метнулся в другую сторону. Несколько секунд ужаса — и все стихло, слышен был только рокот и тихий свист маховика, израсходовавшего часть своей энергии на «кинжалообразование». Участок стены института, площадью с маленькую комнатку, напоминал огромную жесткую металлическую щетку — он был густо утыкан «кинжалами» — погуще в центре и пореже на окраинах. По этой картине можно было изучать кривую «нормального распределения Гаусса».

Руководство, стоящее по обе стороны от Трили, ошалело глядело на него, как будто виновником «торжества» был не Геракл, а именно он — Трили. Сам Геракл в шоке стоял с открытым ртом, глядя куда-то в пространство. Наконец, Трили пришел в себя и взглянул на утыканную «кинжалами» стену. На секунду он закрыл глаза ладонью, видимо представив себе людей, стоящих на этом месте. Это был бы конец всему, конец полный, «амба», как говорят в народе! Резко повернувшись, Трили пошел ко входу в главное здание института. Руководство заспешило за ним.

— Маникашвили и Бут — в кабинете Самсона! — с удовольствием скаламбурил Авель Габашвили, догоняя своих коллег.

Все собрались в кабинете директора — Самсона Блиадзе. Трили сел в голове длинного стола, покрытого, как и положено, зеленой суконной скатертью. Над его головой висел портрет Ленина с открытым ртом сжимающего в вытянутой руке свою скомканную кепку, как задушенную птицу. Видимо, вождь произносил пламенную речь о необходимости отстрела реакционных ученых. Если таких, как Геракл Маникашвили, то вождь был, безусловно, прав.

Я не скажу, что Трили был мрачнее тучи, не хочу использовать набивший оскомину штамп. Но, тем не менее, это было так. Батони Тициан подождал, пока все рассядутся по местам, и молча, сорвав свои очки с носа, швырнул их по столу туда, где на самом краю друг перед другом сидели бледные Маникашвили и Бут. Самсончик вскочил с места и засеменил к остановившимся в своем движении очкам; подобрав их, он осторожно понес очки хозяину, и в поклоне подал их Трили. Тот молча взял очки и снова без разговоров зашвырнул их туда же. Самсончик бросился доставлять их обратно. Так очки проделали свой путь туда и обратно несколько раз.

Кто-то вспомнил, что Трили так швырял очки еще один раз — когда снимал начальника отдела, устроившего по пьянке пожар в служебном помещении. Начальника сняли и отдали под суд — он «достал» всех своими пьянками и безобразиями. Кого будут снимать сегодня — всем было ясно. Наконец к академику вернулся дар речи.

— Ну что, батоно Геракл, доигрался? — задал риторический вопрос академик. — Выжил талантливого человека, так что он вообще уехал из Грузии, и мы его потеряли. За год ты не смог даже повторить его опыт, имея готовую установку! Чем ты думал, когда создавал этого урода? Ведь у тебя был целый отдел в подчинении!

— Не было у меня никакого отдела, это не отдел, а сборище тупиц!

— Ах, у тэбэ нэ было атдэла? И нэ будэт! — закричал Трили, от волнения не сдержав сильный грузинский акцент.

— Пиши по собственному желанию, если не хочешь по статье! Уходи, куда хочешь, чтобы только ноги твоей у меня в институте не было! Говорят, ты хотел поработать шофером? — съязвил Трили, — скатертью дорога!

Геракл, встал из-за стола и вышел, хлопнув дверью. За ним нерешительно засеменил Бут. У двери он обернулся, поклонился и, сказав «до свидания», вышел, тихо затворив за собой дверь.

Я знал, что Геракл страдает придурью, но что до такой степени — не думал. Как же еще оценить его поведение после ухода из института? Геракл, после изгнания из института, устроился мелким чиновником в Комитет по науке Грузии (был такой «младший брат» Госкомитета СССР по науке и технике). И первым делом он вызвал с отчетом об академической науке … самого Трили! Это стало анекдотом — сотрудники института только и говорили друг другу: «слышал новый анекдот — Маникашвили вызвал к себе Трили!».

И чтож, Трили пришел и спокойно доложил об успехах академической науки. Но перед уходом на доклад, он позвонил своему другу, Председателю Комитета по науке и сказал: — Васо (Вано, Сандро и т. д.), дорогой, сделай так, чтобы этого идиота Маникашвили в твоем Комитете не было!

И не стало Геракла в Комитете; но доклад Трили он выслушать все же успел…