Соревнования

Соревнования

Моя жена Лиля приехала поездом, я ее встречал (тогда было принято давать телеграммы на почтовые отделения, прямо как во времена Конан Дойла). Остановились мы сперва у дяди Жоры, а потом, узнав, что наших насильниц — соседок отселили, я перевез ее в мою комнату в общежитие, сделав соответствующий взнос Немцову. Лиля уже была беременна, но этого видно почти не было, и выглядела она вполне нормальной женщиной. Оказавшись в комнате, где бывала Настя, она тут же обнаружила ряд предметов, на которые я не обратил бы внимания, выдающие былое присутствие в помещении женщины. Конечно же, вся вина была возложена на Толика, благо он был далеко и не появлялся. Про то, как нас «опустили» соседки, я тоже промолчал.

Тренер объявил мне место и время начала соревнований, к сожалению, я уже и позабыл это место. Помню только, что ехать надо было далеко — сначала на метро, потом на автобусе.

Команду полулегковесов построили по росту — и я, как всегда, оказался самым высоким, чуть ли ни на голову выше следующего за мной спортсмена. Еще бы — 58 килограммов при росте 172 сантиметра — это не параметры штангиста. Средний рост хорошего штангиста-полулегковеса — примерно 155 сантиметров. Все бы ничего, но мне полагалось в таком случае вести «парад», докладывать что-то главному судье соревнований и т. д. Я наотрез отказался делать то, чего совершенно не умел, и место ведущего тут же занял опытный Алексей Вахонин, чемпион мира в легчайшем весе, уж точно на голову меньше меня ростом. Почему Вахонину понадобилось переходить в невыгодный для него полулегкий вес — осталось неизвестным, но он легко и непринужденно провел всю «официальщину» за меня.

Соревнования по штанге, а тогда они проводились по классическому троеборью — жим, рывок и толчок двумя руками, включали в себя по три подхода к каждому движению. Максимальная пауза на отдых — 3 минуты. Вес можно было только повышать от подхода к подходу, но если подход не выполнялся, то давали повтор. Если в трех подходах вес не был зафиксирован, то спортсмен получал нулевую оценку — «баранку» и фактически выбывал из соревнований. Спортсмен выступал на тяжелом и крепком помосте, стянутом из поставленных на ребро толстых досок длинными стальными болтами. Судили соревнования трое судей — передний, боковой и главный. Каждый имел две лампочки — белую («вес взят») и красную («попытка»). Итог подводил главный судья. Для разминки выделялись специальные комнаты с помостами, куда пускались и тренеры. Вот, пожалуй, и все.

Коротко о трех «движениях» спортсменов. Первым шел жим — самое силовое, но и самое «кляузное» из движений. Судить его было очень трудно. По правилам запрещалось почти все — поворачиваться, отклоняться, даже пошевелить ногой, перекашивать штангу, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости, останавливать ее в движении и т. д. и т. п. Ну, скажите, каким прибором уследить, перекашивается ли штанга? На сколько градусов она имеет право перекашиваться? И так далее. Ясно, что все отдавалось на откуп судьям, и часто происходили казусы — бывало, что у всех спортсменов «жим» переставали «считать». Дескать, было отклонение назад. А можно ли вообще поднять штангу, не отклоняясь? Нет, подбородок помешает! В общем, вся эта ахинея с жимом окончилась в 1972 году, когда это движение отменили. Соревнования по штанге стали неинтересными, сами спортсмены потеряли в объеме и силе плечевого пояса и стали похожи (простите, коллеги!) на этакие бревнышки («120-120-120»

— талию, где будем делать?»). А раньше штангисты, например, знаменитый Томми Коно, выигрывали первенства и по красоте тела («Мистер Универсул», «Мистер Мир»), вместе с культуристами. Но что произошло, того не вернешь! Так вот у меня как раз жим и был силен; не скажу, что я был этаким богатырем, но я исполнял жим хитро, так, что судьи считали.

Рывок производился одним движением — штанга взмывала на вытянутые руки спортсмена, который при этом подседал. Толчок выполнялся в два приема — сперва штанга с пола переходила на грудь спортсмена, а затем, после короткой передышки — на вытянутые руки над головой. Тоже, конечно, было много «запретов», но хоть судить можно было почти объективно.

Перед соревнованиями проходило взвешивание. Обычно спортсмены «гоняли» вес — до трех, четырех и даже пяти с лишним килограммов. Сбрасывали штангисты вес перед соревнованиями, чтобы остаться в выгодной, более легкой весовой категории. Организм обезвоживался до предела, движения замедлялись, спортсмен напоминал засушенный фрукт. Помню, в такой период я случайно порезал себе руку — кровь медленно выступала этакими шариками и тут же застывала, как смола на сливе.

Но после взвешивания, если вес был «сдан», спортсмены начинали медленно пить теплый чай с большим количеством глюкозы, меда и аскорбинки. Два-три литра жидкости — и наш высохший «фрукт» разглаживался, веселел, приобретал прыткость и силу — одним словом, был готов к «труду и обороне». Мне, к сожалению, этого делать было не нужно — итак двух килограммов не хватало.

Начались выступления спортсменов. Мой коллега по команде — первый номер, который тренировался «по системе», жил в Боржоми на сборах месяц, не позволял себе ни водки, ни женщин, под присмотром строгого Копцова, окончил жим на 80 килограммах, когда я еще и не начал подходы. Помню, что я начал подходить последним, к весу 97, 5 кг. Выжав, я прибавил 5 кг, и к этому весу уже никто другой не подходил. Выжав 102,5 кг, я оказался лидером. Я уже не помню, почему так произошло — то ли команда наша шла не под первым номером, то ли вес действительно был большим — на 7,5 кг выше нормы мастера спорта. Хотел, было, подойти к 105 кг, но передумал — силы начали катастрофически пропадать, сказывались все перечисленные излишества, плюс нервотрепка.

В рывке «первый номер» показал тоже 80 кг и тогда тренер полностью переключился на меня — он и массировал мне руки и давал нюхать нашатырный спирт. Стало понятно, что «первый номер» не тянет даже на зачетную норму.

Я начал рывок с веса 85 кг и два раза ронял его. Рывок — это не мое движение — выбросишь штангу вверх и сидишь в подседе, как курица на насесте, не ведая, что делается у тебя за головой. Вот штанга и падает. Назревала явная баранка. Тут тренер применил «силовой» прием — начал кричать на меня: я, дескать, и на сборы не поехал, и не жил вместе со всеми, пил и гулял — а теперь, если «зачет» не сдам — «поговорим в другом месте»! Заявление испугало меня, я не хотел терять реноме в институте. Сосредоточившись, удержал над головой эти несчастные 85 килограммов. Теперь, чтобы попасть в «зачет» мне хватало вытолкнуть всего 100 килограммов, то есть даже меньше жима. Копцов назначил мне именно этот вес. Я оскорбился и хотел переменить хотя бы на 110, но тренер доверительно сказал: «Дай мне «зачет», а потом иди хоть на 140 и поднимай его староконтинентальным способом! Призового места ты не займешь, а «зачет» мне позарез нужен!»

Поднимая эти, казалось бы, ничтожные 100 кг, я понял, насколько был прав тренер: сил почти не было — наступала спортивная импотенция. Эти 100 кг в толчке я поднял труднее, чем 102,5 жимом. Хотя в толчке нужно поднимать процентов на 20–40 больше, чем в жиме. Я все-таки подошел на 110 килограммов, но это был не подход, а смех и слезы. Вес водил меня, как пьяного, я чуть ни вышел за пределы помоста — боковой судья даже сорвался со своего столика и отбежал подальше. Наконец, под смех зала, я остановился, и вес засчитали. Чуть ни на карачках я отполз с помоста и тренер, подхватив меня, отвел в разминочную.

— Молодец, заслуживаешь сто грамм! — одобрительно похлопывал он меня по плечу и совал в нос его любимый нашатырный спирт.

— Сто грамм! — умоляющим тоном повторил я его последние слова, но тренер замахал руками, — ты что, хочешь, чтобы нас дисквалифицировали! Выходи в зал и там пусть кто хочет и дает тебе твои сто грамм — но только не я!

Я выполз в зал, там меня встретила жена, а с ней и пришедшие болеть мои приятели. Сто грамм и даже чуть больше нашлись; я выпил их с горячим чаем, аскорбинкой и медом. Силы вернулись и я, казалось, готов был выступать по-новой. Но меня увели из зала, я не смотрел дальнейших соревнований и не участвовал в заключительном параде. Потом мне сказали, что в жиме я так и остался первым, а по сумме троеборья вошел в десятку.

Бесплатный билет на поезд обратно мне полагался как участнику, у жены обратный билет уже имелся. Осталось еще немного денег и талоны, что мы благополучно и пропили. Накануне отъезда я разыскал Настю, поведал ей о моих делах и стал прощаться.

— Я должен зимой приехать, я хочу видеть тебя, ты ведь простишь меня, не правда ли? — скороговоркой высказал я, пытаясь заглянуть ей в глаза. Настя отрешенно смотрела куда-то вниз и странно улыбалась. Подконец она подняла глаза на меня, продолжая улыбаться одними губами. Но во взгляде ее, как уже упоминал об этом, я прочел судьбу нашей любви, и она не показалась мне оптимистичной.

Я быстро поцеловал ее, она не отворачивалась, но и не отвечала мне. Отойдя на несколько шагов, я обернулся и увидел на лице Насти тот же взгляд и ту же улыбку. Я ссутулился, опустил голову и пошел туда, куда надо было идти …