Конфронтация
Конфронтация
Уехал отдыхать Хрущев — и его за это время сняли; отдых Горбачева в Фаросе тоже стоил ему карьеры. Таких примеров множество, но они никого не учат. Если ты сам слаб, а у тебя остается мощный конкурент, то хотя бы не уезжай на отдых в самое решающее время! Примеры конечно, солидные, но вот вам и более мелкий пример — зная, что автомобиль практически готов, испытай его, припиши себе все заслуги, а потом езжай себе хоть к такой-то матери!
Но нет, не терпится слабым руководителям сунуть голову в уже смазанную мыльцем петельку, где останется только затянуть ее! До приезда Геракла я провел еще несколько испытаний автомобиля с гибридной силовой установкой, составил акт испытаний, который подписали Бут, я, и водитель. Этот акт с удовольствием утвердил Авель Габашвили, в очередной раз обозвав Геракла идиотом.
Перед самым приездом Геракла я вынул из установки некоторые штифты, нарушив центрацию валов, затянул некоторые гайки и, наоборот, ослабил другие, сделав установку неработоспособной. Когда мы встретились с Гераклом на работе, он уже знал об испытаниях — видимо доброхоты позвонили.
— Как ты посмел проводить испытания без начальника отдела? — был первый его вопрос ко мне.
— Уважаемый Геракл, ты с отдыха приехал или с зоны? Почему такой вздрюченный?
— Как ты со мной разговариваешь? Что такое «вздрюченный»?
— Дрючить — это синоним слова «трахать», а это, в свою очередь, синоним…
— Да ты что, совсем распустился здесь без меня? — начал повышать голос Геракл.
— Батоно Геракл, если не умеешь с людьми культурно говорить, иди овец паси. У тебя, кажется, предки мецхваре были! («мецхваре» — по-грузински «овечий пастух» — это не только профессия, но еще прозвище тупого, малограмотного человека. Как-то Геракл обмолвился мне, что предки его пасли овец в Кахетии). Крики и визг Геракла собрали всех сотрудников отдела.
— Я увольняю тебя! — кричал Геракл, делая рукой жест Юлия Цезаря.
— Меня только директор уволить может, — спокойно ответил я, — как и тебя тоже. А на твои грубые слова я напишу начальству докладную!
И я быстро настрочил докладную записку на имя зам. директора по научной работе Авеля Габашвили, где жаловался на грубость и самоуправство со стороны начальника отдела Маникашвили в ответ на мою напряженную работу в период его отдыха на море. Не теряя времени, я зашел с этой запиской к Авелю и показал ему ее. Тот внимательно прочел докладную, пригласил меня присесть и поручил секретарше срочно вызвать к нему Маникашвили.
Пока Геракл поднимался к Авелю, тот быстро расспросил меня по существу вопроса. Тяжело дыша, Геракл вошел в кабинет зам. директора.
— Рашия сакме, батоно Геракл? («В чем дело, господин Геракл?») Что ты такой злой с отдыха приехал? Вот Нурбей за тебя всю работу сделал, батони Тициан остался доволен, немецкий профессор тоже, а ты еще ругаешь его, уволить хочешь?
— Да нет, батоно Авель, никого я увольнять не хочу, просто с языка сорвалось, но я приказывал не испытывать автомобиль без меня…
— А батони Тициан приказал показать машину в действии! Немецкие профессора ждать не будут, когда ты с моря приедешь! — громко, по начальственному, пояснил Гераклу Авель.
— Батоно Авель, прошу освободить меня от работы в отделе Геракла: после таких слов перед всем коллективом, я не могу там больше работать! — твердо заявил я.
— Хорошо, я подумаю, в какой отдел тебя перевести, а сейчас идите и успокойтесь! — выпроводил нас Авель.
Я добился, чего хотел и весело шел рядом с Гераклом. Тот аж лопался от злобы.
— Иуда ты, а не друг, после этого! — громко уже во дворе при зеваках заявил мне Геракл.
— Тамбовский волк тебе друг, а не я! — почти криком ответил я, провоцируя ссору при народе. Собралось во дворе уже почти пол-института, даже любопытные курды стали заглядывать: что это «наука» так орет друг на друга. Децибеллы нашей ругани все нарастали, как вдруг Геракл использовал неспортивный прием.
— Хорошо, пусть нас двоих уволят, я хоть шофером устроюсь работать, а ты — слепой очкарик, тебя даже шофером не возьмут! — сморозил явную глупость Геракл. Как говорят, «на свою же голову».
Я рассвирепел, и вдруг наступило уже привычное для меня в этих случаях потемнение в глазах и головокружение. Почувствовав себя где-то в стороне и выше от толпы, я увидел себя и Геракла в ее центре. И я услышал исходящие от моей фигуры незнакомые слова, отчетливо сказанные чужим голосом:
— Я уволюсь раньше тебя; тебя же уволят через три месяца после меня. Шофером ты работать не сможешь, так как потеряешь глаз!
Постепенно я вошел в свое тело, народ вокруг нас безмолвствовал. Я повернулся и молча прошел через расступившуюся толпу. Маникашвили, также молча, ушел в другую сторону. Я вспомнил все предыдущие случаи с таким необычным моим состоянием. Детский сад, которому я посулил пожар — сгорел. На целине я пообещал снег и потерю урожая с увольнением за это Тугая — и это исполнилось. Разозлившись почему-то на Танин цех, я пожелал взрыва и схода крана с рельсов — так все и вышло. Пообещал бывшему любовнику Тани — Витьке скорую тюрьму, и это сбылось! Это необычное состояние всегда сопровождалось чужим голосом и словами, головокружением и потемнением в глазах, а также иногда я начинал ощущать себя где-то в стороне от места событий и смотреть на происходящее со стороны.
Назавтра я пришел на работу вовремя, чтобы не было причин писать на меня докладную. Лиля дома ругала меня за ссору с Гераклом, но я отмалчивался и не рассказывал ей истинную подоплеку событий. Она всегда говорила со мной громко, и как человек говорящий громко, всегда слышала только себя. Моей хитрой интриги она не поняла бы и могла все расстроить. Я зря старался — Геракл запил. Едва держась на ногах, он пришел к обеду и заснул, положив голову на стол.
Авель перевел меня в отдел теории машин, руководил которым доктор наук профессор Хвингия Михаил Владимирович, настоящий ученый-теоретик из школы профессора С. Д. Пономарева в МВТУ. Хвингия согласился взять меня на ту же должность вместе с тематикой. На ее продолжении, именно с моим участием, настаивал академик Трили.
С умным человеком всегда легко договориться (если, конечно, ты сам не дурак!) и мы поладили с Михаилом Владимировичем. С Гераклом мы вначале не здоровались, а потом, попав на какую-то общую пьянку, помирились.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — вдруг сказал тогда Геракл и сам испугался своих слов. Да и мне стало как то не по себе.
— Какие глупые русские поговорки! — фыркнул Геракл.
— И жестокие! — добавил я.
В отделе Хвингия были интересные люди, из которых я особенно хорошо запомнил Аллочку Багдоеву — умную, высоконравственную и красивую девушку, за которой я пытался приударять, и парня — Валеру Сванидзе. Алла теперь — доктор наук, известная ученая, а Валера — кандидат наук, живет в Москве, мы с ним дружим и иногда «моржуемся» вместе зимой.
А в начале июня мне пришла из ВАК открытка, что меня утвердили в ученой степени кандидата наук. Сыграл ли здесь свою противоестественную «благую» роль двойник Мефистофеля-Березовского — Натаныч, или Домбровского совесть заела (что маловероятно!), но утвердила-таки меня эта страшная комиссия. А тут представилась командировка в Москву, и на сей раз, мы поехали вдвоем с моим новым начальником.
Устроились в гостинице «Урал» в двухместном номере. Я тут же побежал в Минвуз, и по паспорту получил мой диплом кандидата наук. Корочки покупать не стал — так носить удобнее и меньше места занимает.
Таня снова работала в утро, я вечером созвонился с ней и уговорил ее приехать к нам в гостиницу. К ее приезду мы с Хвингией были уже хороши. Михаил Владимирович, человек очень строгих нравов, признался мне, что так сильно выпил впервые.
Был уже первый час ночи, когда мы стали выяснять, как быть с Таней. Почему-то к нам не зашла «проверяльщица» в 11 вечера, и мы потеряли счет времени. К Тане было ехать уже поздно, да и я был сильно «выпимши». Мы с Таней стали ложиться вместе, но Хвингия запротестовал:
— А если придут проверять, а ты лежишь с женщиной? — сурово спросил он, и предложил лечь к нему в постель.
— А если придут проверять, а я лежу с мужиком, это лучше? — парировал я.
В результате, Хвингия заснул на своей постели, а мы с Таней на своей. Утром все-таки нас заметили дежурные и пожурили. Но мне было все равно, так как я ушел жить к Тане, а Хвингия остался один. Ему очень понравилась Таня, и он назвал меня аморальным типом, за то, что я «обманываю» и жену и Таню.
Как мне рассказывали общие знакомые, Михаила Владимировича уже нет в живых. Он стал академиком Грузии, но жуликом так и не смог стать. Поэтому, в трудные для Грузии 90-е годы, он умер, почти что от голода и недостатка лечения. Так, по крайней мере, мне рассказали, а как было взаправду, я и не знаю.
Ну, а пока, вернувшись в Тбилиси с победой, я получил должность старшего научного сотрудника с зарплатой 210 рублей. Должность была пока установлена по директорскому приказу, а по конкурсу меня так и не выбрали. Но об этом отдельно.