Начало изобретательства
Начало изобретательства
Удивительно, но изобретать я начал в ненавистной мне области — табакокурительной. Я уже говорил, что покуривал опий в детстве, но позже любое курение вызывало у меня только боль в горле и кашель. Питье — другое дело! И если бы напротив нашего дома в Тбилиси был бы ликеро-водочный завод, то я, безусловно, занялся бы изобретательством на этом заводе. Но напротив дома была Тбилисская табачная фабрика № 2, и там работал мой приятель Гурам. Находилась же эта фабрика на улице со странным названием. Странность эта заключалась в фамилии человека, кажется музыканта, именем которого называлась улица.
Грузинские фамилии иногда бывают, мягко говоря, непривычны (чуть не сказал «неприличны»!) для нашего слуха. Чего стоят, например, такие «перлы», как Сирадзе, Касрадзе, Херхеулидзе, Блиадзе, Иобашвили … Мой знакомый по фамилии Хухуни защищал кандидатскую диссертацию в России, так женщина — ученый секретарь, отказалась публично произносить эту фамилию.
Мой дедушка, великорусский шовинист граф Егоров Александр Тарасович даже анекдот придумал на эту тему. Дескать, генерал (конечно, в русской «дореволюционной» армии) производит осмотр прибывших из Грузии солдат. А есть в Грузии район Рача, где особенно много «неприлично» звучащих фамилий. Так этот генерал спрашивает фамилии у солдат, призванных из Рачи, а те отвечают: «Сирадзе, Касрадзе, Насрадзе» и в том же роде. Генерал в смущении восклицает: «Братцы, кто ж вы такие?» А солдаты хором отвечают: «Мы с Рачи, ваше превосходительство!» Естественно, дедушка это «с Рачи» произносил слитно, как, видимо, это делали и те солдаты …
Но грузины говорят, что и иностранные фамилии на грузинском тоже иногда звучат не лучше. Например, известной киноактрисе Лючии Бозе было отказано в визите в Грузию, по причине того, что ее фамилия звучала как: «Лючия Проститутка». Просто и без обиняков. Моя подруга по фамилии «Бзикина», перезжая из Сибири, где она жила, в Грузию, исправила свою фамилию на «Бозикина». Она считала, что так будет благозвучнее, чтобы не говорили, что она с «бзиком» в голове. А получилась фамилия и вовсе неприличная: что-то вроде «Проституткина». Пришлось снова менять на Бзикину, что по-грузински звучит очень даже симпатично: «Пчелкина».
Так вот, возвращаясь к названию улицы, на которой находилась Тбилисская табачная фабрика № 2, можно сказать, что оно происходило из дважды неприличной фамилии. Первая часть этой фамилии означала «Хвостик» на еврейском. Вторая — перевод первой части на русский, а третья — что носитель фамилии — сын первых двух частей. И фамилия эта звучит, простите, так: «Поцхерашвили»!
Раньше в моде были папиросы — «Казбек», «Дукат», «Курортные», «Друг», любимые сталинские «Герцеговина Флор». Только сам Сталин папирос не курил — он высыпал табак из папиросы себе в трубку, а уж потом курил ее. Но высыпать табак из папиросы легко, а вот засунуть его в тончайшую гильзу папиросы — попробуйте! Для этого использовались старые «заграничные» станки системы «Элинсон».
Приготовить сигареты — пара пустяков. С этим легко справлялись и наши советские станки МГ и ЛГ (Московский Гильзовый и Ленинградский Гильзовый). Идет длинная лента из папиросной бумаги, по дороге засыпается табаком, сворачивается, смазывается клеем, калибруется и разрезается на «колбаски». Сигареты вылетали из станка, как пули из автомата.
А вот с папиросами дело было сложнее. Сперва сворачивалась гильза определенной длины из папиросной бумаги. Края бумаги завальцовывались, заметьте, без капли клея! Затем с одного края гильзы железные «пальцы» станка засовывали мундштук из плотной бумаги, что было несложно. Но с другого края нужно было железными же пальцами засунуть порцию табака в нежнейшую, буквально воздушную гильзу. Это часто не получалось — или гильза была чуть неровной, или за нее задевали кусочки табака, торчащие из железных «пальцев», но гильза сминалась, и машина бестолково тыкала порции табака в смятые папиросы. «Каша» из смятой бумаги и табака все нарастала и, если станок не остановить, нежные «пальцы» ломались, что часто и случалось.
Местный умелец изготовил, наконец, «останов», который, как только очередная папироса не поступала в бункер, выключал станок. Но так станок выключался буквально каждую минуту — единичный брак бывал часто, а после него машина вполне могла работать нормально. Вот если четыре-пять папирос подряд сминались, то тогда уж точно наступал «затор» и станок мог сломаться. Но остановить станок на четвертой-пятой бракованной папиросе не мог никакой «останов».
Так или иначе, главным образом стараниями Гурама, руководство фабрики узнало, что в соседнем доме живет грузинский «Кулибин», который мог бы помочь делу. Меня привели на фабрику, показали сценки, когда станок, как дурной работник, сует табак в смятую папиросу. Показали и существующий «останов» — как только папироса не появлялась в лотке, щуп «останова» проваливался и замыкал контакт. Станок останавливался. Вопрос состоял лишь в том, чтобы щуп замыкал контакт не на первой же, а допустим, на четвертой бракованной папиросе.
Решение пришло сразу же — здесь нужен «замедлитель». Если щуп будет «проваливаться» не в воздухе, как сейчас, а, допустим, в густом масле, то он отключит станок не сразу, а секунды через четыре. Если же за это время пойдут снова целые, твердые папиросы, щуп снова поднимется на прежнюю высоту, и станок будет продолжать работать.
Составить эскизы и изготовить новый «останов» было делом одного дня. И что ж, «останов» с первого же раза сработал, руководство было счастливо. Наградить меня, хоть чем нибудь, они, правда, забыли. Но я наградил сам себя
— подал заявку на изобретение и написал статью в журнал «Табак». Красивый был такой журнал, издавался в Москве в районе Курского вокзала. Первый опыт изобретательской и журналистской работы оказался удачным — авторское свидетельство (это тогда было вместо патента) выдали, статью — опубликовали.
Но с «остановом» стали твориться чудеса. Он то самостоятельно соскакивал со станка, то гнулся, а то и вовсе ломался, как от ударов молотка. Мастера цеха подходили ко мне и с явной угрозой предупреждали: «Снимай свой «останов», он мешает нам работать! И, лучше будет, перестань ходить к нам на фабрику совсем!». Я не мог понять, в чем дело. Ведь «останов» экономит время, бумагу, табак …
Ситуацию разъяснил мне начальник производства — мудрый человек Соломон Давидович. Он пригласил меня к себе в кабинет, усадил на диван и ласково спросил:
— Ты кушать хочешь?
Я в данный момент есть не хотел, да и вообще лакейское словечко «кушать» мне было противно и вызывало тошноту, поэтому я покачал головой.
— А наши мастера и рабочие хотят кушать! Если станки будут все время работать, не будет брака, то не будет оставаться табак, который, по инструкции должен выбрасываться. А его не выбрасывают, его собирают и после работы из него делают неучтенные папиросы! Гаиге? («Понял?») — по-грузински закончил мудрый Соломон, — А потом выносят под одеждой и продают перекупщикам по-дешевке. Рублей двести в день имеют. А так — восемьсот рублей в месяц. Разницу чувствуешь? Поэтому твой «останов» им поперек горла. Если будешь настаивать и жаловаться директору — поймают тебя на улице и побьют!
Я пошевелил мускулами. Соломон понял меня и горько усмехнулся.
Ты плохо знаешь жизнь, хмацвило! («Юноша»). Особенно нашу жизнь, кавказскую!
Мудрый Соломон был на сто процентов прав. Кое-что я узнал «за жизнь» на улице, а про кавказскую жизнь мне еще предстояло узнать. Я решил не лезть на рожон и снять еще не разбитые «остановы». У меня была задумка предложить их на табачные фабрики Москвы, где мастера должны быть честнее тбилисских.
Когда я в цеху снимал «остановы», мастера участливо помогали мне. Завернули штук пять «остановов» в газету, а один из мастеров даже помог вынести их за проходную. Провожали меня с таким почетом, как какого-нибудь инструктора райкома партии. Уже на улице мастер пожал мне руку и виновато сказал:
Извини дорогой, что так получилось, но кушать все хотят: и мы — мастера, и рабочие, и Соломон, и даже этот «зверь» в проходной! А директору лишь бы отчитаться за снижение брака, что он в жизни понимает!
Больше я на табачную фабрику № 2, что на улице Поцхерашвили, не ходил.
А второе изобретение я сделал прямо на лекции по землеройным машинам. Есть такая землеройная машина — скрепер. В Америке такими выполняют почти половину всех земляных работ (у нас больше предпочитают экскаватор). Наш лектор Картвелишвили (у него фамилия грузинская, но всю жизнь он прожил в России) четко и недвусмысленно рассказывал, что когда скрепер набирает в свой громадный ковш грунт, ему не хватает силы своего «родного» тягача. Тогда зовут на помощь особые трактора-«толкачи», которые и подталкивают скрепер сзади, чтобы тот набрал полный ковш. Эти толкачи работают меньше минуты, а вынуждены стоять и ждать своей очереди по полчаса. Невыгодно.
— Это не от хорошей жизни! — подытожил Картвелишивили, — но другого пока никто не придумал.
На первой же перемене я подошел к лектору и спросил:
— Юрий Лаврентьевич, а если на заднюю ось скрепера поставить маховик и разогнать его во время холостого пробега, то во время копания — а это меньше минуты — он даст на задние колеса такую тягу, что вполне заменит толкачи!
Картвелишвили мигом «схватил» идею и тут же предложил:
После лекции зайди, я помогу составить заявку на изобретение!
Подобный опыт у меня уже был с «остановом» и заявку мы составили быстро.
Пару слов о Юрии Лаврентьевиче Картвелишвили. Это сын знаменитого Лаврентьева — Лаврентия Картвелишвили — советского «хозяина» Дальнего Востока 20-х годов, конечно же, репрессированого. Несмотря на это, Юрий Лаврентьевич уважал Сталина и ненавидел Хрущева. Как здесь не вспомнить эпизод, когда Хрущев спросил писателя Шолохова: «Неужели вы не признаете, что был культ личности?» На что великий писатель ответил: «Была Личность, был и ее культ!» — Хрущев понял, что он сам не личность, и обиделся.
Но, несмотря на помощь сына такого великого человека и талантливого ученого, на заявку пришел отказ — дескать, головной институт «ВНИИСтройдормаш» не считает предложение полезным.
Иногда надо людям отказывать! Я сейчас не представляю себе свою жизнь, если бы не этот отказ. Он помог мне приобрести друзей на всю жизнь. В том же «ВНИИСтройдормаше», других институтах, общежитиях. Он помог мне поступить в аспирантуру, он дал мне ярости бороться с противниками. Даже любимых женщин на долгие годы, помог мне найти этот отказ. И то, что я сейчас живу и работаю в Москве — этим тоже я обязан этому отказу!
Люди, не бойтесь получать отказ! Если, конечно, это не отказ в помиловании от смертной казни!