Дальнейшие приключения

Дальнейшие приключения

И вдруг…наконец, должно же нам хоть в чем-то повезти — Наташе объявили, что ей выделили квартиру и нужно срочно, за день или два заселяться. Квартира была двухкомнатной с одной проходной комнатой, совмещенными удобствами и крохотной кухней в пятиэтажной «хрущебе» на последнем этаже. Но считалось, что и это отлично.

Перевозить было практически нечего, вся обстановка в комнате была «казенной», но была одна загвоздка. Наташа никак не могла найти слов, чтобы сказать мне об этой загвоздке. Но, наконец, нашла слова, и вот в чем оказалось дело.

Будучи дамой ленивой, Наташа не выходила вечером, ночью и утром в туалет, который находился в конце коридора, делала свои дела (естественно, не очень серьезные!) в комнате в баночки. Баночки затем сливались в трехлитровые баллоны из-под сока; они закупоривались полиэтиленовыми крышками и хранились под кроватью и в шкафу. Баллонов было таких около двадцати, и их надо было ликвидировать, чтобы «сдать» комнату и получить разрешение на въезд в квартиру.

Но как эти баллоны с желтоватой жидкостью пронести незаметно через весь коридор, чтобы пронырливые студентки ничего не заметили? Я на минутку задумался и нашел-таки решение. Мне его подсказала загадка, которую я немедленно загадал Наташе.

— Наташа, а у какой нации есть такая фамилия — Мачабели?

— Да грузинская это фамилия, такой писатель был или артист, не знаю, — без энтузиазма ответила Наташа.

— А фамилия Мачасини — это у какой нации?

— Итальянская она, а в чем дело?

— А дело, моя дорогая, в том, что была «моча бели», а теперь будет «моча сини», и ни один студент не догадается! Беги за чернилами!

Наташа «мухой» слетала в институт и принесла пузырьков десять синих чернил для авторучек с кафедры. Мы откупоривали баллоны, заливали туда пузырьки чернил, а потом несли баллоны с темно-синей жидкостью сливать в туалет. Студентки таращили глаза, но ничего понять не могли. Наташа сама призналась одной из них, что красила постельное белье в синий цвет — так сейчас модно — а теперь сливает отработанную краску.

Так или иначе, комнату мы сдали, положили жалкие пожитки Наташи в чемодан и принесли его в квартиру, которая была неподалеку. Вторым рейсом мы зашли в спортмагазин и купили надувной матрас с подушками. По дороге взяли выпивку и закуску. Отметили вселение, надули матрас и заснули. Ночью, потихоньку сталкивали друг друга с узенького матраса, так как вдвоем на него не помещались. Назавтра пришлось покупать еще один.

Начало моей «течки» совпало с нашим вселением на новую квартиру. О том, чтобы лечить позорную болезнь в городском диспансере, даже и разговора не могло быть. Как говорил мне наш ректор, Тольятти — городок маленький, и назавтра все «интересненькое» будет известно повсеместно. Поэтому Наташа позвонила в родной город Казань и переговорила со своей знакомой медсестрой о нашей обоюдной проблеме.

— Миллион бициллина в мышцу сейчас и сто тысяч — через месяц. По пачке тетрациклина и норсульфазола в день в течение недели. От выпивки в период лечения воздержаться! — пробубнила мне Наташа советы медсестры.

Мы дружно посмеялись над последним советом «ученой» медсестры, но шприц и пузырьки с бициллином купили. Уколов, естественно, никто из нас делать не умел, знали только, что их делают в ягодицу. Прокипятили шприц (тогда одноразовых не было!), положили его на блюдечко остывать, а сами для храбрости «приняли». От страха нас бил колотун, уколов мы оба очень боялись, тем более от таких непрофессиональных «медиков».

Я раскрыл пузырек с бициллином, это оказался порошок. Как же его колоть, если он порошок? Решили разбавить кипяченой водой. Высыпали два миллиона единиц бициллина на блюдце (а это оказались все десять пузырьков!), разбавили рюмкой воды и размешали ложкой. Получилась каша. Налить больше воды — тогда в шприц не поместится. А так — эта каша и не засасывается!

Вынул я поршень из шприца и ложкой заложил туда кашеобразный бициллин. Затем вставил поршень, надел иглу и приказал Наташе: — Ложись! Да не так, перевернись на живот, я же укол делать буду, а не то, что ты подумала!

Она заверещала, и, дрожа всем телом, стащила с себя трусы и легла на матрас лицом вниз.

Резким движением я воткнул иглу в ягодицу и начал давить на поршень. Лекарство не шло через иглу! Наташа начала издавать стоны, совсем как при половом акте. Я пристыдил ее: она замолкла, положив себе в рот пальцы и прикусив их. Взяв шприц левой рукой, я со всех сил надавил на поршень правой. Наташа взвизгнула, кончик шприца выскочил из иглы и лечебная «каша» брызнула во все стороны. Мы все оказались, как в известке.

Тогда я вынул иглу из ягодицы моей пациентки. Чтобы успокоиться, мы выпили еще, и на сегодня опыты решили прекратить. Даже мыться от «известки» не стали — отложили на утро. Легли сперва на один матрас, сделали «дело», потом я перелег на свой. Снились кошмары.

А назавтра у меня был интересный день — доклад на расширенном Ученом Совете о моей диссертационной работе. Расскажу поподробнее. Желая как-то реабилитировать себя, я как-то зашел к ректору и попросил его устроить «слушание» моей докторской диссертации на Ученом Совете института. Конечно, диссертационного (специализированного) Совета у нас не было, но, во-первых, я получил бы выписку об апробации работы, а во-вторых, общественность института узнала бы, что я не только пьяница и развратник, но и «большой русский ученый».

А ректор предложил мне доложить работу на так называемом расширенном заседании Совета — в актовом зале с приглашением всех желающих. Фолиант мой отдали на рецензию «внутреннему» оппоненту, заведующему кафедрой «Теория машин и механизмов» — Жоресу Самойловичу Равве, наиболее «продвинутому» ученому института в технических науках. Плакаты для доклада у меня были — частично из Грузии, а частично изготовленные здесь между выпивками.

И вот мой доклад должен был состояться именно завтра в 1600, когда утренние занятия будут уже закончены. Крупное объявление было заранее вывешено в вестибюле. Наташа помогла мне собрать плакаты и донести их в двух рулонах до института — листов-то было около сорока.

Но это была не основная трудность, я бы даже сказал, проблема. А проблема состояла в моей болезни, именно в том, что «все текло, но ничего не менялось». Недостаточно опытная в этих делах Наташа, даже посоветовала мне воспользоваться презервативом, но я с гневом отверг эту глупую идею. Представляете себе, если эта штука, наполнившись, слетит со своего места и выпадет наружу через брюки прямо на пол! Это перед залом! Вот и будет причина устроить следующий суицид! Решил надеть несколько пар трусов, а сверху — тугие плавки и спортивные шаровары. Авось пронесет!

Мы с Колей Мокиным развесили плакаты по стенам, а тем временем народа собрался полный зал. Такого аншлага я не ожидал! В зале были представители даже кафедр, далеких от технических наук. Видел и моих коллег по залу штанги, даже видел ту даму с кафедры философии, которую Поносян связывал с отдыхом ректора в Кисловодске. А Лена Абросимова привела свою подругу с кафедры — Тамару, яркую красавицу с иссиня-черными волосами и голубыми глазами.

Дело в том, что Тольятти тех лет был городком в глухой провинции, куда даже железная дорога не подходила. И любое событие, приезд даже самого «замшелого» артиста из Москвы, вызывали громадный интерес и аншлаги.

Помню, мы с Наташей еле достали билеты в наш Дом Культуры, где должен был выступать какой-то никому не известный певец из Москвы. Народ толпился даже в проходах, не говоря уже об откидных местах и балконе. Но мы сидели в первых рядах — билеты ведь взяли по блату. А певец-то вышел весь пьяненький, пускал петухов, а в довершении всего свалился в оркестровую яму. Мы его всем залом тащили оттуда, даже я участвовал в этом — помогал «выкатывать» его из ямы снова на сцену. Дело-то для штангиста привычное!

А тут, вроде, пока не пьян и петухов не пускаю, свой же сотрудник, и — «большая наука». Дурная слава о моей личной жизни только подогрела интерес публики.

Первым выступил ректор. Он говорил о том, что наш институт становится все более привлекательным для ученых со всей страны. И скоро у нас будут свои доктора наук, а один из будущих докторов наук, — и он указал на меня, — сделает сегодня нам сообщение о своей работе.

Я был в ударе. Во-первых, нужно было реабилитировать себя в глазах общественности, да и перед ректором. Во-вторых, Наташа сидела в первых рядах, и мне хотелось показать себя и перед ней. А в-третьих, я неожиданно заметил, что все время смотрю на подругу Лены Абросимовой — красавицу Тамару, просто не могу отвести от нее глаз, да и она смотрит на меня весело и заинтересованно.

Говорить на публику я уже умел и любил. Не залезая в дебри, популярно рассказал о том, что хватит уже создавать машины, которые расходуют все больше энергии, загрязняют атмосферу, увеличивают энтропию. Слово «энтропия» вызвало легкий вздох аудитории! Скажут ли нам потомки «спасибо», если мы ставим на автомобили тормоза, которые «губят» энергию, с таким трудом выработанную двигателем, переводя ее в тепло? А ведь эта энергия могла бы еще не раз быть повторно использованной. Человечество сделало громадные шаги вперед, когда научилось сохранять впрок — «консервировать» пищу, «консервировать» деньги в банках, и предстоит сделать еще более значительный шаг, научившись «консервировать» вырабатываемую энергию в накопителях. А пока мы «уничтожаем» почти всю энергию прямо в момент ее выработки! Затем я рассказывал о примерах использования накопленной энергии в моей работе — о супермаховиках, их магнитной подвеске, скрепере, гибриде на автомобиле и так далее.

— Вот к таким работам, которые позволят сохранить и повторно использовать самое ценное, что есть у нас в жизни — энергию, я и отношу мою работу. Не снизить, поскольку это невозможно, а хотя бы замедлить рост «царицы тьмы» — энтропии — вот цель, которую я поставил в моей скромной работе! — так закончил я выступление, которое почему-то вызвало в зале аплодисменты.

Не привыкшая к научным докладам аудитория, отреагировала как на доклад о политике партии.

— Прошу задавать вопросы! — провозгласил регламентную фразу ректор.

Но желающих задать вопрос не было. Я позабыл, что докладчики обычно раздают знакомым листочки с вопросами, на которые заранее заготовлен «хороший» ответ, и не предусмотрел этого. А вопросы должны быть обязательно. Положение спасла Наташа. Химик по образованию, она мало разбиралась в теме доклада. Но она спросила о химическом составе магнитов для подвески маховиков.

— Больно они сильные у вас, что-то я о таких и не слыхала!

Я с удовольствием ответил, что наука сейчас сделала большой прорыв в создании сплавов для постоянных магнитов, используя редкоземельные металлы.

— Представьте себе, — говорю, — что есть сплавы для очень сильных магнитов, которые целиком состоят из неферромагнитных компонентов!

— Фантастика! — своим низким голосом с места провозгласила Наташа.

— Знал бы зал, в каком непрезентабельном положении я делаю этот доклад, и какова заслуга в этом той, что задала мне первый вопрос! — с содроганием подумал я, и почувствовал, что «брони» моей хватит не более, чем на час.

С легкой руки Наташи валом посыпались вопросы. Даже Тамара, подруга Лены, и та задала соответствующий ее специальности, очень умный вопрос:

— Вы не сказали, есть ли какие-нибудь аналоги вашей работы в зарубежной, в частности, английской литературе?

Голос Тамары оказался очень высоким и нежным, он произвел на меня весьма сексуальное впечатление.

— Надо же, — подумал я, — брюнетка, а с таким нежным голосом! Точно, красит волосы! Но на вопрос ответил.

Затем выступил оппонент Равва. Он, почему-то с глубоким вздохом, сказал, что это — почти готовая докторская диссертация. Тема — очень актуальная, есть и теория и эксперимент, а публикаций — море.

— Надо, — говорит, — защищать работу «по системе бикицер», и никаких гвоздей!

Равва не смог даже здесь удержаться от своей любимой присказки: «по системе бикицер», на которую живо отреагировала большая часть зала. «Бикицер» — на идиш — это быстрее, скорее. Ректор «дядя Абраша» закусил губу и неодобрительно покачал головой. Видимо, Равву ожидал разнос за его «сионистское» высказывание.

На этом мероприятие было закончено, зал опять аплодировал. Я с помощью Мокина собрал плакаты. Он отнес их на кафедру, а я побежал домой менять «броню». Наташа заспешила на почту, звонить медсестре. Вскоре она пришла домой, поставила на стол бутылку водки и положила стопку пузырьков и ампул. Мы выпили по полстакана, и Наташа взяла слово:

— Слушай меня внимательно, — и она достала бумажку с записанным на ней пояснением. — Каждый пузырек порошка заливается ампулой новокаина, и, не снимая пробки, а через нее; точно так же раствор набирается в шприц! Понял, чтобы кашу на блюдце не устраивал!

Меня поразило то, что, выходит, и уколов надо делать по пять каждому, так как в шприц больше одной ампулы не влезало. Но, что поделаешь, за удовольствие надо платить! Я залил новокаин в пузырьки и набрал первый шприц. Наташа от страха заметалась по комнате, а потом предложила лечь первым мне.

— Ты уже колол первым, так вот что вышло! — привела она убедительный довод, и я лег на матрас «кверху попой».

За такие уколы, что делала Наташа, надо убивать не раздумывая. Она прикасалась иглой к коже, а затем, сопя носом и по-собачьи повизгивая, медленно заталкивала ее в ягодицу. Потом несколько минут вливала содержимое шприца внутрь моего тела.

— Мать твою, а побыстрее нельзя? — вскипел я.

— Маму не трогай, а то и вообще не буду колоть! — парировала Наташа, и я пожалел о сказанном. Наташа ведь была круглой сиротой.

«Я не мамкина дочь, я не папкина дочь, Меня курица снесла, я на улице росла!»

Эту незатейливую песенку, часто пела выпившая Наташа, пританцовывая при этом.

— Нури, пожалей меня! — обычно просила она после этой песенки, и я тащил ее на матрас «жалеть».

Я вытерпел все пять садистических уколов и приготовился колоть Наташу. Но не тут-то было! Она с визгом бросилась бегать по комнате, угрожая позвать соседей, если я не отстану. Увидев воочию, что такое укол, она наотрез отказалась колоться.

Я решил сначала, что хрен с ней, а потом, подумал хорошенько, и понял, что тогда я не смогу «спать» с ней — опять заражусь!

В ярости я догнал Наташу и врезал ей в глаз. Она упала и молча закрыла лицо руками. Видать, доставалось раньше от мужиков! Я перевернул ее и быстро вколол все пять уколов. Затем, мы допили бутылку и легли, как обычно, с последующим моим переходом с одного матраса на другой.